Ирина Грекова - Маленький Гарусов Страница 19

Настал, наконец, для Гарусова великий день — день защиты Валиного диплома. На защиту он, конечно, не пошел, целый день маялся, шатался по лаборатории от телефона к телефону, брал каждую трубку и, подержав в руках, опускал на место. Звонить еще было рано. В три тридцать он начал звонить: «Защитила ли, и с какой оценкой?» То ему отвечали: «Еще не защитила», то: «Сведений нет». Гарусов пустился на хитрости, любезной лисой обошел секретаршу, наговорил ей каких-то глупостей о ее приятном голосе и добился-таки, что она обещала лично сбегать и разузнать. На следующий гарусовский звонок она ответила: «Все в порядке, проект — пять, защита три. Проект отмечен как выдающийся». Гарусов глубоко вздохнул, поблагодарил девушку-благовестительницу, сухо промолчал на ее кокетливые вопросы: «А она вам кто, что так за нее болеете?» — и, слыша в груди сердечные такты, поехал на квартиру к Федору Жбанову. Там они с Валей условились встретиться «в семь часов вечера после защиты». Кажется, был такой фильм, то ли в «шесть», то ли «в семь часов вечера после войны». Это она, Валя, придумала такую формулировку: «В семь часов вечера после защиты». Он ехал в автобусе и все улыбался Валиному остроумию. На площади он купил тяжелый букет цветов. Приехал он, конечно, рано, часам к шести. Вали, разумеется, еще не было. Гарусов поставил цветы в какую-то кастрюлю, сел за стол и попробовал думать. Из мыслей ничего не складывалось: перед ним возникала некая новая жизнь, которую он не мог ни представить себе, ни осмыслить. По привычке конспектировать, он взял лист бумаги и стал набрасывать схему возможных вариантов со своими решениями, вроде ветвящегося дерева:

1) В. соглашается немедленно. Беру расчет. Квартира остается 3. Уезжаем.

2) В. соглашается, но не сразу, а когда подрастет С. Жду.

3) В. не соглашается, но дает надежду. Требую уточнений.

3-а) Если...

И так далее. Когда Гарусов отвлекся от схемы и посмотрел на часы, было уже семь. Он испуганно разорвал лист.

Семь пятнадцать. Вали не было. Ничего, он не беспокоился. Валя мастерица опаздывать.

В семь сорок пять он встал из-за стола и сел смотреть телевизор. Серые лица с двойным контуром его угнетали, но он досмотрел передачу до конца. Он всегда дочитывал до конца все, что читал, и досматривал до конца все, что смотрел. Когда передача кончилась, он выщелкнул телевизор и с ужасом посмотрел на уменьшающийся белый квадратик. Квадратик уменьшился и исчез. На часах было девять. Было ясно, что она не придет.

Все же он сел и еще подождал часа два. В сущности, он уже давно знал, что этим кончится.

Наступила ночь. На кухне холодильник запел свою песню. Это была красивая песня, только холодная, от нее мурашки шли по спине. Гарусов озяб, потер руки и встал, чтобы пройтись по комнате. Тут только он заметил на кровати Жбанова, посреди подушки, письмо: «Толе Гарусову». Он разорвал конверт.

«Дорогой Толя, я уже давно решилась на эту разлуку, но все не хотела тебя волновать. Лека откуда-то узнал про тебя и про наши встречи и запсиховал, хотя я ему сказала, что ты умер в Воронеже, но он не верит. Не знаю, что будет, если он узнает всю правду. Он сейчас выполняет очень ответственную работу, и всякие переживания ему противопоказаны. Толя, нам нужно расстаться, «не грусти и не печаль бровей», как сказал мой любимый поэт Сергей Есенин. Если ты меня любишь, сделай все, чтобы сохранить мое настроение и семейную жизнь. Не ищи меня, не пиши даже до востребования, я в почтовое отделение даже заходить не буду. Я долго думала перед тем, как написать тебе, и решила, что так лучше. Эта последняя встреча все равно ничего не дала бы ни тебе, ни мне. Я, конечно, тебя любила, но жизнь все решает по-своему. В данный момент у меня сильно разбито сердце, но я не теряю бодрости и стараюсь жить для своей семьи, и тебе советую то же. Валя».

Гарусов прочел письмо очень внимательно, ровно два раза. Затем он положил на стол ключ от комнаты Федора Жбанова, вышел, не оборачиваясь, и захлопнул за собой дверь.

17

Прошло два года.

Марина Борисовна, немного постаревшая, но, как всегда, хлопотливая и легкая на ногу, собиралась куда-то с дарами в авоське, теряя туфли и роняя шпильки. В дверь позвонили.

— Черт возьми, не ко времени, — сказала Марина Борисовна и, наступив в темноте на очередного кота, который оскорбленно вскрикнул, отворила дверь. На пороге стоял Гарусов.

Марина Борисовна прижала руки к щекам. Авоська упала, Гарусов ее подобрал.

