Эрих Кестнер - Трое в снегу Страница 16

-- Как родная мать, -- патетически заявил тот. -- Злые женщины не посмеют причинить вам страдания.

-- Покорнейше благодарю.

-- В качестве вознаграждения сейчас же угостите меня в вашей гостиной коньяком. Снегоочистка вызывает жажду. Кроме того, я должен поздороваться с кисками. Как они поживают?

-- Они уже спрашивали о вас, -- сказал молодой человек.

В это время так называемый владелец пароходной линии Кессельгут сидел у себя в номере и сочинял отчаянное письмо. Он писал:

Дорогая фройляйн Хильдегард!

Я опять слишком рано обрадовался. Я уже подумал, что все пока складывается хорошо. Но когда мы с Хагедор-ном после обеда пошли искать господина тайного советника, то не нашли его. Разумеется, Хагедорн не имеет ни малейшего представления, кто такой Шульце на самом деле.

Сначала мы заглянули в комнату господина тайного советника. А это самое ужасное, что можно вообразить. Комната находится на шестом этаже под самой крышей, стены косые, и вообще это не комната, а чулан с кроватью. Печки нет. Окошко прямо над головой. Снег тает, просачивается внутрь и висит сосульками. Шкафа нет. Белье лежит на столе и в корзине, которую вы знаете.

Если бы вы увидели эту жалкую, студеную каморку, то упали бы в обморок. А Кункель и подавно.

Само собой разумеется, я сразу же там прибрал. И сигары с яблоками на стол положил. Рядом поставил вазу с еловыми ветками. Для украшения. Завтра куплю в городке электрическую печь. Надеюсь, там они есть. И тайком ее поставлю. Розетка есть. Сегодня меня никто не заметил. Это удача. Тайный советник не хочет, чтобы я приходил наверх. Ведь я должен вести себя как богатый человек. И еще потому, чтобы я не увидел, как он живет. Он-то сказал мне, что комната у него прелестная и в ней хороший свежий воздух. Да, воздуху там хватает. Только бы он не заболел!

Он даже не сказал мне номер комнаты! У комнаты вообще нет номера. Он не хотел называть номер, чтобы я не нашел каморку. Но даже если бы и хотел, то не смог бы его назвать. А он не хотел.

Не знаю, что и делать. Если я попрошу его переселиться или совсем выехать, он опять начнет меня ругать. Или мне вернуться в Берлин, а что тогда будет? Вы же его знаете. Хотя и не так давно, как я. Ни один слуга не стал бы жить в этой каморке, наверняка пожаловался бы в суд по трудовым конфликтам.

О себе рассказывать особенно нечего. Сегодня утром у меня был первый лыжный урок. Лыжи очень дорогие. Как раз то, что мне надо. Ведь велено швыряться деньгами. Лыжного учителя зовут Тони Гразвандер. Тони -- это Антон. Мы пришли на ровное место, где учат кататься. Он мне показал, что и как надо делать. Отрывать пятку, толкаться палками и другое. К сожалению, место это находилось на горе, наверху. И вдруг я поехал вниз, хотя вовсе не хотел. Наверно, это выглядело очень смешно. Но я перепугался, потому что ехал очень быстро. Думаю, что не упал только со страху. К счастью, там не было деревьев. Мчался с горы очень долго. Потом налетел на какой-то большой корень. Меня подбросило, и я нырнул головой в снег. На метр в глубину, не меньше.

Вскоре меня вытащили два человека. Не то бы я задохся. Двое были господин тайный советник и господин кандидат Хагедорн. Это перст судьбы. Вы не находите? Завтра у меня второе занятие на лыжах. Думаю, ничего не поможет. Дорогая фройляйн Хильда, сейчас надену смокинг и пойду на ужин. Пока с сердечным приветом. Конверт не заклеиваю. Может, опять что-нибудь случилось. Надо надеяться, что нет. Итак, до скорого.

Ужин проходил спокойно. Хагедорну дали говядину с лапшой. Господа за соседними столиками, поглощавшие изысканные закуски и тушеных куропаток, поглядывали на супницу Хагедорна так, словно отварная говядина с лапшой --исключительный деликатес. Шульце тоже наполнили тарелку, так как он сказал, что всегда любил это блюдо. Потом, сославшись на усталость, он отправился спать.

Когда Шульце вошел в свою каморку, то был немало удивлен наведенным порядком. Понюхал сигары и яблоки, погладил еловые ветки. Резиновую грелку презрительно отодвинул в сторону. Но верблюжье одеяло постелил на кровать. Он был тронут тайной заботой Иоганна, однако решил, что завтра выбранит господина Кессельгута. Потом он переоделся ко сну, взял со стола яблоки, залез в постель, выключил свет и с восторгом откусил от яблока. Было почти как в детстве.

