Виктор Гюго - Труженики моря Страница 17

По пятницам его появление у окна являлось сигналом. Когда люди видели, что он раскуривает трубку, они говорили: «Ага! Пароход показался на горизонте!» Дым трубки возвещал дым пароходной трубы.

Входя в порт, Дюранда причаливала к самым окнам дома Летьерри, и ее привязывали к огромному железному кольцу, ввинченному под фундаментом «Смельчаков». В эти ночи Летьерри прекрасно спал на своей койке, зная, что, с одной стороны, спит Дерюшетта, а с другой – покачивается на волнах Дюранда.

Место, где причаливала Дюранда, находилось по соседству с портовым колоколом. Здесь была устроена крошечная набережная.

Набережная, дом, сад, обнесенные заборами переулки, большинство ближайших построек уже не существуют. Разработка гранита на Гернзее вынудила продать эти участки. Все вокруг в настоящее время занято каменоломнями.

Несколько слов о возможных мужьях

Дерюшетта росла, но не думала о замужестве.

Воспитывая ее белоручкой, господин Летьерри сделал для девушки выбор мужа нелегкой задачей. Подобное воспитание со временем приносит свои плоды.

Ему самому этот вопрос представлялся еще более сложным. Он хотел, чтобы у Дерюшетты был такой муж, который стал бы мужем и для Дюранды. Летьерри желал выдать замуж сразу обеих дочерей. Он хотел, чтобы защитник одной был бы и капитаном другой. Что такое муж? Капитан в плавании. Почему же не подыскать одного капитана для девушки и для судна?

Семейная жизнь имеет свои приливы и отливы. Кто умеет управлять кораблем, тот сумеет руководить и женой. И судно, и женщина подвержены дыханью ветров. Клюбен, который был всего на пятнадцать лет моложе самого Летьерри, мог стать лишь временным капитаном Дюранды; требовался молодой моряк, настоящий хозяин, достойный преемник того, кто создал судно. Постоянный кормчий парохода должен был стать одновременно зятем Летьерри. Так почему же не соединить двух зятьев в одном лице? Летьерри лелеял такую мысль. Он видел во сне этого жениха. Сильный, крепкий моряк, смуглый и рыжий – таков был его идеал. Но Дерюшетта мечтала о другом. Ее грезы были нежнее.

Как бы там ни было, оба – дядя и племянница – не торопились. Когда Дерюшетта вошла в возраст невесты, претенденты на ее руку явились толпой. Но в их поспешных предложениях не было ничего заманчивого. Летьерри это чувствовал. Он ворчал: «Невеста золотая, а женихи-то медные!» и отказывал претендентам. Он ждал, Дерюшетта – тоже.

Как ни странно, Летьерри невысоко ценил аристократическое происхождение. В этом отношении он не был англичанином. Просто не верится, что он отказался выдать Дерюшетту замуж за Гендюеля с Джерсея или за Вюнье-Николена с острова Серк. Трудно принять на веру столь сомнительные слухи, но поговаривали даже о том, что он отклонил предложение одного аристократа из Ориньи, члена семейства Эду, ведущего свой род от Эдуарда Исповедника.

Недостатки Летьерри

У господина Летьерри был один большой недостаток: он ненавидел… попов. Однажды, прочтя у Вольтера слова: «Духовенство – это кошки», он захлопнул книгу и проворчал: «В таком случае я – собака».

Необходимо помнить, что лютеранское, кальвинистское и католическое духовенство настойчиво боролось и преследовало его, когда он строил свою «дьявольскую лодку». Быть революционером в мореплавании, пытаться приобщить Нормандский архипелаг к прогрессу, навязывать маленькому тихому островку Гернзей какие-то новшества – было, как мы уже говорили, неслыханной смелостью. Естественно, духовенство его осуждало. Нельзя забывать, что это прежнее духовенство, совсем не похожее на теперешних служителей церкви, которые зачастую выказывают склонность к прогрессу. Духовники старались помешать Летьерри самыми различными способами – произнося проповеди, распространяя клевету. Они ненавидели его, он отвечал им тем же. Их ненависть являлась оправданием его ненависти.

Нужно, однако, заметить, что неприязнь Летьерри к духовенству являлась органичной. Им не нужно было начать его ненавидеть, чтобы вызвать ненависть с его стороны. Весь образ мыслей этого человека, даже инстинкт восставал против них. Почувствовав их скрытые когти, он ощетинился. Его злость, правда, была не совсем справедлива, иногда даже проявлялась некстати. Нельзя не делать различий, нельзя питать чувство сильнейшей вражды ко всем без исключения. Для него не существовало честного викария, добродетельного священника. Он думал, что рассуждает философски, но делал это неразумно. Самые терпимые люди могут становиться нетерпимыми так же, как самые кроткие умеют иногда приходить в ярость. Однако господин Летьерри по натуре своей был настолько добрым, что не умел ненавидеть по-настоящему. Поэтому он не нападал на предмет своей ненависти, а просто отстранял его от себя. Он держал попов на почтительном расстоянии. Они причинили ему зло, он ограничился тем, что перестал желать им добра. Разница между чувствами, которые они питали друг к другу, заключалась в том, что их ненависть превратилась в злобу, а его – в антипатию.

