Амброз Бирс - Избранные произведения Страница 17

- Тебя любой навсегда бы принял, - ответил Гаита. - Ах! Не покидай меня больше, пока... пока я... не переменюсь и не стану безмолвным и неподвижным.

Гаита не знал слова "смерть".

- Я бы хотел, - продолжал он, - чтобы ты была одного со мной пола и мы могли бороться и бегать наперегонки и никогда не надоедали друг другу.

Услышав эти слова, девушка встала и покинула пещеру; тогда Гаита вскочил со своего ложа из душистых ветвей, чтобы догнать и остановить ее, но увидел, к своему изумлению, что вовсю хлещет ливень и что река посреди долины вышла из берегов. Перепуганные овцы громко блеяли - вода уже подступила к ограде загона. Незнакомым городам на дальней равнине грозила смертельная опасность.

Прошло много дней, прежде чем Гаита вновь увидел девушку. Однажды он возвращался из дальнего конца долины, от святого отшельника, которому относил овечье молоко, овсяную лепешку и ягоды, - старец был уже очень слаб и не мог сам заботиться о своем пропитании.

- Вот несчастный! - подумал вслух Гаита, возвращаясь домой. - Завтра пойду, посажу его на закорки, отнесу к себе в пещеру и буду за ним ухаживать. Теперь мне ясно, для чего Хастур растил и воспитывал меня все эти годы, для чего он дал мне здоровье и силу.

Только сказал, как на тропе появилась девушка - в сверкающих одеждах она шествовала ему навстречу, улыбаясь так, что у пастуха занялось дыхание.

- Я пришла к тебе снова, - сказала она, - и хочу жить с тобой, если ты возьмешь меня, ибо все меня отвергают. Быть может, ты стал теперь умнее, примешь меня такой, какая я есть, и не будешь домогаться знания.

Гаита бросился к ее ногам.

- Прекрасное создание! - воскликнул он. - Если ты снизойдешь ко мне и не отвергнешь поклонения сердца моего и души моей - после того, как я отдам дань Хастуру, - то я твои навеки. Но увы! Ты своенравна и непостоянна. Как мне удержать тебя хоть до завтрашнего дня? Обещай, умоляю тебя, что даже если по неведению я обижу тебя, ты простишь меня и останешься со мной навсегда.

Едва он умолк, как с холма спустились медведи и пошли на него, разинув жаркие пасти и свирепо на него глядя. Девушка снова исчезла, и он пустился наутек, спасая свою жизнь. Не останавливаясь, бежал он до самой хижины отшельника, откуда совсем недавно ушел. Он поспешно запер от медведей дверь, кинулся на землю и горько заплакал.

- Сын мой, - промолвил отшельник со своего ложа из свежей соломы, которое Гаита заново устроил ему в то самое утро, - не думаю, что ты стал бы плакать из-за каких-то медведей. Поведай мне, какая беда с тобой приключилась, чтобы я мог излечить раны юности твоей бальзамом мудрости, что копится у стариков долгие годы.

И Гаита рассказал ему все: как трижды встречал он лучезарную девушку и как трижды она его покидала. Он не упустил ничего, что произошло между ними, и дословно повторил все, что было сказано.

Когда он кончил, святой отшельник, немного помолчав, сказал:

- Сын мой, я выслушал твой рассказ, и я эту девушку знаю. Я видел ее, как видели многие. Об имени своем она запретила тебе спрашивать; имя это Счастье. Справедливо сказал ты ей, что она своенравна, ведь она требует такого, что не под силу человеку, и карает уходом любую оплошность. Она появляется, когда ее не ищешь, и не допускает никаких вопросов. Чуть только заметит проблеск любопытства, признак сомнения, опаски - и ее уже нет! Как долго она пребывала с тобой?

- Каждый раз только краткий миг, - ответил Гаита, залившись краской стыда. - Минута, и я терял ее.

- Несчастный юноша! - воскликнул отшельник. - Будь ты поосмотрительней, мог бы удержать ее на целых две минуты!

ЛЕДИ С ПРИИСКА "КРАСНАЯ ЛОШАДЬ"

Коронадо, 20 июня.

Я все больше и больше увлекаюсь им. И не потому, что он... может, ты подскажешь мне точное слово? Как-то не хочется говорить о мужчине "красивый". Он, конечно, красив, кто спорит, когда он в полном блеске - а он всегда в полном блеске, - я бы даже тебя не решилась оставить с ним наедине, хоть ты и самая верная жена на свете. И держится он очень любезно. Но не в этом суть. Ты же знаешь, сила подлинного искусства - неразгаданная тайна. Но мы с тобой, дорогая Айрин, - не барышни-дебютантки, над нами искусство любезного обхождения не так уж и властно. Мне кажется, я вижу все уловки, к которым он прибегает, и могла бы, пожалуй, сама ему еще кое-что подсказать. Хотя вообще-то, конечно, манеры у него самые обворожительные. Но меня привлекает его ум. Ни с кем мне не было так интересно разговаривать, как с ним. Такое впечатление, что он знает все на свете, еще бы, ведь он прочел уйму книг, объехал, кажется, весь мир и так много всего повидал, даже чересчур, может быть. И водит знакомство с удивительными людьми. А какой у него голос, Айрин! Когда я его слышу, мне чудится, будто я в театре и надо было заплатить за вход, даже если на самом деле он сидит у меня в гостях.