Хагедорн с Кессельгутом сидели в холле и, покуривая сигары, наблюдали за элегантной суетой. Карл Отважный подошел к их столику и осведомился, приятно ли господа провели день. Затем он обошел еще несколько столиков с тем же вопросом и удалился в бар на танцы. Охотнее всего танцевала с ним фройляйн Марек.

Хагедорн рассказал о том, что произошло днем на катке. Кессельгут вышел из себя. Продолжать разговор он больше не мог, извинился и ушел в свой номер.

Несколько позднее Хагедорна втянул в беседу силез-ский фабрикант Шпальтехольц. Он хотел выяснить, склонен ли молодой миллионер принять долевое участие -- несколько сотен тысяч марок -- в возобновлении производства на прядильной фабрике, остановленной несколько лет назад. Хагедорн неуклонно подчеркивал, что у него нет денег, ни единого пфеннига. Но господин Шпальтехольц счел это отговоркой и принялся в радужных красках расписывать возможные выгоды этого предприятия. В заключение он пригласил господина "миллионера" в бар. Хагедорн терпеливо последовал за ним. Дабы избежать совершенно бесполезных разговоров, он танцевал попеременно с госпожами Маллебре и Каспариус. Господин Шпальтехолыд из Гляйви-ца сидел за столиком большей частью один и подкупающе улыбался.

Постепенно Хагедорн заметил, что есть смысл танцевать то с одной дамой, то с другой. Это возбуждало ревность. На первый план выступала соперница. А мужчина, из-за которого все завертелось, стал второстепенным предметом. Без долгих церемоний он раскланялся, нанес краткий визит снеговику Казимиру, приделал ему усы из двух птичьих перьев, найденных в лесу, и пошел в свои апартаменты. Он тоже устал.

Тем временем Иоганн заканчивал письмо фройляйн Тоблер. Конец выглядел следующим образом:

Опять кое-что стряслось. Нечто ужасное, милая фройляйн! Пополудни здешний швейцар, отвратительный малый, послал господина тайного советника на каток. Сгребать снег лопатой на пару с неким Зеппом. Ну разве это не чудовищно, что такого образованного человека, как Ваш отец, наряжают работать в отеле подметальщиком? Правда, господин тайный советник очень смеялся и запретил господину Хагедорну кому-либо жаловаться на это. Но ведь господин кандидат мог бы очень многое сделать, поскольку его здесь принимают за миллионера. Я окончательно запутался, дорогая фройляйн Хильда! Мне не вмешиваться, да? Ваш отец все равно делает что хочет. Срочно напишите мне, пожалуйста, как быть! Если Вы сочтете правильным, я крепко поссорюсь с господином тайным советником и потребую, чтобы он взял другой номер, или уехал, или назвал свое имя.

Господин кандидат сам сказал: если так пойдет дальше, то Шульце скоро будет драить лестницу и чистить картошку. Вы представляете? Господин тайный советник драит лестницу в отеле! Да он же понятия не имеет, как это делается! С нетерпением жду вестей от Вас.

С сердечным приветом остаюсь Ваш

Иоганн Кессельгут

Глава одиннадцатая

ОДИНОКИЙ КОНЬКОБЕЖЕЦ

На следующее утро все трое завтракали вместе. День выдался еще более пригожий, чем вчера. Ночью снег не шел. Воздух был ясный, морозный. Солнце рисовало на снегу темно-синие тени. Старший кельнер объявил, что, как сообщили минуту назад с Волькенштайна, там идеальная видимость. Туристы в столовой закопошились, как племя кочевников перед великим переселением народов.

-- Какие планы на сегодня? -- спросил Шульце.

С нарочитой обстоятельностью он извлек сигару, раскурил ее и зорко поглядел поверх горящей спички на благородного дарителя.

Иоганн покраснел. Он полез в карман и выложил на стол три билета.

-- Если вы не возражаете, -- сказал он, -- поедем канатной дорогой на Волькенштайн. Я позволил себе купить билеты на сидячие места. Наплыв желающих очень большой. Через тридцать минут наша очередь. Один я бы не поехал. Вы хотите съездить? Но в полдень мне надо вернуться -- второе занятие на лыжах.

Полчаса спустя они и еще двенадцать человек висели в ромбическом ящике над лесистыми холмами, расположенными перед Волькенштайном, и под весьма крутым углом поднимались к небу.

Как только они проезжали возле очередной гигантской опоры, вагончик раскачивался и у некоторых элегантных спортсменов загорелые лица бледнели. От взгляда вниз становилось жутко. Пропасти казались все глубже, а горизонт отодвигался все дальше. Уже пересекли границу лесов. Горные ручьи низвергались по отвесным скалам куда-то в неизвестность.

На снегу виднелись следы диких животных.

После седьмой опоры все пропасти были наконец преодолены. Земля опять приблизилась, и ландшафт на более высоком уровне снова обрел умеренные формы. А залитые солнцем сверкающие белые склоны кишели лыжниками.