Норберт Винер - Искуситель Страница 18

1920-1922 Через несколько дней после совещания Уильямс пригласил меня к себе в кабинет для личной беседы. - Прежде чем говорить о делах, - сказал он, - я хотел бы обсудить с вами личный вопрос. Теперь, когда схлынула напряженность военных заказов, все мы можем подумать о себе и о личном счастье. Так вот, вам первому я решил поведать о своем. За годы совместной работы мы с мисс Сомерсет очень сблизились, и я попросил ее стать моей женой. Она оказалась настолько добра, что согласилась, невзирая на все мои недостатки. Я смущенно пробормотал слова поздравлений и сердечно пожал Уильямсу руку. - Хотел просить вас о двух одолжениях, - продолжал Уильямс. - Во-первых, будьте шафером у меня на свадьбе. Мы с вами превосходно сработались, к тому же вы - давний друг. Когда человек занимает такое положение, как я, вечно отдает приказы и держит подчиненных в узде, у него не так-то много близких друзей. - Конечно, буду, - отвечал я. - Для меня это большая честь. А второе? - Второе касается нашего медового месяца. Мы решили провести его за границей, но не знаем, куда именно податься. Вы же досконально изучили Европу, и в частности самые привлекательные ее уголки. Окажите нам услугу, составьте программу поездки. Я согласился, пообещав приложить все старания. - Хорошо, - сказал он. - Значит, здесь все а порядке. А теперь о деле. Хочу поговорить о вашем с Каммингсом плане. Олбрайт его не одобряет, но вы же Олбрайта знаете. Новые начинания ему не по душе, и в то же время он страшно боится отстать от жизни. Если я одобрю план слишком горячо, то Олбрайт будет гмыкать, покашливать, выдвигать возражения одно за другим, но в конце концов склонится на мою сторону. Если план окажется удачным и увенчается успехом, то мало-помалу Олбрайт позабудет все свои возражения. Через годик-другой начнет думать, будто сам породил этот замысел. Тогда в фирме "Уильямс и Олбрайт" все начинание станет неотъемлемой частью деловой политики. А. там уж пусть-ка кто-нибудь попробует против него возразить Олбрайт живо отбреет наглеца! В конечном итоге решение должен принять я. Но бесповоротное решение я не вижу возможности принять еще какое-то время. Предположим, мы прощупали Домингеца, и из этого ничего не вышло. Я охотно выложу плату за консультацию и даже, в разумных пределах, задаток. Пусть у нас останется возможность вовремя вступить в игру, если игра стоит свеч. Это ведь недорогое удовольствие. Итак, предлагаю следующее. Потолкуйте с Домингецом и заинтересуйте его в нашей затее. На тот случай, если мы решим продолжить игру и предоставить все полномочия Домингецу, проследите, чтобы Уотмен не надулся. А я тем временем займусь финансовой стороной и выясню, пойдет ли нам Уолл-стрит навстречу, если мы решим активизироваться. Но помните, я на вас полагаюсь: не вовлекайте нас ни в какие мало-мальски важные обязательства, пока и поскольку я не даю особого распоряжения. От Уильямса я вышел, осчастливленный его доверием, исполненный решимости не подкачать и оказаться достойным возложенной на меня ответственности. Я был уверен, что у такого человека, как Уильямс, справедливости и чуткости хватит на двоих. Тем не менее, поскольку мне приходилось принять участие в интриге, которую в известной мере породило мое же предложение, на душе у меня скребли кошки. Я прекрасно знал, что Вудбери не очень-то позволяет, чтобы посторонние вмешивались в его дела или пытались распорядиться будущей судьбой его изобретений. В общем-то я считал, что мы не вредить ему собираемся, а помогать. Давно уже он отсек от себя какие бы то ни было права собственности на свои изобретения. Более того, предоставь его самому себе - он наверняка будет продолжать в том же духе. Сам себе встает поперек пути, тогда как у него есть все основания притязать на прибыль и даже сравнительное благосостояние. Помочь ему можно только одним способом: пусть какой-то другой человек, более искушенный, более от мира сего, станет хранителем его идей, и предоставить автору заслуженные преимущества без личного авторского вмешательства, даже без участия. Осуществись наш план, я не сомневался, что Уильямс вознаградил бы Вудбери щедро, куда щедрее, чем обязан был по закону. Такого принципа всегда придерживался