Ирвин Шоу - Рассказы из сборника Пестрая компания Страница 18

- Он не любит американцев, - громко произнес Кравер. - Мистер Таиф ведущий журналист местного арабского мира, он пишет в тридцать четыре американские газеты, но американцев терпеть не может.

- О чем это вы? - вежливо поинтересовался мистер Таиф, чуть склонив голову набок.

- К тому же он глух, - сказал Карвер, - что бесспорно является большим плюсом для любого журналиста.

Никто не стал представлять третьего араба, который стоял одиноко чуть сбоку, и с горячим восторгом взирал на Таифа. Так обычно смотрит на хозяина, сидящий у ног боксер.

- Почему бы вам ни занять столик и ни приступить к ужину? - спросила Руфь

- Лейтенант, - сказал Карвер, не обращая на неё внимания, - послушайте совет ветерана Ближнего Востока. Не связывайтесь с обитателями Палестины.

- Он вовсе и не связывается с обитателями Палестины, - возмутилась Руфь. - Он связывается со мной.

- Бойся жителей Палестины! - слегка пошатнувшись выпалил Карвер. Человечество в Палестине обрекло себя на гибель. Тысячи лет обитатели этих мест вырубали леса, сжигали города и истребляли друг друга. Это не место для американцев.

- Вы слишком много пьете, мистер Карвер, - заметила Руфь.

- Тем не менее, - тряся головой, продолжал Карвер, - это место для распятия Христа было выбрано не случайно. Вы можете пятьсот лет рыскать по атласу мира, но лучшего места для распятия Христа вам не сыскать. Сам я квакер из города Филадельфия, штат Пенсильвания, и здесь моему взору открывается лишь кровь и истекающее кровью человечество. Когда войне придет конец, я вернусь в Филадельфию и буду ждать того счастливого момента, когда, открыв утреннюю газету, прочитаю, что прошлой ночью все обитатели Палестины истребили друг друга. Все укокошили всех. До последнего! - Он приблизился нетвердой походкой к стулу Руфи, низко наклонился и, внимательно глядя ей в глаза, произнес: - Красивая девочка. Красивый и несчастный ребенок. - Карвер выпрямился и посмотрев на лейтенанта торжественно провозгласил: - Ганнисон, должен предупредить вас как офицера и джентльмена: ни один волос не должен упасть с головы этой девочки!

- Когда я рядом с ней, - очень серьезно ответил Митчелл, - ни одному её волоску ничего не грозит.

- Если вы не можете не пить, - резко сказала Руфь, - то почему бы вам это не делать в компании американцев? Почему вы ходите с такими бандитами и убийцами, как эти? - Она махнула рукой в сторону арабов.

Журналист улыбнулся, в неярком и неровном синем свете его красивое лицо казалось ледяным.

- Непредвзятость, - прогудел в ответ Карвер, - знаменитая американская беспристрастность. Мы никому не друзья, но в то же время и никому не враги. Мы всего лишь строим аэродромы и нефтепроводы. Непредвзятость, или равноудаленность, если так вам больше нравится. Завтра, например, мне предстоит деловой обед с Председателем Еврейского агентства.

- Таиф, - обращаясь к журналисту, громко сказала Руфь, - я прочитала ваше последнее творение.

- Ах, вот оно что, - произнес Таиф бесцветным, лишенным всяких эмоций голосом. - Ну и как, понравилась ли вам моя статья?

- На вас ляжет ответственность за смерть многих тысяч евреев, заявила Руфь.

- Благодарю вас, - с улыбкой ответил араб, - именно на это я и надеюсь. - Повернувшись к Митчеллу, он продолжил: - Как вы понимаете, лейтенант, наша маленькая очаровательная Руфь в данном вопросе объективной быть не может. Поэтому возникает необходимость представить и арабскую точку зрения. - Таиф стал говорить гораздо серьезнее, делая паузы и смысловые ораторские ударения. Этим он сразу стал чем-то напоминать евангельского проповедника. - Мир просто потрясен достижениями, которых в Палестине сумели добиться евреи. Прекрасные, чистые города с водопроводом. Промышленность. Там, где раньше была пустыня, произрастают оливы и благоухают розы. И так далее, и тому подобное.

- Старик, - сказал Карвер и потянул журналиста за рукав, - пойдем лучше к столу, а лекцию лейтенанту ты прочитаешь как-нибудь в другой раз.

- Нет, если позволишь. - Таиф весьма вежливо освободил свой рукав и продолжил: - Я не упускаю ни одной возможности побеседовать с нашими американскими друзьями. Понимаете, мой добрый лейтенант, вам вполне могут быть по душе фабрики и водопровод. Я готов согласиться, что с определенной точки зрения фабрики и водопровод - весьма полезные вещи. Но эти вещи не имеют никакого отношения к арабам. Возможно, что арабы предпочитают пустыню в её первозданном виде. У арабов своя культура...

