Александр Агафонов-Глянцев - Записки бойца Армии теней Страница 15

Да что говорить: у самого нашего училища, за два дня до бомбардировки, было задержано две миловидных блондинки. Оказались немками, задававшими подозрительные вопросы об училище часовым. Вот только не знали они, что уже три дня, как охрану его несли сами курсанты, и они были задержаны. Неблагополучно было и в армейском командном составе: когда я курсировал по дороге Сремчице-Белград, то проезжал мимо взмокших артиллеристов: трижды приходилось им выполнять диаметрально противоположные приказы, - то подниматься с орудиями на высотку, то немедленно с нее спускаться. Нередко в зарядных ящиках, вместо снарядов, оказывался металлолом. Панические слухи дезорганизовывали, производили сумятицу, вселяли неуверенность... Как тяжело телу без головы, да и голове без тела, по всей вероятности, не легче! Через несколько дней, из Сремчице длинной колонной, маскируясь у опушек, мы двинули на юг. Стороной обходим села, будто не по собственной земле идем. Куда? Зачем? Где враг? Какое положение на фронте? - Никто ничего не знает. Иди себе молча, ни о чем не спрашивай! Вот вдоль колонны шепотом идет приказ: "Снять колпачки с карабинов (в ту пору их надевали, чтобы предохранить стволы от дождя)!", "Занять круговую оборону!"... Новый приказ: "Надеть колпачки, Встать в колонну, следовать дальше!"... Неужели враг рядом? Эх, как худо быть овцой в стаде, которое гонят "туда, - не знаю куда"! Наконец, мы в теплушках. Через несколько часов наш поезд вдруг начинает двигаться вспять. В чем дело? - Говорят, что города Ужице и Сараево подверглись бомбардировке, пути разрушены, приходится ехать окружными путями. Куда? - на этот вопрос никто не отвечает. Опять движемся вперед, по другой дороге. Через день прибываем в город Фочу, Босния. Выгрузились. Разместились в бывшем монастыре. Мы как на дне колодца: вокруг - лесистые крутые склоны гор. По моим понятиям - это настоящая мышеловка. Не осталось ни одного офицера, кроме Ратко Николича и одного старшины: "Все мобилизованы на фронт!" - поясняют нам. Но где он, этот фронт? Приходит мысль, что командование задалось целью сохранить наши кадры и вывести нас к грекам. Но... ворвавшиеся из Болгарии немцы заняли город Ниш, Македонию и этим перерезали нам путь. Итак, идти, ехать - некуда, мышеловка захлопнулась! Ни туда, ни сюда!.. Через день или два, один из жителей сообщил, что видел за горой три немецких грузовика, продвигавшихся в нашем направлении. Разведка?

Командования рядом не было, и мы, впятером, с карабинами и двумя легкими пулеметами, помчались наперерез. Только заняли подходящую высотку над поворотом дороги и прилегли за пулеметами, как из-за поворота тяжело заурчали машины. Подпустили их вплотную, резанули очередями. Первый грузовик тут же вильнул и с шумом сорвался в пропасть. Второй врезался в скалу, третий - в него. Всё произошло быстро. Тихо. Ни урчания машин, ни стонов. Никакого движения: из крытых кузовов никто не выскакивал! Обоз? В обуявшей нас горячке мы скатились с высотки на дорогу. Я рванул дверку кабины. Меня обожгли чужие глаза: в руках немца нож-штык. Он ткнул им в мою грудь, я успел отшатнуться и всадить в него свой на карабине. Так вот, какой он, враг! Тут я почувствовал, что по груди течет что-то горячее, в глазах потемнело... Позже рассказывали, что когда меня несли в монастырь, один из друзей сжимал мне рукой рану, из которой хлестала кровь. Я определенно родился в рубашке: фельдшер определил, что кончик немецкого штыка немногим не дотянул до сердца, выщербив, однако, кусочек ребра! Я был горд: немецкий штык оказался не в силах пробить славянскую грудь! Случилось это 14-го апреля, а к 17-му я уже был на ногах.

Что толку! Перед строем поручик Николич объявил, что Югославия капитулировала, мы отныне демобилизованы, обязаны сдать оружие и можем разъезжаться по домам. В бессильной злобе, мы со всего размаху бросали на кучу наши карабины, стремясь причинить им побольше ущерба, вывести из строя. Оружие, которое мы перед тем так лелеяли, - пусть теперь оно придет в негодность!.. Молча взирал на все это поручик, затем повел к сундуку и стал из него выдавать каждому по купюре в 1000 динаров. Таких купюр до тех пор мне видеть не приходилось. Кучу нашего оружия стало охранять двое старичков-гражданских с дробовиками. На следующий день к железнодорожной станции доставили две изрешеченные пулями теплушки. В них - трупы наших курсантов, которые накануне попытались на свой страх и риск прорваться к грекам, были настигнуты и... Да, война - не шутка! В тех, кто хоть чуть удалялся из Фочи, стреляли со склонов. Мы оказались окружены! Говорят, что то были банды каких-то хорватских или босанских националистов- "франковцев". Что еще за такие? Донеслись слухи, что еще 10-го хорватский генерал Кватерник объявил независимость Хорватии, что 13-го гитлеровцы вошли в Белград, что правительство, во главе с королем Петром ((, прихватив весь золотой запас страны, на нескольких самолетах приземлилось в Афинах. Ну а нам, "стрелочникам", - нам всю чашу придется, видимо, испить до дна. Конечно, "потерявши голову, по ногам не плачут!".