Уильямс, имея дело с человеком, который не пытается ущемить его интересы и во всем, что касается собственных прав, простак простаком. Однако, учитывая упрямство и прямолинейность Вудбери, я сознавал, что договориться с ним будет нелегко. Правда, я надеялся, что при содействии Уильямса мне (человеку, которого Вудбери называл своим другом) удастся как-нибудь уломать старика. Но все же это обстоятельство меня тревожило. Зато меня ничуть не тревожила проблема Домингеца. Я ведь раскусил его тщеславную, себялюбивую душу. Из памяти у меня еще не изгладилась последняя наша встреча во Флоренции. В конце-то концов, если говорить о материальных благах, то мой замысел ставит его в благоприятнейшее положение. Тонкости же чувств Домингеца в этических вопросах я не придавал излишнего значения. Не сомневаясь, что справлюсь с Домингецом, я бессердечно отмахивался от мысли о нежелательных последствиях моего вмешательства в его дела. Куда сильнее беспокоила меня проблема Уотмена. Мы намеревались на сто процентов использовать его мозг, а самому ему предоставить мириться с второстепенным (в глазах общественности) положением. Прежде чем предпринимать что-либо, я собирался побеседовать с ним и выяснить, действительно ли наши планы ранят его так глубоко. При первом же удобном случае я с ним встретился. Уотмен с поразительной готовностью согласился сотрудничать. - Обо мне не думай, - сказал он. - Работать в области, имеющей немалые перспективы, да еще получать за это деньги - для меня огромное удовольствие. Фирма платит мне солидное жалованье и не спрашивает, получилось ли из моих стараний что-либо путное. Мне хорошо на моем месте, а не там, где каждое изобретение надо доводить до оптимума. Да и не хочу я делать ставку на одно-единственное изобретение. Меня никогда не интересовало, что думает о моей работе общественность, лишь бы поддерживали сослуживцы. Валяй, поступай, как считаешь нужным, обо мне забудь. Я верю Уильямсу и тебе верю. Не волнуйся. Я поблагодарил Уотмена, и с души у меня свалился камень. Тогда я начал подготовлять нашу договоренность с Домингецом на случай осуществления наших планов. Возобновил с ним переписку, постаравшись сделать это по возможности естественнее и непринужденнее, чтобы не дать ему догадаться о затеваемой крупной игре и как-нибудь ненароком не вспугнуть. Это оказалось несложно. Вскоре я получил от Диего приглашение приехать в Уайт-Пилларс. В одно прекрасное воскресенье я выехал туда на чашку чаю. Я увидел, что Диего вполне освоился с положением сановного преподавателя и владетельного джентльмена; во всех внешних атрибутах этого нового положения он проявлял крайнюю взыскательность. Я разговорился с президентом Маннингом. Мне еще раньше говорили, что он рвется превратить Фэйрвыо-колледж в полноправный университет, и в частности открыть там новый политехнический факультет. Маннинг завел речь об инженерской подготовке Домингеца и о перспективах нового обучения. Я, естественно, всячески поощрял разговор, не скупясь на похвалы работам Домингеца. Ввернул я и насчет назревшей необходимости интенсифицировать подготовку инженерных кадров, по всей стране. Здесь я действовал не так уж бескорыстно, учитывая, что всякое повышение акций Домингеца льет воду на нашу мельницу. К тому же я искренне верил, что как преподаватель технических дисциплин Домингец не так уж плох. Для того начинания, какое затевал Маннинг, трудно было сыскать лучшего. После обеда мы перешли в гостиную с высоким потолком и створчатыми до полу окнами с восхитительным видом. - Рассказал бы, что творится у "Уильямса и Олбрайта", - попросил Домингец. - Вы, наверное, завалены послевоенными заказами и восстанавливаете разоренное судоходство мира. - Да, - сказал я, - если говорить о ближайшем будущем. Но знаешь ведь как главный инженер я обязан не только печься о проблемах завтрашнего дня, но и предугадывать проблемы послезавтрашние. Вот тут-то я прихожу в тупик. Временами я многое бы отдал, лишь бы поменяться с тобой местами, думать только о новостях науки и техники. А я ведаю притоком долларов. Откровенно говоря, это одна из причин, по которым я рад тебя видеть. Хочу набраться от тебя ума-разума. Где именно, по-твоему, произойдет очередной крупный переворот в технике и как