Фарли Моуэт - Собака, которая не хотела быть просто собакой Страница 2

-- Она плоская, мальчик, -- сказал он мне. -- Зта страна такая плоская, что если ты встанешь на кочку у норки гофера 5, то сможешь увидеть землю почти до самого Китая.

Я поверил ему и продолжаю верить, вопреки мнению географов, так как на тех необъятных равнинах нет предела человеческому взору.

Бесчисленные маленькие гоферы вызывали у меня острый интерес, так же как и горькая на вкус вода из редких непересохших колодцев, крупные парящие тела ястребов, которые взлетали со столбов придорожных изгородей, и вечерний плач койотов, от которого по спине бежали мурашки. Даже Саскатун, когда мы его наконец нашли, разомлевший в бессильной безнадежности у реки, в ту пору превратившейся в ручеек, казалось, готов был одарить приключениями. Город, основанный не более чем тридцать лет тому назад как маленький аванпост религиозной секты, проповедующей трезвенность, он перерос эти первоначально задуманные рамки и стал городом в тридцать тысяч жителей, приютившим религии и обычаи половины стран западного мира. Многие из этих религий поражали своими названиями и были полны таинственности для мальчика из степенной англосаксонской провинции Онтарио.

Папа снял для нас дом в северной части города. В этой построенной на скорую руку коробке летом бывало нестерпимо жарко, как в печи крематория, а зимой -- холодно, как на зимовке во льдах Арктики.

Мне же дом, ставший моим жилищем, казался замечательным, так как находился у самой границы города, а Саскатун, который вознесся над поверхностью равнины совсем недавно, не имел еще предместий. Надо было только сойти с трамвая в конце последнего ряда домов, чтобы оказаться в нетронутой прерии, где меня сразу охватывало неведомое мне до сих пор ощущение пространства и времени, а я мог вступать в этот необыкновенный мир не только по субботам, но и в любое время дня после занятий в школе.

Если в новой жизни в Саскатуне нам чего-то и не хватало, так это собаки. Всю мою жизнь мы владели разными собаками (или, точнее сказать, они владели нами). Еще младенцем меня охраняла шотландская овчарка -- колли Сэппер, которую злой сосед обварил кипятком и она от боли взбесилась. Но в течение последующих восьми лет в доме всегда жили другие собаки. Это продолжалось до тех пор, пока мы не переселились на Запад. Здесь мы оказались без собаки. Для мальчика отсутствие собаки лишало прерии половины их очарования.

Я начал уговаривать родителей завести собаку сразу же после приезда и нашел в папе горячего союзника, хотя собака была нужна ему для одного дела, а мне совсем для другого.

В течение многих лет он жадно впитывал в себя живописные охотничьи истории моего двоюродного дедушки Фрэнка, поселившегося в провинции Альберта в 1900 году. Фрэнк был прирожденным охотником, и в большинстве его рассказов изображалась изумительная охота, которую можно вести только на западных равнинах. Еще до того, как мы прочно обосновались в Саскатуне, папа решил проверить на практике эти чудесные истории. Он купил отличный английский дробовик, охотничью куртку, много патронов, брошюру "Закон об охоте в Саскачеване" и руководство по стрельбе из охотничьего ружья дробью. Оставался один обязательный пункт: охотничья собака.

Как-то вечером он вернулся из библиотеки, ведя на поводке некое животное по имени Кронпринц Неутомимый. Животное было ростом с обеденный стол и, насколько мы с мамой могли судить, состояло в основном из лап и языка. Папу покоробила наша неуместная веселость, и он заносчиво сообщил нам, что Кронпринц -- ирландский сеттер, выращенный в питомнике, натасканный на дичь и вообще собака, которая может порадовать сердце любого знатока. Мы с мамой остались равнодушными. Может быть, сеттер и был чистокровным, и обладал бесчисленным множеством кубков и лент, по, по-моему, он выглядел совершенно бесполезным животным, наделенным лишь одним подкупающим качеством: меня приводили в восторг его бесконечные слюни. Я никогда не думал, что пес может пускать столько слюней, как это делал Кронпринц. Он не пускал слюни только тогда, когда шлепал к кухонной раковине, чтобы снова налакаться воды. Куда бы он ни шел, позади оставался мокрый и липкий след. Пожалуй, кроме слюней, в нем не было больше ничего примечательного, потому что он был просто глуп.

Мама, может быть, и не заметила бы его явных недостатков, если бы не цена сеттера. На цену она не могла не обратить внимания, так как хозяин просил двести долларов, а потратить такую сумму на собаку нам было так же невозможно, как купить роскошный "кадиллак" 6. Кронпринца увели на следующее утро, но папа не был обескуражен, и стало ясно, что это не последняя попытка ввести в дом собаку.

