Игорь Гриньков - Периферия, или Провинциальный русско-калмыцкий роман Страница 15

— Вы, что, ведете за моей спиной сепаратные переговоры? — дернулся Олег. — Когда вы оставите меня в покое? Она, что, обещала вам сделать пристройку в вашем отделении или обновить свинарник в вашем частном домовладении?

Ворожейкин попытался водрузить на свое лицо возмущенную маску.

Олег пресек эти театрализованные действия на уровне художественной самодеятельности строго:

— Деньги на билет в целости? И еще, если Герел Манджиевна как-то случайно узнает о моем дне выписки, я повторяю, случайно, мне придется перекочевать из вашего сумасшедшего дома в тюрьму. Я достаточно ясно выражаюсь, надеюсь, — и Олег показал Ворожейкину свои сухие, но еще достаточно крепкие пальцы…

Наконец настал день выписки. Невыполненными остались только рецензирование поэтических опытов доктора Ворожейкина и применение суперсекретной антизапойной методики. Запавшие щеки Олега покрылись клочковатой, неопрятной, наполовину седой бородой. Волосы, которых почти не касалась расческа, торчали сосульками. Спортивный костюм, в котором он провалялся на больничной койке сорок пять дней, от этого не стал более свеж; он весь измялся, покрылся пятнами разных размеров и расцветок, воротничок и манжеты рукавов залоснились и потемнели. Да еще запашок весьма характерный стал исходить от одежды. Если бы не паспорт в кармане, то Зеленского вполне мог задержать наряд милиции для выяснения личности.

Засаленная дубленка и разбитые кроссовки не добавляли лоска к общей экипировке. Сама процедура выписки не заняла много времени. «Больничный» для редакции, паспорт, сто рублей на проезд — и будь здоров!

Напутственную речь произнес русский дед-пропойца, практически постоянный жилец диспансера:

— Милок, меньше бы баловался водочкой на воле, не терпел бы эти страдания и муки! Да, больно сладкая она, мать ее ети!

Выйдя из помещения и чуть не опьянев от свежего воздуха, Олег посмотрел на стены заведения. На втором этаже в окне ординаторской ему померещилось лицо доктора Ворожейкина, который то ли корчил рожи, то ли тоскливо улыбался. Погода в день выписки стояла скверная; моросящая с неба мерзость, сменяемая резким холодным ветром. Олег медленно поплелся к автобусной остановке, чавкая по грязи.

Вдруг рядом остановился черный «джип» с тонированными стеклами и знакомый голос окликнул:

— Привет, паломник! Далече собрались?

Это была Герля.

— Когда вы оставите меня в покое? — он молящими глазами посмотрел в приоткрытую дверь, а голос его прозвучал надтреснуто. — Что вам всем от меня нужно?

— Довезти знаменитого писателя Олега Зеленского домой, а по пути сообщить ему некоторые хорошие новости.

— А мне — класть с прибором на ваши новости, а до города я и на маршрутке доберусь!

— Олег, перестань вести себя, как маленький мальчик! Промокнешь совсем, заболеешь и вдруг умрешь, хотя посмертная слава куда значительней прижизненной!

— Герля, я запретил тебе приезжать! От вас нигде спасу нет, только в сумасшедшем доме.

— Что же ты не вернешься туда?

— Срок лечения закончен, меня туда не примут.

Но, решив, что дальнейшие препирательства могут выглядеть глупо, решительно открыл переднюю пассажирскую дверцу, кряхтя, влез со своим скарбом в салон, перемешав там запах тонкого французского парфюма с крутым ароматом больничного бомжа. Впрочем, он сделал это преднамеренно. Но Герля и носом не повела от такого микса.

Первое время они молчали. Наконец Герля спросила:

— Какие планы, Олежка?

— Ты, что, имеешь какое-то отношение к моим планам?

— Для начала, о наших планах, совместных?

— Их нет, и больше не будет!

— Ты это сам решил?

— Если тебе так больше нравится, то сам.

— А как же я! — растерянно спросила Герля.

— Не притворяйся, ты это тоже решила, только мой запой поставил точку над i.

— Что ты имеешь в виду?

— Я помню твой взгляд, когда меня выводили из квартиры в санитарную машину. В нем сквозили презрение и брезгливость, согласись, не лучшие из чувств, которые могут объединять близких людей. Я понимаю, что ты ни в чем не виновата, и так промучилась несколько лет с таким уродом, как я. Но решение созрело у тебя!

— Олежка, милый, тебе это все показалось! Я была напугана и не знала, что делать? Ты же был болен. Тебе могло что-то привидеться!

— Кроме чертей?

— Как мне убедить тебя, что было совсем не так? — почти умоляюще прошептала Герля.