На маленьком Гернзее нашлось место для двух религий – католичества и протестантизма. К тому же нигде на острове эти религии не сталкиваются в одном храме. Каждая из них имеет собственные церкви и часовни. В Германии, в Гейдельберге, например, бывает так: церковь делится пополам, половина отдается Святому Петру, половина – Кальвину. Посредине ставится перегородка, чтобы избежать потасовок. Обе части совершенно равноценны: три алтаря у католиков, три у гугенотов; а так как службы происходят одновременно, то молящиеся сходятся на звон одного и того же колокола, призывающего вместе детей Господа и детей Сатаны. Чрезвычайно просто!

Немецкая флегматичность может перенести такое соседство. Но на Гернзее каждая религия живет обособленно. Есть приходы правоверных и приходы еретиков – можете выбирать. Выбор господина Летьерри был совсем прост – ни то, ни другое.

Этот матрос, рабочий, философ, труженик, казавшийся простаком, вовсе не являлся таковым. У него были собственные взгляды и убеждения. В своем отношении к священникам он оставался непреклонен.

Летьерри позволял себе неуместные выражения, отпускал странные, порой меткие шутки. Ходить к исповеди означало для него «причесывать свою совесть».

Он был человеком малограмотным, кое-как читал и писал с орфографическими ошибками. Свой атеизм привез из Франции. Хотя был чистокровным гернзейцем, на острове за такой образ мыслей Летьерри называли «французом». Да он и сам не скрывал своего свободомыслия, что достаточно проявилось во время постройки парохода.

Однако иногда он делал уступки. Живя в маленькой стране, трудно сохранить последовательность. Он сторонился лиц духовного звания, но не мог окончательно закрыть для них двери своего дома. В официальных случаях, когда визит священника был необходим, Летьерри принимал достаточно любезно как патера, так и ксендза. Время от времени он даже провожал в англиканскую церковь Дерюшетту, которая бывала там четыре раза в год по большим праздникам.

Однако эти компромиссы нисколько не примиряли его с духовенством, а лишь увеличивали внутреннее раздражение. Он изливал его в насмешках. Будучи добродушным человеком, Летьерри становился язвительным, и в этом отношении ничто не могло повлиять на него. Таков уж был его темперамент.

Он презирал все духовенство, в чем проявлял себя настоящим революционером. Летьерри не отличал одну форму религии от другой. Он даже не осознавал, насколько его неверие было передовым. Не видя никакой разницы между епископом и аббатом, священником и простым монахом, он говорил: «Уэслей, Лойола – один черт!» Когда Летьерри видел какого-нибудь священника с женой, он, отворачиваясь, произносил: «Женатый поп!», и в словах его звучало то презрение, с каким тогда говорили об этом во Франции. Он любил рассказывать, что во время своего последнего путешествия в Лондон видел «лондонскую архиерейшу». В своем протесте против браков духовенства доходил до гнева. «Юбка не может жениться на юбке!» – кричал он. Человек в рясе казался ему бесполым существом. Летьерри часто повторял: «Ни мужчина, ни женщина – поп». Он отпускал одни и те же презрительные эпитеты в адрес англиканских и католических священников; но, желая их различать, одинаково грубо шутил насчет тех и других. «Выходи замуж за кого хочешь, но только не за одного из этих сумасбродов!» – заявлял Летьерри Дерюшетте.

Беззаботность – спутница грации

Летьерри всегда помнил каждое сказанное слово; Дерюшетта тотчас же забывала каждое сказанное слово. В этом была разница между дядей и племянницей.

Дерюшетта не имела понятия о том, что такое ответственность. В недостаточно серьезном воспитании таятся большие опасности. Неразумно стараться сделать своего ребенка счастливым слишком рано.

Дерюшетта думала: если она довольна, значит все хорошо. Она чувствовала, как ее дядя радуется, заметив, что она довольна. Девушка почти во всем усвоила образ мыслей Летьерри. Ее религиозное чувство вполне удовлетворялось посещением церкви четыре раза в год. Она могла показать здесь свое праздничное платье. Жизни Дерюшетта совершенно не знала. Она обладала всем, что нужно для того, чтобы в один прекрасный день полюбить. Она была весела и ждала.