бы к нему примазаться? - Да, собственно, - ответил Домингец, - сфера моих интересов в настоящее время ограничена электронными лампами, но здесь я, пожалуй, пристрастен. А по-твоему, что сейчас ново? - Месяца три или четыре назад в "Электрикл энджинир" мелькнула одна заметка, - сказал я. - Помнится, об электронных лампах в контрольно-измерительной технике. Ты не читал? - Читал, - подхватил Домингец. - Вообще-то я собрался детально исследовать эту область, но временно отложил на будущее. - Знаете, - вставила Селеста, - Диего ужасающе перегружен заказами радиопромышленности. Если не ошибаюсь, там приступают к массовому радиовещанию или что-то в этом роде. Представляете, как в романе "Взгляд назад": сообщения будут передаваться с центральной станции, а подхватят их личные приемники на дому у каждого. Диего вначале не верил в коммерческий успех этой затеи, а я сразу поверила. Очевидно, мое мнение разделяют крупные электротехнические фирмы. Теперь Диего рад, что я уговорила его заняться этим делом. А вы что об этом думаете, Грегори? - Согласен с вами, Селеста, - ответил я. - Радио стучится в нашу дверь. Лет через двадцать оно, может быть, станет ведущей отраслью промышленности. Однако оно несколько выходит за пределы моей компетенции. Гораздо больше интересует меня, Диего, твоя работа по управлению. По-моему, ты - зачинатель великой идеи. Она, как мне представляется, полностью соответствует нашему профилю. Твоя статья наверняка станет классическим трудом. Между прочим, ты, наверное, знаешь, что в Англии один инженер (некий Вудбери), по-видимому, пронюхал о твоих идеях. На него начинают обращать внимание специалисты. Мне кажется, ты не должен пускать это дело на самотек. По-настоящему надо приложить все усилия и защитить идею патентами, прежде чем к ней примажутся. - Да-да, помню, видел я статьи Вудбери, - сказал Домингец. - По-моему, они весьма любопытны. У меня-то эти идеи давно зародились, еще в бытность мою на ранчо в Монтеррее. Знаешь, пока я объезжал коней, хватало времени обо всем поразмыслить. А ты и впрямь веришь в перспективность моей работы для практических целей? Я спрашиваю о ближайшем времени, потому что в будущем-то она, конечно, пригодится, но сейчас техника, скорее: всего, еще не достигла нужной- высоты. - Разумеется, верю, - ответил я. - Вообще-то наша фирма серьезно подумывает о том, чтобы расширяться именно к этом направлении. В подмогу нам нужны самые светлые умы. Так или иначе я с тобой собирался об этом потолковать. Нам необходимо всестороннее исследование по управлению, и в частности по применению электронных ламп в управлении. Не возьмешься ли? Перед моим отъездом старина Уильямс уполномочил меня обговорить с тобой этот вопрос. Если возьмешься, можешь стать у нас постоянным консультантом. Работы Вудбери любопытны, но он ведь умалчивает о том, какие именно электронные, схемы намерен применить для воплощения своих идей. Беспрерывно упоминает о каких-то идеальных элементах, которым можно придавать любые желательные характеристики. Но мы-то вынуждены обходиться реально существующими катушками, конденсаторами, лампами, а они более или менее одинаковы, так что, попытавшись ими воспользоваться, мы не удовлетворим всем требованиям теории Вудбери. Да-да, знаю, Вудбери выдал две-три чисто конструкторские идеи, и, по его словам, схемы его работоспособны. Вполне возможно, но лучше бы кто-нибудь вплотную занялся этим вопросом и высказался со всей определенностью. В этом направлении у нас работают несколько толковых инженеров, но своими силами они, по-моему, не справятся, а нам желательно получить совет первоклассного специалиста. Мы были бы крайне рады, если бы ты занялся этим делом сам, но если не можешь, то не порекомендуешь, ли кого-нибудь другого? - Да, приходят мне на ум две-три фамилии, - ответил Домингец. - Не исключено даже (хотя маловероятно), что я мог бы заняться и сам. Но ты ведь понимаешь, какой сейчас на меня спрос. Ничего не могу твердо обещать. Домингеца позвали к телефону. Мы с Селестой воспользовались случаем переброситься несколькими словами. - Грегори, - сказала Селеста, - ты оказываешь нам с Диего огромную услугу. При всей его кажущейся самоуверенности в действительной жизни он чересчур скромен, себе же во