— Спасибо. Толя, милый, вы ли это? Глазам своим не верю! Куда же вы пропали? Век вас не видела! Ну, как же я рада, как рада! Чего же вы стали столбом, входите же, я сейчас чай поставлю.

Гарусов вошел и снял кепку. Марина Борисовна ахнула:

— Что с вами? Вы были больны?

Гарусов был острижен наголо, под первый номер. От стрижки его лицо изменилось, стало еще тверже и напоминало фотографии революционеров в царской тюрьме. Не хватало только второго снимка — в профиль.

— Не беспокойтесь, Марина Борисовна, я не болен, просто решил постричься.

— Не «постричься», а «остричься», — механически, по преподавательской привычке, поправила Марина Борисовна. — Но зачем, зачем?

— Просто так. Обновить свою внешность. Стоит пятнадцать копеек. Правда, они для плана меня уговорили еще вымыть голову. Говорю: ладно, мойте хоть два раза. Вымыли два раза.

— Ах, боже мой, — изнемогая, сказала Марина Борисовна, — о чем это мы с вами, какие пустяки, голову два раза, когда я ничего о вас не знаю. Садитесь, рассказывайте...

— Я ведь ненадолго пришел. Только попрощаться.

Марина Борисовна так и села.

— Попрощаться? Вы куда-нибудь уезжаете?

— Да, в Магадан.

— Толя, это так неожиданно. Я ничего не могу понять. Объясните, что случилось?

— Ничего особенного. Просто я остро нуждаюсь в деньгах. А там я буду много получать и довольно скоро смогу оплатить квартиру.

— Какую квартиру?!

— Да, вы же еще не знаете. В самом деле, я долго с вами не виделся. Дело в том, что я развелся со своей женой и записался на кооперативную квартиру.

— Развелись с Зоей? Не может быть! Какая нелепость!

— Нелепость, но факт.

— Неужели... неужели женитесь на своей Вале?

— Нет, — сухо ответил Гарусов. — С Валей я расстался уже давно.

— Тогда, простите меня... зачем квартира? Зачем развод?

— Если бы я не развелся, мне не удалось бы вступить в кооператив. Эту квартиру я покупаю не для себя, а для одного человека, которому очень трудно живется.

— Опять человека? — взвизгнула Марина Борисовна.

— Да, — сухо подтвердил Гарусов. — Год назад я встретил одного человека, которому нужно помочь.

— Женщину?!

— Да.

— И опять полюбили? Какой же вы...

— Нет, на этот раз не полюбил. Я слишком разочаровался в любви, чтобы полюбить вторично. Мне просто хочется помочь человеку. Я ничего не жду для себя, думаю только о ней.

— Она... замужем?

— В том-то и дело, что да. Ей очень плохо живется с мужем, единственный выход — квартира. Распишемся, а как только она въедет и получит прописку, разведемся. Квартира останется ей.

Марина Борисовна плакала.

— Толя, я вас не понимаю! Я вас не понимаю!

Гарусов смотрел на нее, как взрослый — на ребенка в глупых слезах.

— Не огорчайтесь, Марина Борисовна. Я этого не стою.

— Разве дело только в вас! А работа? — сморкаясь, всхлипывала Марина Борисовна. — Ваша работа? Наша с вами, в конце концов! Неужели вы так, сразу, можете ее бросить? Зачем же мы с вами... Зачем же я...

— Марина Борисовна, я очень перед вами виноват, я поступил эгоистично, я с самого начала знал, что из меня не выйдет научного работника.

— Вышел же, вышел! — топнула ногой Марина Борисовна.

— Плохой.

— И вовсе не плохой! Не всем же быть гениями!

— Всем, — твердо сказал Гарусов. — Кто идет в науку — всем. С моей стороны это была ошибка, ну что ж, постараюсь ее исправить.

— Исправить? А вы кем же туда едете? Дворником?

— Нет, до этого еще не дошло. Инженером-теплотехником.

— Бред! У вас же и диплома нету...

— Там его не требуют. Там нужна работа, а работать я надеюсь не хуже других, — Гарусов слабо улыбнулся. — Этим я отчасти думаю компенсировать вред, который я нанес государству, навязав ему, как вы говорите, плохого специалиста...

— Вечно вы меня будете этим попрекать! Дело не в том, кого вы там навязали, а кого нет. Дело в том, что вы идете прямо по живым людям. Зоя, Ниночка... Подумали вы о них?

— Думал, но ничего не поделаешь. Я, конечно, здорово к ним привязался и не могу себе представить, как я без них буду жить. Но надо войти и в Зоино положение. Иметь такого мужа, как я, было бы тяжело любой женщине. Переносить мои вклады в других...

— Толя, а я? Вы обо мне не подумали! Правда, мы за последние годы мало виделись...

— Марина Борисовна, у вас ведь много учеников.

— Но только один сын.

Гарусов помолчал.

— Я... Я вам очень благодарен...