О. Генри - Короли и капуста (сборник) Страница 14

Между Билли Кио и Джонни сразу же установились приятельские отношения. Кио устроил новому консулу экскурсию по городу. Он представил Джонни горстке американцев, а также щепотке французов и немцев, составлявших здесь «иностранный» контингент. Позже, разумеется, в более формальной обстановке, Джонни был представлен туземным чиновникам, которым и передал через переводчика свои верительные грамоты.

Искушенному в житейских делах Кио многое нравилось в этом молодом южанине. Характер у него был простой, иногда он вел себя почти как мальчишка, но при этом обладал таким холодным безразличием к делам, которое обычно свойственно людям гораздо старше и опытнее его. Его не занимали ни звания, ни титулы. Ум его не отягощало знание географии, делопроизводства или иностранных языков. Он был наследник всех времен, он был Этвуд из Дейлзбурга, и мысли его можно было читать как открытую книгу.

Гедди зашел в консульство, чтобы объяснить своему преемнику его обязанности. Вместе с Кио они попытались заинтересовать нового консула описанием той работы, выполнения которой ожидало от него правительство.

– Отлично, – сказал Джонни из гамака, который он избрал в качестве своего рабочего места. – Если вдруг появится какое-то дело, которое нужно будет сделать, я позволю вам заняться им, друзья мои. Вы же ведь не думаете, что член Демократической партии станет работать во время первого срока пребывания в должности?

– Взгляните на эти таблицы, – предложил Гедди, – в них указаны различные предметы экспорта, о которых вам необходимо будет отчитываться. Вот здесь указаны различные виды фруктов, а вот здесь – ценные породы дерева, кофе, каучук…

– Этот последний пункт звучит подходяще, – перебил его мистер Этвуд. – Звучит так, как будто его можно растянуть. Я хочу купить новый флаг, обезьянку, гитару и бочку ананасов. Можно растянуть каучуковый отчет так, чтобы хватило на все это?

– Ну, это же просто статистика, – сказал Гедди с улыбкой, – а то, что вы имеете в виду, называется отчет о служебных расходах. Да, его, кажется, можно немного растянуть. Обычно в госдепартаменте не слишком тщательно проверяют, что написано в пункте «канцелярские принадлежности».

– Мы просто зря теряем время, – сказал Кио. – Этот человек рожден для государственной службы. Он проникает в самую суть вопроса, стоит ему бросить на него лишь один свой соколиный взгляд. Мудрость выдающегося государственного деятеля сквозит в каждом его слове.

– Когда я согласился на эту должность, у меня и в мыслях не было работать, – лениво объяснил Джонни. – Просто я хотел уехать в такое место, где не говорят о сельском хозяйстве. Здесь ведь нет ферм? Или все-таки есть?

– Во всяком случае, здесь их нет в том виде, в каком вы их знаете, – ответил бывший консул. – Искусство земледелия неведомо здешним жителям. Ни плуг, ни жатка никогда не вторгались в пределы Анчурии.

– Эта страна как раз для меня, – пробормотал новый консул и моментально уснул.

Жизнерадостный фотограф продолжал поддерживать дружеские отношения с Джонни, несмотря на то, что некоторые в открытую говорили, что он делает это из корыстных побуждений – чтобы сохранить право на свое излюбленное место на выходившей к морю веранде консульства. Неизвестно, были ли его намерения корыстными или он действовал исключительно из дружеских побуждений, но так или иначе, Кио получил эту вожделенную привилегию. Почти каждый вечер можно было видеть, как они сидели там, расположившись в приятной близости от коньяка и сигар и закинув ноги на перила, а легкий морской бриз овевал их лица.

Однажды они, как обычно, сидели вдвоем на веранде. Беседа их сама собой затихла, не в силах противиться необыкновенному очарованию вечера.

В небе стояла огромная, полная луна, и море переливалось перламутром в ее лучах. Не было слышно почти ни звука, лишь ветерок слегка колыхал верхушки пальм. Город тоже затих, задыхаясь от жары и в ожидании ночной прохлады. На рейде стоял фруктовый пароход «Бродяга» компании «Везувий», его погрузка уже завершилось, и в шесть утра он должен был сняться с якоря. На берегу не было ни души. Лунный свет был так ярок, что друзья могли видеть, как блестела на пляже галька, которую перекатывал ласковый морской прибой.

Затем они увидели корабль: с юга медленно подходил к ним небольшой шлюп[58], шедший бейдевинд[59], то приближаясь, то удаляясь от берега, при этом наполненные ветром паруса делали его похожим на белоснежную морскую птицу. Шлюп шел галсами[60] против ветра, лавируя то влево, то вправо, и медленно продвигался вперед длинными зигзагами, похожими на грациозные шаги конькобежца.

Вот в результате очередного маневра его команды он приблизился к берегу почти напротив консульства, и в этот самый момент с него донеслись звуки музыки, настолько чистые и удивительные, как если бы эльфы играли на своих серебряных трубах. Да, это могли быть только сказочные трубы, настолько сладки были издаваемые ими звуки, сплетавшиеся в знакомую мелодию «Нет ничего милей родного дома»[61].

