Эрих Кестнер - Фабиан. История одного моралиста Страница 19

— Ты весь состоишь из недостатков! — воскликнула она. — каждый недостаток в отдельности я готова ненавидеть, а все вместе — люблю.

За едой она рассказала, что завтра приступает к работе. сегодня ее представили целому ряду драматургов, режиссеров, директоров картин. она описала странное, обширное здание, битком набитое солидными людьми, которые бегают с одной конференции на другую и ставят палки в колеса развитию звукового кино. фабиан отложил свое сообщение на потом. покончив с едой, она отставила в сторону тарелку с двумя бутербродами и, улыбаясь, сказала:

— Неприкосновенный запас!

— Ты покраснела! — заметил он. она кивнула.

— Иногда ты все же замечаешь то, что достойно восхищения.

Он предложил пойти немного погулять. она оделась. он тем временем обдумывал, как бы рассказать ей об увольнении. но из прогулки ничего не получилось. едва они вышли из дому, как за спиной у них кто-то кашлянул и незнакомый голос пожелал доброго вечера. это был изобретатель в пелерине.

— Вы так заманчиво описали ваш диван, что сегодня у меня отпала охота лазить по лестницам и чердакам, — пояснил он. — я обошел стороной йоркштрассе и явился сюда, а теперь ругаю себя за то, что обременяю вас, ведь, в конце концов, вы и сами безработный.

— Ты безработный? — спросила корнелия. — это правда?

Старый господин рассыпался в извинениях, он предполагал, что спутница фабиана в курсе дела.

— Сегодня утром уволили, — фабиан выпустил руку корнелии, — на прощание дав мне двести семьдесят марок. если я заплачу вперед за квартиру, у нас останется еще сто девяносто марок. еще вчера меня бы это только рассмешило.

Уложив старика на диван и пододвинув торшер к нему поближе, так как он хотел заняться расчетами своей таинственной машины, они пожелали ему спокойной ночи и ушли в комнату корнелии. фабиан еще раз вернулся к себе и дал старику несколько бутербродов.

— Обещаю вам не кашлять, — прошептал тот.

— Здесь можете кашлять сколько угодно. ваш сосед по комнате позволяет себе еще и не такие удовольствия, однако это не мешает хозяйке, некой фрау хольфельд, которой «раньше не было нужды сдавать комнаты», спокойно спать в своей постели. а вот что мы будем делать завтра утром, я пока еще не знаю. хозяйка трясется над своей мебелью, а посему, узнав, что на диване всю ночь спал какой-то неизвестный, здорово обозлится. впрочем, спите спокойно. утром я вас разбужу. а до тех пор непременно что-нибудь придумаю.

— Спокойной ночи, мой юный друг, — отвечал старик, доставая из кармана свои драгоценные бумаги. — кланяйтесь от меня вашей невесте.

Корнелия казалась такой счастливой, что фабиан только диву давался. часом позже, умяв неприкосновенный запас, она сказала:

— Ах, жизнь прекрасна! ты веришь в верность?

— Ты сперва прожуй, а уж потом говори высокие слова! — он сидел, обхватив колени руками, и сверху вниз смотрел на распростертую рядом девушку. — верю, только я все жду случая проявить ее, хотя до вчерашнего дня считал себя на нее не способным.

— Это же объяснение в любви, — тихо проговорила она.

— Если ты сейчас заревешь, я спущу с тебя штаны и отшлепаю, — сказал он.

Корнелия соскочила с постели, натянула свои розовые штанишки и подошла к фабиану. она улыбалась сквозь слезы.

— Видишь, я уже реву, — прошептала она. — а теперь ты сдержи свое обещание. — и наклонилась над ним. он притянул ее к себе. — любимый, любимый мой, не надо огорчаться! — говорила она.

Глава двенадцатая

Изобретатель в шкафу

Не работать — стыдно

Мать на гастролях

Когда на следующее утро фабиан пришел разбудить изобретателя, оказалось, что тот уже встал и, одетый, сидит за столом, занимаясь своими расчетами. — вы хорошо спали?

Старик, пребывавший в отличном настроении, потряс его руку.

— Идеальное ложе, — сказал он и погладил коричневую спинку дивана, словно то была лошадиная спина. — теперь мне, наверно, пора исчезнуть?

— Я хотел сделать вам одно предложение, — заговорил фабиан, — покуда я моюсь, хозяйка приносит мне в комнату завтрак, и вот тут-то вы не должны попасться ей на глаза, иначе не миновать скандала. Когда она уйдет, милости прошу обратно. И можете спокойно оставаться здесь еще несколько часов. Только мне придется вас покинуть, так как я должен искать работу.

— Пустяки, — сказал старик, — если вы разрешите, я пороюсь в ваших книгах. Но вот куда я денусь во время вашего мытья?

— Я думаю, в шкаф, — сказал Фабиан, — шкаф в качестве жилья до сих пор фигурировал только в комедиях о прелюбодействе. Так давайте нарушим традицию, уважаемый друг! Вас устраивает мое предложение?