вред. Я ужасно боюсь, что здесь, в Уайт-Пилларс, он чувствует себя ущемленным. Я не хочу, чтобы он считал себя всего-навсего мужем богатой женщины. Если он достигнет положения, при котором деятельность инженера будет приносить ему удовлетворение, а гонорары за консультации будут покрывать его долю расходов по хозяйству, то ему, я уверена, станет легче... да и мне тоже. Какая заботливость с твоей стороны - предоставить ему такую возможность! Я уехал, чрезвычайно довольный ощутимыми результатами наших переговоров, но несколько смущенный необходимостью обманывать хорошую женщину. Однако и перед Уильямсом у меня были обязательства, поэтому приходилось выбросить Селесту из головы. А Уильямса я мог с чистой совестью заверить, что в мозгу Домингеца семена сделки упали на благодатную почву, и посеяны они так мастерски, что постепенно Домингец начнет считать себя инициатором замысла и припишет себе немалую изворотливость. Через несколько дней меня вызвали к Уильямсу. - Меня очень соблазняют ваши- идеи насчет работ Вудбери, - сказал он. Если мы ими займемся, то, мне думается, ваш с Каммингсом подход самым правильный. Правда, я еще не совсем уверен, можно ли реализовать его работы в обозримом будущем и стоит ли нам заняться ими безотлагательно. Однако мы ведь не сию минуту обязаны принять решение. На тот случай, если мы захотим продолжить игру, я прощупал Уолл-стрит. По-моему, мы можем рассчитывать, за нужную сумму. Кстати, а у вас как дела с Домингецом? - Недурно, - ответил я и- дал краткий отчет о беседе- в Уайт-Пилларс. - Вы все проделали как надо, - заметил Уильямс. - В Домингеце возбудили интерес, а нас не связали мало-мальски существенными обязательствами. Слов нет, вы дьявольски хитры и осторожны. Всегда находите выход в щекотливой ситуации, быть может, не совсем так, как справился бы с ней я, но зато так, как я хотел бы уметь. Знаю, в бизнесе приходится залезать в чужой карман, и вас это мучит до колик, но получается это у вас мастерски. Ну-с, а: каков же следующий шаг? - Их два, - сказал я. - Во-первых, будем отсчитывать часы, покуда Домингец не созреет. Идеи-то я в него заронил, но пусть пройдет время, пусть он с ними сроднится и поверит, будто они исходят от него самого. Чересчур поторапливать его не стоит, иначе мы себя выдадим, а уж как он тогда все воспримет - я не берусь предугадать. Во-вторых, с Уотменом я уже виделся и говорил; он не станет дуться, если мы преподнесем пенки Домингецу. Кстати, мне кажется, Уотмену следует основательно прибавить жалованье в виде компенсации за то, что мы превращаем его в козла отпущения. Прибавки он так или иначе заслуживает, а мы должны готовиться к тому, что его идеи будут скармливаться Домингецу. Если затея пройдет, то надо серьезно подумать о том, что же делать с Вудбери. С легкостью он к этому все равно не отнесется, но совершившийся факт воспримет лучше, чем нашу попытку слишком рано посвятить, его в суть дела. Тогда-то он заподозрит неладное. А так можно рассчитывать, что ему не хватит житейской мудрости разобраться в нашей роли. Лучше всего, если он сочтет нас чересчур наивными, не понимающими ценности его работ. Он не должен знать, что мы инициаторы заговора и прекрасно ведаем, что творим. Чем больше я занимаюсь этой историей, тем меньше мне нравится, как мы обходимся с Вудбери. При всей своей запальчивости он же действительно великий человек. Я общался с ним на протяжении многих лет, пока нас обоих не завалили военными заказами. Пусть мое занятие ему не очень-то нравится, но ко мне лично он относится очень хорошо, насколько вообще способен на хорошее отношение. Я знаю, по настоящему-то мы действуем в его интересах, но страшно подумать, что бы он сказал, если бы проник в наши замыслы. - Значит, вам свойственны порывы мягкосердечия, - заявил Уильямс. - С трудом верится, что вы соглашались пойти на эту затею. Иногда я вас перестаю понимать. До чего же вы сентиментальны! - Пусть так, - ответил я, - но на меня рассчитывайте твердо: я доведу дело до конца. По-моему, вы и сами были бы рады, если бы требования бизнеса меньше уязвляли хрупкую совесть. - Пожалуй, вы правы, - сказал Уильямс, - хотя, признаться, наибольшее сочувствие вызывает во мне не Вудбери. Его никто не неволил изображать Диогена