Они уже проезжали последнее перед городом село, усиливающийся дождь не успевал смахиваться «дворниками» с лобового стекла. Герля старалась вести «джип» предельно аккуратно, чтобы машину не занесло на обочину.

— У меня есть для тебя очень неплохая новость, — осторожно сказала Герел, чтобы лишним словом не вывести друга из состояния неустойчивого равновесия. — Твоя книга «Два крокодила» принята крупным московским издательством «Фикус» к публикации большим тиражом, причем, на очень выгодных для тебя условиях. Осталось только подписать договор. Теперь ты прославишься на всю страну! Ты не рад?

— Помнится, посылал им на удачу эту книгу. Рад ли я? Нет! Когда, что-то получаешь в жизни, раньше тобой очень желаемое, то вдруг выясняется, что оно тебе уже и на хер не нужно! Кстати, книга, далеко не из лучших писаний, которые я накропал.

И вопрос, не твои ли деньги и колдовские женские чары пробили этот проект? Если это так, то большего оскорбления ты мне не смогла бы мне нанести!

— Не переживай, мои деньги и, как ты изволил литературно выразиться, мои гениталии, не причем! — попыталась смягчить Олега Герля. — Талант всегда пробьется!

Олег посмотрел на нее, как на неполноценную, но промолчал.

Приближалась Элиста. Герля попробовала снова вернуться к началу разговора:

— Ну, а мы-то с тобой, Олег, как будем? Забудем это, как страшный сон, давай?

— Это был не сон! Я любил тебя, и благодарен тебе за это! Ты давала мне духовную и физическую подпитку, утро, когда я видел тебя в постели рядом с собой, делало меня счастливым на весь день! А что я мог предложить взамен: таскать по спектаклям, вернисажам, знакомить с «интересными» людьми?

— Может быть, этого мне и не доставало! Да и сам ты не такой уж «неинтересный» человек. Я многому от тебя научилась. Не забывай еще, что мы были неплохими сексуальными партнерами. Две-три ночи без тебя казались мне пыткой! Я хотела заботиться о тебе, и это меня, скорее всего, сгубило!

— Ну, вот, и разобрались. Ты человек другого круга, Герлюша. Ты деловая женщина, удачливая, молодая, красивая, да и свободная на сегодняшний момент. Я же затворник, которому мало что нужно, подверженный к тому же алкогольным срывам. Да, и возраст у меня критический! Руби сук по себе.

— Ты не передумаешь, зачем жечь корабли?

— Давай, закончим всю эту тягомотину! В глубине души я чувствую, что так поступить будет правильно. Мне было знамение!

— Ты сумасшедший, Зеленский!

— Конечно, я ведь из сумасшедшего дома. У меня даже «больничный лист» есть.

Когда они подъехали к дому Олега, Герля напомнила, что все убрала и мобильник лежит на прежнем месте. Предложила подняться в квартиру вместе, но Олег наотрез отказался. Потом нагнулся, бережно положил на свое сиденье сто рублей:

— Спасибо! Остальное тебе занесут в контору, простите, в офис.

Герел внимательно наблюдала, как он тяжелой походкой, нескладный, неухоженный и постаревший, поднимался к своей лестничной двери.

Она прокричала ему вслед:

— Живи, как хочешь, Олег Зеленский! — и вылетела на полном форсаже со двора.

Часть третья. Прорыв

Фантастика в период своего зарождения в качестве литературного жанра, как правило, именовалась, — «научная». Потом, когда эпоха инженерных предсказаний закончилась, появилась, так называемая, социальная фантастика. В наше время книжные развалы завалены продукцией фантастического характера, которую ни социальной, ни научной нельзя назвать даже при страстном желании; так, бредятина несусветная! «Фэнтэзи», одним словом! То, что произошло с Олегом Зеленским, по полному правому можно было отнести как раз к третьему разделу — сугубо ненаучной фантастике.

Зеленский имел обыкновение каждую новую элистинскую книгу рассылать по различным московским издательствам, наивно полагая, что там это кому-то нужно. Ему приходили на E-mail и по обыкновенной почте стереотипные ответы, вроде:

«Ваше предложение нас не заинтересовало».

В одном таком ответе было до полной неузнаваемости искажено название его книги. Из этого можно было сделать вполне логический вывод, что, вероятнее всего, в этих издательствах присланные книги даже не читают. Тем не менее, по уже заведенной привычке он продолжал посылать свои новые книги в крупные издательские центры. В этом Олег не видел ничего предосудительного, вроде стремления прославиться на халяву, стать популярным. Он считал естественным желание любого литератора, написавшего книгу или сборник стихов, чтобы как можно больше людей прочитало ее. Это вполне нормальное явление. Олег не верил в писательство для ящика стола. Не то это место, где должны пылиться и истлевать рукописи, постепенно покрываясь грибком ядовитой плесени.