Сцена была просто создана для этой страны лотоса. Власть моря и тропиков, тайна, что заставляет пускаться в плавание к неведомым землям, и сила музыки, скользящей по волнам в лучах лунного света, придавали этой сцене такое очарование, которое заставляет забывать обо всех несчастьях и невзгодах. Джонни Этвуд расчувствовался, и мысли его обратились к Дейлзбургу, однако очень скоро его задумчивость была нарушена – как только пытливый ум Кио пришел к некоторому заключению относительно происхождения этой странствующей мелодии, тот бросился к перилам, и его крик расколол тишину Коралио подобно выстрелу из пушки:

– Мел-лин-джер! Эй, на судне!

Шлюп уже заложил правый галс и удалялся от берега, но можно было отчетливо расслышать, как с него прокричали в ответ:

– Про-щай Билли! Еду домой! По-ка!

Шлюп направлялся к «Бродяге». Вероятно, на борту его находился какой-то пассажир с разрешением на отплытие, полученным в каком-то другом порту, спешивший успеть на регулярный фруктовый пароход, который должен был скоро отправиться в обратный рейс. Подобно легкомысленному голубю, который не любит летать по прямой, это небольшое суденышко продолжало свое необычное зигзагообразное движение, а затем потерялось из виду, поскольку его белый парус стал совершенно неразличим на фоне громадного корпуса парохода.

– Это мой старый знакомый, Г. П. Меллинджер, – объяснил Кио, снова садясь в свое кресло. – Возвращается в Нью-Йорк. Он был личным секретарем недавно скончавшегося быстроногого президента этой бакалейно-овощной лавочки, которую они здесь почему-то называют страной. Теперь его служба закончилась, и, думаю, Меллинджер очень этому рад.

– Но почему он исчезает под музыку, как волшебная королева Зо-Зо? – спросил Джонни. – Просто чтобы показать им всем, что он не слишком расстроен?

– Этот шум, который вы слышали, его издавал граммофон, – стал объяснять Кио. – Это я продал ему эту штуку. У Меллинджера было здесь такое необычное предприятие, что другого такого не найдешь, пожалуй, на всем белом свете. Эта дуделка однажды спасла его, и с тех пор он все время таскает ее с собой.

– Расскажите мне эту историю, – потребовал Джонни, выказывая явную заинтересованность.

– Из меня неважный распространитель рассказов, – сказал Кио. – Я могу использовать английский язык для коммуникативных целей, но когда я пытаюсь рассказать какую-нибудь историю, слова вылетают из меня, как им самим вздумается, и, когда они ударятся о воздух, смысл может получиться, а может и нет.

– Я хочу послушать историю об этом предприятии, – настаивал Джонни, – вы не имеете права отказываться. Я рассказал вам абсолютно все обо всех мужчинах, женщинах и заборах в Дейлзбурге.

– Ну так вы ее услышите, – сказал Кио. – Я тут говорил, что рассказчик из меня – так себе. Но вы не верьте. Рассказывать истории – это настоящее искусство, и я обучился этому искусству, как и многим другим искусствам, наукам, и хорошим манерам.

Глава VI

Граммофон и честное предприятие

– Так что это было за предприятие? – спросил Джонни с тем особенным нетерпением, которое проявляют вполне, казалось бы, взрослые слушатели, когда им рассказывают сказки.

– Предоставить вам сейчас эту информацию, значило бы нарушить все основополагающие законы искусства и науки, – спокойно сказал Кио. – Мастерство рассказчика заключается в умении скрывать от своей аудитории все то, что она хочет узнать, до того времени, пока он не выскажет свои сокровенные мысли по широкому кругу вопросов, не относящихся к сути дела. Хороший рассказ, он как горькая пилюля со сладкой оболочкой внутри. С вашего позволения, я начну свой рассказ с описания удивительной судьбы одного индейца из племени чероки, а закончу высокоморальной мелодией на граммофоне.

Мы с Генри Хорсколларом привезли в эту страну первый граммофон. Генри был полуиндеец чероки, обучившийся на востоке тонкостям американского футбола, а на западе – премудростям перевозки контрабандного виски, и был он такой же джентльмен, как вы или я. У него был простой и шумный нрав, росту он был около шести футов, а двигался почти беззвучно – как будто катил на резиновых шинах. Да, низенький он был человечек, ростом то ли пять футов пять дюймов, то ли пять футов одиннадцать[62]. Ну, вы бы его назвали человеком среднего роста, таким же, как и все остальные. В своей жизни Генри довелось один раз бросить колледж и три раза – прощальный взгляд на тюрьму Маскоги. Это учебное заведение ему приходилось посещать из-за того, что он увлекался ввозом и продажей виски на индейских территориях. Генри Хорсколлар никогда бы не позволил, чтобы какая-нибудь табачная лавочка подкралась к нему со спины[63]. Не из таких он был индейцев.