и торчать в своей бочке. Навряд ли целесообразно изливать на него чрезмерную жалость. Он получил удовлетворение, сделав работу, а это для него главное. Не может же человек вечно лежать камнем преткновения на пути изобретательства. Нет уж, кого мне жаль, так это Уотмена. Он хорошо работает. Отнимать у него право на признание заслуг - несправедливость. Безусловно, я сделаю все от меня зависящее, чтобы он получил хоть какую-то компенсацию. Но наши инженеры его любят. Когда правда всплывет наружу, молодежь примет его ближе к сердцу, чем сам Уотмен. Понятно, в наши дни инженер не может изобретать в одиночку и надеяться, что счастливая случайность принесет ему богатство. Когда я был молод, все мы надеялись, что в один прекрасный день наживем состояние. А пока, на время, не возражали подтянуть потуже ремешок. Нынче в популярных журналах печатают рассказики об успехе, чтобы у американского юнца сложилось впечатление, будто все осталось по-прежнему, а ведь на самом-то деле все переменилось. Может быть, оно и к лучшему. Многое можно сказать о преимуществах солидного оклада и постоянной службы перед условной долей в блуждающем огоньке. - По-моему, в главном наши взгляды сходятся, - сказал я. - По крайней мере, в том, что мы делаем. Пожалуй, расходимся мы в оправданиях перед самими собой. Ладно, вы, насколько я понял, одобряете нынешние мои планы, хотя бы в принципе. Несколько месяцев я благоразумно сторонился и Уотмена, и Домингеца. Но все же сложа руки я не сидел, а держался в курсе того, как варится зелье. Не проявляя чрезмерной заинтересованности, я вел переписку с Домингецом; инициативу предоставлял ему, сам же довольствовался изъявлениями сочувственного внимания и вялого любопытства. Часто случалось мне говорить с Уотменом и выслушивать его восторженные сообщения о ходе работы. Бывали у него м унылые периоды, когда все шло не так гладко, как хотелось бы. В беседах с ним я время от времени ронял то или иное замечание, доказывал, что желаю ему всяческих успехов, но особого нетерпения не испытываю. К этому времени Уотмен начал получать отличные результаты. Прошло еще полгода, и работа Домингеца приблизилась к стадии опубликования. Я заколебался: дождаться выхода ее в свет, а затем уж изложить Домингецу свое предложение или сделать это немедля? В общем, остановился я на золотой середине: выждать достаточно долго, чтобы Домингец подумал, будто его опус уже привлек к себе внимание, но недостаточно долго для того, чтобы идею выхватили у нас из-под носа другие концерны. Я всячески старался хорошо информировать Уотмена о ходе работы Домингеца, а еще пуще - передавать Домингецу идеи Уотмена, причем в настолько завуалированной форме, что всю их значимость Домингец осознавал далеко не сразу, а спустя изрядное время, и тогда уж верил, будто додумался до них самостоятельно. Домингеца надо было держать чуточку позади Уотмена, но по возможности с наименьшим разрывом, чтобы Домингец не выпускал приманки из виду. Все это напоминало мне охоту с гончими. Электронный заяц маячил впереди, на таком расстоянии, что пес волей-неволей развивал максимальную скорость. Разумеется, я был страшно загружен. Я ведь не просто ждал дальнейших событий - на мне лежали и другие обязанности. Все мое время поглощали испытания нового миноносца "Гиппопотам". Этот корабль был оснащен рулевым управлением "Уильямс и -Олбрайт", а также новой системой управления машинным залом с мостика. Оборудование было всесторонне испытано в цехах, но ведь в последнюю минуту вечно всплывают какие-то недочеты. С души сваливается камень, когда узнаешь, что на судне оборудование работало так же безотказно, как на испытательном стенде. Новое оборудование всегда несет новые привычки людям, которые им управляют. Сладить с ним по первому разу не легче, чем привыкнуть к новой паре очков. Два-три тактичных намека могут предотвратить уйму хлопот и на испытаниях, и в дальнейшей эксплуатации. Как обычно, работа доставляла мне удовольствие. Представилась возможность изгнать червоточинку из мыслей. На время я отмахнулся от тревожившей меня моральной дилеммы. Наконец, испытания успешно закончились, и военно-морское ведомство приняло новое рулевое управление. На различных маневрах, предусмотренных программой