Изобретатель открыл шкаф, окинул его внутренность скептическим взглядом и спросил:

— И долго вы намерены мыться?

Фабиан его успокоил, отодвинул в сторону второй имевшийся у него костюм и предложил гостю войти. Старый господин накинул свою пелерину, надел шляпу, зажал под мышкой зонтик и забрался в шкаф, трещавший по всем швам.

— А что, если она меня здесь обнаружит?

— Тогда я первого числа съеду с квартиры. Старик оперся на зонтик, кивнул и сказал:

— Теперь ступайте в ванную!

Фабиан запер шкаф, осторожности ради взял с собой ключ и крикнул в коридор:

— Фрау Хольфельд, завтрак, пожалуйста!

Когда он пошел в ванную комнату, в ванне уже сидела, вся в мыльной пене, Корнелия и смеялась.

— Потри мне спину, — шепнула она, — а то у меня ужасно короткие руки.

— Чистота приносит радость, — заметил Фабиан, намыливая ей спину.

Она отплатила ему тем же. Под конец оба сидели в воде друг против друга и играли в «море волнуется».

— Кошмар, — сказал Фабиан, — в это время у меня в шкафу томится король изобретателей и ждет освобождения. Мне надо поторапливаться.

Они вылезли из ванны и растирали друг друга махровым полотенцем, покуда кожа не начала гореть.

— Вечером увидимся, — прошептала она.

Он целовал ее — прощался с ее глазами, с ее ртом и шеей, с каждой частью тела в отдельности. Потом они расстались. Он ринулся в свою комнату. Завтрак уже стоял на столе. Фабиан отпер шкаф. Старик вылез, ноги у него затекли, и он долго кашлял, как бы наверстывая упущенное.

— Теперь второй акт комедии, — объявил Фабиан, вышел в коридор, открыл входную дверь, снова ее захлопнул и воскликнул: — Как хорошо, дядя, что ты наконец вздумал меня навестить! Ну, проходи же! — С восторженным возгласом он препроводил воображаемого дядю в комнату и кивнул удивленному изобретателю. — Так, теперь вы здесь вполне официально. Садитесь же. У меня найдется вторая чашка.

— Конечно, я же ваш дядя.

— Родственные связи оказывают на хозяек болеутоляющее действие, — заметил Фабиан.

— Кофе очень недурной. Разрешите мне взять булочку? — Старик уже начал забывать свой шкаф. — Если бы надо мной не учредили опеку, я бы сделал вас. своим единственным наследником, многоуважаемый господин племянник! — сказал он и с благоговением принялся за еду.

— Ваше гипотетическое предложение делает мне честь, — ответил Фабиан. По настоянию новоиспеченного дяди, они чокнулись кофейными чашками и воскликнули:

— Ваше здоровье!

— Люблю жизнь, — признался старик и слегка смутился. — А особенно люблю ее с тех пор, как обеднел. Мне иногда от радости хочется зубами схватить солнечный свет или ветерок, веющий в парке. Знаете, отчего это происходит? Я часто думаю о смерти, а кто в наше время думает о смерти? Никто. Каждого она настигает внезапно, как железнодорожное крушение или другая непредусмотренная катастрофа. Видно, люди поглупели! Я думаю о смерти каждый день, ибо каждый день она может позвать меня. Думая о ней, я люблю жизнь. Жизнь — прекрасное изобретение, а в изобретениях я кое-что смыслю.

— А люди?

— Земной шар весь в парше, — проворчал старик.

— Любить жизнь ив то же время презирать людей — это редко кончается добром, — сказал Фабиан и поднялся. Оставив гостя допивать кофе, он попросил фрау Хольфельд не мешать его дяде и отправился на районную биржу труда.

Переговорив с тремя чиновниками, то есть через два часа, он понял, что попал не туда и что ему следует обратиться в западный филиал, специально занимающийся конторскими служащими. Он доехал на автобусе до Виттенбергплатц и зашел в указанное учреждение. Сведения его оказались неверными.

Он угодил в толпу безработных медицинских сестер, воспитательниц детских садов, стенографисток и, как единственный здесь представитель мужского пола, привлек к себе всеобщее внимание.

Фабиан снова вышел на улицу и несколькими домами дальше обнаружил заведение, похожее на лавку Союза потребительских обществ, но теперь там помещался всего-навсего филиал биржи труда, в который ему и надлежало обратиться. За бывшим прилавком сидел чиновник, а перед ним длинной цепочкой стояли безработные, один за другим предъявлявшие свои регистрационные карточки, на которые он ставил контрольные отметки. Фабиан удивился, как тщательно были одеты эти безработные, кое-кого из них даже можно было назвать элегантным. На Курфюрстендамм они, несомненно, сошли бы за фланирующих бездельников. Похоже, что эти люди связывали утреннее хождение в регистрационный пункт с прогулкой по фешенебельным торговым улицам. Глазеть на витрины пока еще разрешается бесплатно, а кто же знает, не покупают они оттого, что не могут, или просто не хотят? Они носили свои выходные костюмы и были правы, ибо у кого еще есть столько выходных дней?