20-го, к монастырю подъехали мотоциклы с колясками. Немцы! - В очках, касках, в длинных прорезиненных плащах, в коротких сапогах с широкими голенищами (очень удобно, практично, быстро можно одеть!) На колясках удобно закреплены легкие пулеметы. Затворы покрыты воронением и не блестят. (А нас, дураков, заставляли надраивать их кирпичным порошком до блеска!). Да-а, в такой экипировке можно воевать! Без всякого конвоя, в товарных вагонах, нас повезли на север. Кто жил по дороге, сходил с поезда и шел домой. Другим надо было ехать до Белграда. Доехали. У разбитого Белградского вокзала мы были окружены немецкими частями и, на этот раз уже под конвоем, препровождены в казармы бывшей королевской гвардии на Дединье. Перед казармами, в которые нас разместили, - направленные на нас пулеметы. Итак, вопрос отпал: никакого "возвращения домой", - мы взяты в плен! Через несколько дней нас отконвоировали на левую сторону Дуная - в Панчево. Впервые я ознакомился с истинным лицом фашизма: раненых, упавших по дороге, чтобы с ними не возиться, приканчивали штыком или пулей! Первая встреча с фашизмом! И не страх, а злоба и желание мести стали накапливаться в моем сердце... В Панчево объявили: "Хорваты, босанцы, македонцы, словенцы, русские! Выйти из строя!". Я почувствовал себя сербом, подданным страны, которая дала нам убежище, приняла в свое лоно, стала мне второй родиной. И я остался с моими друзьями. Так же поступили и все другие русского происхождения! - По-братски, и как подобает, выпьем чашу скорби! Следующий лагерь, лагерь в Секелаже (по-видимому, в Венгрии), был поистине жутким. К тому времени, греческое правительство тоже капитулировало, король Греции бежал на остров Крит. Эх, как все-таки хорошо быть королями: они вовремя успевают бежать! Из Афин срочно эвакуировались "защитники Греции" - английский корпус: англичане помогают и защищают, выполняют свои обязательства лишь тогда, когда это им выгодно и ничего не стоит! В Иерусалим прибыл наш король Петр II...  

Лагерь в Секелаже. Участок болота, обнесенный колючей проволокой. К тому времени, в различных клетках, разгороженных высокой проволочной сеткой каждая особо, было напрессовано около 200.000 пленных. Никакой воды, никакой гигиены!.. Хочешь пить - болото под ногами. Хочешь лечь - часами топчись на месте, сгоняя прочь болотную жижу с бугорка грязи, который все время стараешься нагорнуть ногами... Еда - буханка хлеба в 1200 граммов на десять человек, плюс литровый черпак недоваренной (не было времени даже вскипятить!) жидкой баланды из кислой капусты или брюквы. Частый дождь, комары. Начался мор: за ночь гибло по 100-150 пленных. Наконец нас, курсантов, повезли в Германию. Наглухо закрытые телятники, без еды, без воды. Трое суток в пути... Полуживые прибыли мы в "Сталаг Х((-Д", находящийся на горе над городом Триром. Парадокс: вот, что уготовил нам народ родившегося здесь Карла Маркса, - привез в его родной город! Прекрасно обустроенный, опрятный лагерь. Старожилы - французские и польские пленные. А теперь появились мы и немного греков-эвзонов в их юбочках. Французы тоже любопытны: со страшным грохотом маршируют в своих "сабо" - деревянных башмаках и распевают маршевые песенки и, конечно, их излюбленную "Мадлон"... Прощай, моя вторая родина! Привет тебе от без боя разбитых! Не поминай лихом, - не наша в том вина!..  

В отрочестве, когда усиленно стремился разобраться в сущности и смысле жизни , в начале и устройстве самого мироздания, в законах взаимного общения и в других высоких материях, так будораживших мой ищущий ум, я был поражен, вычитав у французского философа о существовании двух различных понятий: психологии личности и психологии массы{7}. Психология индивидуума - понятно. А психология массы? - Это, когда множество индивидуумов, по тем или иным причинам, составляют одну массу - толпу. В толпе, множество собственных "Я" подчиняются воле какого-то одного более сильного "Я" - вожаку. И я представил себе кучу мелкой щебенки, где каждый камешек имеет свои характерные острые и неровные края, - свои собственные особенности. А если эту кучу камешков вращать? Тогда каждый из них будет тереться о другие, сталкиваясь с ними, от них отталкиваясь, обламывая при этом собственные шероховатости и превращаясь постепенно в круглую гальку.. Будут обломаны все его индивидуальные выступы и острые углы, неровности, и индивидуум перестанет быть личностью, - потеряет собственное лицо. Он превратится в незначительную, безликую частичку массы. Вся масса этой гальки - ничто иное, как стадо баранов, доверившееся и безропотно следующее за более крупной, сильной личностью. И куда она его поведет, туда слепо пойдут все. Пусть даже в пропасть!.. В неестественном сборище сотен тысяч военнопленных с насильственно обломанными у них характерами и лишенных свободы проявлять себя, и проявилась психология массы-толпы. Хоть каждый еще и сам по себе, но все были, как стадо баранов, в одном проволочном загоне. Объединяло лишь одно, - мысль, как поесть, где это достать, как достать воду, как согреться... Ни того, ни другого не осуществить, и масса металась без цели, без смысла, ибо не было вожака. Так было в лагере на болоте - в Секелаже. Тысячам так и не удалось выжить. И все это - под смех и издевательства "сильных и власть имущих" - вооруженных охранников, наших "победителей".