Мои родители были достаточно давно женаты, чтобы достигнуть того тонкого равновесия сил, которое только и позволяет супругам понимать друг друга. Они оба отлично владели неуловимой тактикой семейной дипломатии, но мама была чуть-чуть более гибкой.

Она поняла, что появление собаки теперь неизбежно, и, когда в тот пыльный августовский день случай привел к нашей двери "мальчика, подбросившего утку", как мы его потом называли, мама показала свой характер, вырвав инициативу прямо из папиных рук. Покупая щенка у "мальчика, подбросившего утку", она не только предупреждала покупку дорогой собаки, угодной моему папе, но еще экономила шесть центов звонкой монетой. Мама никогда не упускала случая сделать выгодную покупку.

Когда я пришел из школы, эту покупку уже приютили на кухне в картонном ящике из-под мыла. Пес выглядел довольно сомнительным приобретением даже за полцента. Маленький, тощий, весь в засохших коровьих лепешках, он близоруко таращился на меня. Но когда я опустился возле него на колени и протянул к нему руку, он приподнялся и щенячьи зубки вцепились в большой палец с таким блаженством, что все сомнения испарились. Я понял, что мы поладим... Реакция папы была другой.

Он вернулся домой в шесть часов и еще с порога начал рассыпаться в похвалах спаниелю, которого только что видел. Сперва он не расслышал маминых слов о том, что у нас уже есть собака, а двух было бы многовато, а когда наконец заметил щенка, то возмутился; но ловушка была хорошо расставлена, и не успел он прийти в себя, как мама начала атаку.

-- Дорогой, разве это не п р е л е с т ь? -- спросила она ласково. -- И так дешево. Знаешь ли, я фактически сэкономила тебе сто девяносто девять долларов и девяносто шесть центов. Достаточно, чтобы уплатить за все твое снаряжение и за то д о р о г о е новое ружье, которое ты приобрел.

Папа не сдавался. Пренебрежительно указал на щенка и, взвизгнув от раздражения, ответил:

-- Но, черт побери, эта, эта штука -- н е о х о т н и ч ь я собака!

У мамы и тут был готов ответ.

-- Откуда ты знаешь, дорогой, -- спросила она мягко, -- если ты еще не испытал животное?

Что тут можно было возразить? Кто мог догадаться, что из этого щенка вырастет или какова была его родословная?

Папа обратился за поддержкой ко мне, но я отвел глаза. Он понял, что его перехитрили.

Папа воспринял поражение со всем присущим ему мужеством. Я и сейчас отчетливо, с благодарностью вспоминаю слова, сказанные им три дня спустя своим друзьям, которые зашли к нам вечерком пропустить по стаканчику. Щенок, относительно чистый и уже начинающий понемногу становиться упитанным, был показан гостям.

-- Пса привезли из-за границы, -- объяснил папа голосом, не вызывающим сомнения.-- Я полагаю, что здесь, на Западе, он единственный экземпляр своей породы: охотничья поисковая принца Альберта. Изумительная порода для охоты на равнине.

Не желая признаться в своем невежестве, гости сделали вид, будто что-то припоминают.

-- Как его зовут? -- спросил один из мужчин.

Тут вмешался я. Папа еще не придумал ответа, и я его опередил.

-- Я зову его Матт, -- выпалил я. Молниеносный взгляд папы потряс меня.

Папа повернулся ко мне спиной и доверительно улыбнулся гостям.

-- С этими чистокровными экземплярами нужна осторожность, -- пояснил он. -- Не всегда годится, чтобы они знали только свои клички по питомнику. Лучше давать им простые, всем знакомые имена вроде Спорт, или Ниппер, или, -- и тут он слегка как бы сострил, -- или даже Матт.

Ранняя пора

За первые несколько недель, проведенных с нами, Матт поразил всех зрелостью ума. Он никогда не вел себя по-щенячьи, по крайней мере с того момента, как попал к нам. Может быть, его сделало преждевременно взрослым тяжелое испытание, когда его чуть не удушили утята; может быть, он обладал здравым умом от рождения. В любом случае пес решительно воздерживался от обычных шалостей щенячьего возраста. Он не оставлял ни покалеченных шлепанцев, ни порванной обивки кресел, ни пятен на коврах. Он не вел притворно свирепой войны с босыми ногами и не превращал ночь в кошмар, когда его оставляли одного в темной кухне. С первого же дня его появления в нашей семье он отличался чувством собственного достоинства, твердостью характера и сдержанностью. Он воспринимал жизнь всерьез и ожидал того же от нас.