испытаний, новое оборудование показало хорошие результаты. У меня вновь появилось время подумать о своем маленьком заговоре. Между тем от Домингеца уже поступали письма, из коих явствовало, что он добился неких результатов. Уотмен засучил рукава по-настоящему. Близился этап, когда бумажная работа продвинется настолько, что позволит и даже потребует провести первые испытания в лабораторных условиях. Для Уотмена здесь не было никакой проблемы: именно для этого его нанимали, именно для этого оборудовали ему лабораторию. А вот -Фэйрвью-колледж только-только переставал быть колыбелью либеральных искусств и начинал придавать серьезное значение технике. Тамошнее оборудование годилось для постановки традиционных опытов, но не для чрезвычайно тонкого сочетания электронных устройств с мощными механизмами, нужного для того, чтобы практикой выверить новые принципы. Провести такое испытание на впечатляющем оборудовании необходимо было по нескольким причинам. По-настоящему в задачи Домингеца входило не только перейти от бумагомарания к работе с заводскими станками, но и подчеркнуть трудность такого перехода, а впоследствии убедить инженеров, что для этого пришлось потратить немало выдумки и упорства. Мы с Уильямсом отправились к ректору Маннингу. Приветствуя нас, Маннинг встал из-за стола. - А-а, входите, входите, - прогудел он. - Весьма рад, что вы порой выкраиваете время навестить нас, несмотря на свои разносторонние интересы. При виде вас к нам каждый раз доносится дуновение свежего ветерка. Мы, представители академических кругов, чересчур склонны отрешаться от активного мира бизнеса и индустрии, занимаясь в башне слоновой кости. Ну-с, я слыхал, что ваш давний друг профессор Домингец показывал вам нашу скромную лабораторию. Как она вам? - Об этом мы и приехали потолковать, - сказал Уильямс. - Вообще-то она нам очень понравилась. Домингец ведет в ней огромную работу, просто немыслимую. Оборудование там по-своему немудрое. Откровенно говоря, по сравнению с тем, что я видел в первый свой приезд в Фэйрвью, там все настолько улучшилось, что я ее с трудом узнал. Но просто хорошей лаборатории мне недостаточно. Теперь, когда вы удостоили меня доверием, сделав своим человеком в колледже, я хочу, чтобы здесь была лучшая в мире школа инженеров с наилучшим оборудованием. Нынче все развивается так бурно, что приборы в старинных стеклянных шкафах физического факультета представляют лишь музейный интерес. Особенно в том, что касается новой отрасли, так называемой электроники. Оборудование старше трех-четырех лет попросту непригодно к использованию. Ваша лаборатория двигателей существует уже изрядный срок. Знаю, там есть два-три очень симпатичных экспоната, среди них - пневмодвигатель Эриксона со сжиганием горючего. Я успел забыть, что на свете есть пневмодвигатели Эриксона. Для поколения, располагающего бензиновыми моторами и дизелями, они наверняка не представляют особого интереса. Мне кажется, вашей лаборатории следует делать упор на двигатели внутреннего сгорания, А у вас из электромоторов предусмотрены для учебных целей лишь громоздкие, неуклюжие махины, причем почти все ведут происхождение со времен Филадельфийской юбилейной выставки. Домингец говорит, что его частенько подмывает начисто вымести метлой всю лабораторию. Механизмы позанятнее - продать Чикагскому музею промышленности, а остальное - первому встречному старьевщику. На вырученные деньги он мог бы основать настоящую лабораторию электротехники. - Понимаю вашу точку зрения, - сказал Маннннг. - Полностью с вами согласен. Но откуда же взять деньги? После войны цены на оборудование сильно подскочили. У нас распределен каждый цент, полученный or последней кампании по сбору пожертвований, и даже каждый цент, ожидаемый от следующей кампании. Рад бы всей душой, но... А хорошо бы найти какого-нибудь неизвестного благотворителя. - Я бы с удовольствием, - отозвался Уильямс, - но, знаете, после войны и у нас стало туговато с деньгами. К сожалению, я не могу выложить мало-мальски значительную сумму из своего кармана. Если угодно, я выясню отношения с теми из выпускников Фэйрвью, кто живет в Нью-Йорке, а тогда, возможно, мне удастся сделать большее и даже, пожалуй, собрать деньги среди других моих деловых знакомых.