- Когда я слышу слово "культура", моя рука тянется к пистолету, сказал Карвер и добавил: - Вы не помните, кто из великих американцев произнес эту фразу?1

- Европейцам и американцам, - продолжал журналист своим монотонным, бесцветным голосом, - арабская культура возможно представляется отсталой и ужасающей. Но арабы, простите, предпочитают именно её. Исключительно арабские ценности сохраняются лишь благодаря их примитивному образу жизни. Оказавшись в сети водопроводных труб, арабы просто вымрут.

- Итак, - сказала Руфь, - только что мы выслушали новую идею: "Убей еврея, так как он несет с собой ванну и душ".

Журналист снисходительно улыбнулся девушке так, как улыбаются милому, умному ребенку, и сказал:

- Лично я против евреев ничего не имею. Клянусь, что не желаю зла ни одному из живущих в Палестине евреев. Но я буду биться насмерть ради того, чтобы не допустить в эту страну ещё хотя бы одного еврея. Это арабское государство, арабским оно должно и остаться.

- Ганнисон, - вмешался Карвер, - неужели вы не рады тому, что здесь оказались?

- В Европе погибли шесть миллионов евреев, - резким, полным боли и страсти тоном, сказала Руфь, немало удивив этим Митчелла. - Куда вы хотите отправить тех, кто сумел выжить?

Девушка и журналист скрестили взгляды, совсем забыв о присутствующих.

Таиф пожал плечами, бросил короткий взгляд в темное небо над широкими листьями пальм и произнес:

- Пусть это решает мир. Почему, спрашивается, несчастные арабы должны в одиночку нести груз ответственности? Мы и так сделали больше, чем от нас по справедливости можно требовать. Если остальной мир действительно хочет того, чтобы еврейский народ продолжал существовать, пусть примет евреев у себя. Америка, Англия, Россия... Я почему-то не замечаю, что эти великие страны пускают к себе большие массы евреев.

- Больших масс уже нет, - заметила Руфь. - Их осталась лишь горстка.

- Пусть даже и так, - пожал плечами Таиф. - Истина, возможно, заключается в том... - журналист сделал паузу и сразу напомнил Митчеллу учителя латинского языка в колледже, который всегда держал паузу перед тем как сообщить ученикам, что данное слово стоит вовсе в творительном, а не в дательном падеже, - ...истина заключается в том, - повторил он, - что остальной мир, возможно желает, чтобы еврейская раса вымерла. - Тепло улыбнувшись Митчеллу, он спросил: - Интересное допущение, лейтенант, не правда ли? Пожалуй, стоит его хорошенько продумать, прежде чем продолжить беседу о Палестине. - Таиф обошел вокруг стола, наклонился и легонько поцеловал девушку в лобик. - Спокойной ночи, маленькая Руфь, - сказал он и направился через патио в сопровождении своего поклонника - молодого араба.

- Если я тебя ещё хоть раз увижу с этим типом, - сказала Руфь, обращаясь к человеку, который первым представился Митчеллу и который остался стоять рядом с их столиком, - я с тобой навсегда перестану разговаривать.

Араб искоса посмотрел на Митчелла ( это был короткий оценивающий взгляд) и что-то сказал по-арабски.

- Нет, - звонко и резко ответила Руфь. - Ни за что!

Араб слегка поклонился, протянул Митчеллу руку.

- Знакомство с вами, лейтенант, явилось для меня большой приятностью, - сказал он и пошел к приятелям.

- Танцы в древнем Тель-Авиве... Можно приводить детишек. Желаю приятно провести вечер, - пробормотал Карвер и нетвердой походкой направился к своему столику.

- Послушай, Руфь... - начал Митчелл.

- Лейтенант Ганнисон...

Митчелл обернулся. За его спиной стоял Шнейдер. Музыкант говорил негромким, извиняющимся голосом.

- Лейтенант Ганнисон. Я с нетерпением жду вашей оценки. Как вам понравилось моя аранжировка "Звездной пыли"?

Митчелл медленно повернулся в сторону Руфи, которая сидела на стуле, напряженно выпрямив спину.

- Замечательно, Шнейдер, - сказал он. - Просто фантастика.

- Вы очень снисходительны, - лучась счастьем, произнес музыкант. Теперь, специально для вас, я ещё раз сыграю "Саммертайм"

- Большое спасибо, - ответил Митчелл и прикрыл ладонью лежащую на столе руку Руфи. - С тобой все в порядке?

- Конечно, - улыбнувшись ему, ответила она. - Я большая поклонница абстрактных политических дискуссий. - Ты желаешь узнать, что сказал мне по-арабски Хазен? - спросила девушка, и её лицо вдруг стало очень серьезным.

- Нет, если ты сама не хочешь мне этого говорить.

- Я хочу тебе это сказать, - ответила Руфь, рассеянно поглаживая его пальцы. - Он спросил меня, не встречусь ли я с ним позже.