3 июля.

Представляю, сколько глупостей я понаписала тебе в прошлом письме о докторе Барритце, иначе ты не ответила бы мне в таком легкомысленном - чтобы не сказать, неуважительном - тоне. Уверяю тебя, дорогая, в нем куда больше достоинства и серьезности (что совсем не исключает веселости и обаяния), чем в любом из наших общих знакомых. Вот и молодой Рейнор - помнишь, ты познакомилась с ним в Монтерее? - говорит, что доктор Барритц нравится не только женщинам, но и мужчинам, и все относятся к нему с почтением. Мало того, в его жизни есть какая-то тайна - кажется, он связан с людьми Блаватской в Северной Индии. В подробности Рейнор то ли не хочет, то ли не может вдаваться. По-моему, - только не смейся, пожалуйста, - доктор Барритц - что-то вроде мага. Ну разве не здорово? Обыкновенная, заурядная тайна не ценится в обществе так высоко, как сплетня, но тайна, восходящая к ужасным, темным делам, к потусторонним силам, - что может быть пикантнее? Вот и объяснение его загадочной власти надо мною: черная магия. В ней секрет его обаяния. Нет, серьезно - я вся дрожу, когда он устремляет на тебя свой бездонный взор (который я уже пыталась - безуспешно - тебе живописать).

Что если он обладает властью влюблять в себя? Жить! Ты не знаешь, как с этим у приспешников Блаватской? Или их сила действует только в Индии?

16 июля.

Странная история! Вчера вечером моя тетушка отправилась на танцы - балы устраивают в гостинице довольно часто, а я их не переношу, - и вдруг является мистер Барритц. Было непозволительно поздно, я думаю, он поговорил с тетушкой в бальной зале и узнал от нее, что я одна. А я как раз весь вечер ломала голову, каким бы образом выведать у него правду о его связях с сипайскими убийцами и вообще со всем этим черным делом, но едва он остановил на мне взгляд (ибо, мне очень стыдно, но я его впустила...), как я почувствовала себя совершенно беспомощной. Покраснела, затрепетала - ах, Айрин, Айрин, я безумно в него влюблена, а ты по себе знаешь, что это такое.

Ты только представь, я, гадкий утенок с прииска "Красная Лошадь", дочь Бедолаги Джима (так во всяком случае говорят, но уж точно - его наследница), с единственной родственницей на всем белом свете - старой вздорной теткой, которая балует меня, как только может, я, у кого ничего нет, кроме миллиона долларов да мечты уехать в Париж, - я осмелилась влюбиться в Божество! Я готова рвать волосы от стыда - у тебя, конечно, дорогая.

Он догадывается о моих чувствах, я в этом убеждена, потому что он пробыл всего несколько минут, ничего особенного не сказал и, сославшись на неотложное дело, ушел. А сегодня я узнала (птичка на хвосте принесла, птичка с золотыми пуговицами), что от меня он прямиком отправился спать. Ну что ты на это скажешь? Не правда ли, примерное поведение?

17 июля.

Вчера явился балаболка Рейнор и столько всего наболтал, что я чуть с ума не сошла. Право, он неистощим на злословие - не успев распушить одну жертву, тут же принимается за другую; (Между прочим, он расспрашивал о тебе, и тут, по-моему, интерес его был вполне искренним.) Для мистера Рейнора не существует никаких правил игры; подобно самой Смерти (которая пожинала бы с его помощью щедрую жатву, будь злой язык способен убивать), он не разбирает праздников и будней. Но я его люблю - мы ведь росли вместе на прииске "Красная Лошадь".

Его так и звали в ту пору - Балаболка, а меня... ах, Айрин, простишь ли ты мне это? - у меня было прозвище Дерюжка. Бог знает, почему меня так прозвали. Может быть, потому что я носила передники из мешковины. Мы с Балаболкой были неразлучные друзья, старатели так про нас и говорили: Балаболка с Дерюжкой.

Потом к нам присоединился третий пасынок Судьбы. Подобно великому Гаррику, которого никак не могли поделить между собой Трагедия и Комедия, он был предметом нескончаемого раздора между Холодом и Голодом. Жизнь его часто висела, можно сказать, на волоске, на одной лямке, как его штаны, поддерживаемая лишь случайным куском, не насыщавшим, но не дававшим умереть с голоду. Скудное пропитание для себя и своей престарелой мамаши он добывал, роясь на куче отвалов, - старатели дозволяли ему подбирать куски руды, которые ускользнули от их внимания. Он складывал их в мешок и сдавал на дробилку Синдиката. Наша фирма стала именоваться "Дерюжка, Балаболка и Оборвыш", я же сама его и пригласила, ведь я всю жизнь преклоняюсь перед мужской доблестью и сноровкой, а он проявил эти качества, отстаивая в поединке с Балаболкой исконное право сильного обижать беззащитную незнакомку, то есть меня же. Потом старый Бедолага Джим напал на золотую жилу, и я надела башмаки и пошла в школу, Балаболка, чтобы не отстать, начал умываться по утрам и со временем превратился в Джека Рейнора из компании "Уэллс, Фарго и Кь", старая миссис Барт отправилась к праотцам, а Оборвыш уехал в Сан-Хуан-Смит, устроился возчиком дилижанса и был убит на дороге при нападении бандитов. Ну и так далее.