Сомерсет Моэм - Корыто Страница 2

- А читать и писать она умеет?

- Мне кажется, что приглашения пишет от ее имени секретарь, но я бы не сказал, что она невежественна. Миссис Барнаби говорила мне, что одно время взяла себе за правило читать каждый вечер по меньшей мере час после того, как весь лагерь заснет.

- Удивительно!

- Зато Майк-Одной-Двоих научился писать свое имя только тогда, когда ему понадобилось подписывать чеки.

Мы поднялись к нашей гостинице и, расставаясь на ночь, условились на следующий день взять с собой завтрак и отправиться на лодке к гроту, открытому моим новым знакомым. Мы чудесно провели время, купались, читали, закусили, немного поспали и поболтали, а вечером вместе пообедали. На следующий день, после завтрака на террасе, я напомнил Барнаби о его обещании показать мне свои книги.

- Пойдемте, пойдемте.

Я последовал за ним в его комнату, где Джузеппе убирал постель. Первое, что бросилось мне в глаза, была фотография знаменитой миссис Барнаби, вставленная в богатую рамку. Мой знакомый тоже заметил ее и внезапно побледнел от гнева.

- Ты дурак, Джузеппе. Зачем ты вынул эту фотографию из шкафа? Для чего, черт бы тебя побрал, я спрятал ееподальше?

- Не знаю, синьор. Потому я и поставил ее опять на стол синьора. Я думал, что ему нравится смотреть на портрет своей синьоры.

Я был потрясен.

- Так моя миссис Барнаби - ваша жена? - еос-кликнул я.

- Вот именно.

- Боже милостивый, значит вы - Майк-Одной-Двоих?

- Разве похоже? Я расхохотался.

- Я бы не сказал.

Я посмотрел на его руки. Он хмуро улыбнулся и показал их мне.

- Нет, сэр, я никогда не валил бычков ударом своего мощного кулака.

Мгновение мы молча глядели друг на друга.

- Она мне никогда этого не простит, - простонал он. - Ей хотелось, чтобы я взял себе вымышленное имя, а когда я отказался, очень обиделась на меня. Она сказала, что так ей будет все время неспокойно. Я ей ответил, что прятаться три месяца в Позитано уже само по себе достаточно скверню и будь я проклят, если добавлю еще и чужое имя... - Он запнулся. - Отдаюсь всецело на вашу милость. Мне ничего не остается, как надеяться, что вы великодушно сохраните тайну, которая стала вам известна благодаря самой нелепой случайности.

- Буду нем как могила, но, честно говоря, я не совсем понимаю. Что все это значит?

- По профессии я врач, и мы с женой последние тридцать лет прожили в Пенсильвании. Не знаю, может быть, я показался вам неотесанным чурбаном, но миссис Барнаби, осмелюсь сказать, - одна из самых культурных женщин, каких я знаю. Потом умерла ее родственница и оставила ей большое состояние.

В этом отношении все правильно. Моя жена - очень и очень богатая женщина. Она начиталась английских романов и давно мечтала провести сезон в Лондоне, устраивать приемы и вообще вкусить великолепия, о котором читала в книгах. Деньги принадлежат ей, и, хотя такая идея не очень соблазняла меня, я был искренне рад, что ее мечта сбудется. В апреле мы отплыли в Европу. На одном с нами корабле оказались молодые герцог и герцогиня Хэрифорд.

- Слышал. Им-то она и обязана своим первым успехом. Они были буквально без ума от миссис Барнаби и разрекламировали ее, как целая армия газетчиков.

- Когда мы отплыли, я был нездоров. Карбункул приковал меня к каюте, и миссис Барнаби осталась без присмотра. На палубе ее кресло оказалось рядом с креслом герцогини, и из случайно подслушанной реплики она поняла, что английская аристократия не слишком высокого мнения о законодателях нашего света. Жена моя - сообразительная женщина, и она заметила мне, что, если ваши предки подписали Хартию Вольностей, на них вряд ли произведет впечатление то, что дедушка одного из ваших знакомых торговал скунсовыми шкурками, а дедушка другого был паромщиком. У моей жены очень тонкое чувство юмора. Разговорившись с герцогиней, она рассказала ей маленький ковбойский анекдот, а чтобы оживить его, сказала, что это случилось с ней самой. Успех не заставил себя ждать. Герцогиня упрашивала ее рассказать еще что-нибудь, и жена стала действовать смелее. Через двадцать четыре часа герцог и герцогиня, можно сказать, ели из ее рук. В перерывах она приходила в мою каюту и сообщала о ходе событий. По простоте душевной я находил все это забавным, а так как заняться было нечем, я послал в библиотеку за Брет Гартом и стал подбрасывать жене эффектные детали.

Я хлопнул себя по лбу и воскликнул:

- Мы ее называли вторым Брет Гартом!

- А какое удовольствие я испытывал, рисуя себе удивление друзей моей жены, когда в конце плавания появлюсь я и мы расскажем всю правду. Но я строил планы, не приняв в расчет жену. Накануне того дня, когда мы должны были прибыть в Саутгемптон, миссис Барнаби довела до моего сведения, что Хэрифор-ды собираются устроить для нее прием. Герцогиня во что бы то ни стало хотела познакомить ее со всякими замечательными людьми. Такой случай выпадает раз в сто лет, но я, конечно, все испорчу. Она призналась, что ей пришлось изобразить меня совсем не таким, каков я на самом деле. Я не знал, что она уже сделала меня Майком-Одной-Двоих, однако подозрение, что она вообще забыла упомянуть о моем присутствии на корабле, уже не раз появлялось у меня. Ну, короче говоря, она попросила меня уехать в Париж на одну-две недели, пока она не упрочит свое положение. Я не возражал. Перспектива немного поработать в Сорбонне улыбалась мне больше, чем хождения по приемам в Мэйфэре [Район богатых особняков в центре Лондона]. Вот как получилось, что я сошел в Шербуре, а жена продолжала путь до Саутгемптона. Но не прожил я в Париже и десяти дней, как она прилетела ко мне. Она сказала, что ее успех превзошел самые невероятные мечтания: все было в десять раз удивительнее, чем в любом из романов, но, если появлюсь я, всему конец. Очень хорошо, согласился я, итак, я остаюсь в Париже. Ей это не понравилось, она заявила, что не сможет быть ни минуты спокойной, пока я так близко и пока существует угроза, что какой-нибудь знакомый наткнется на меня. Я предложил Вену или Рим. Это ей тоже не подошло. Кончилось тем, что я приехал сюда и хоронюсь тут, словно преступник, целых три бесконечных месяца.

- Так вы хотите сказать, что не убивали тех двух игроков, пристрелив одного левой, а другого правой рукой?

- Сэр, я никогда в жизни не держал в руках пистолета.

- А как же с нападением мексиканских бандитов на вашу бревенчатую хижину, когда жена заряжала ружья, а вы три дня отстреливались, пока не подоспели войска?

Мистер Барнаби криво усмехнулся.

- Это для меня ново. А не кажется ли вам, что это грубо придумано?

- Грубо?! Да чем это хуже любого фильма о Диком Западе?

- Я едва ли ошибусь, если предположу, что из них-то моя жена и почерпнула эту мысль.

- А корыто! Стирка белья для рудокопов и все такое. Да знаете ли вы, что мы надрывались от смеха, когда она рассказывала эту историю. Ведь она в лондонский свет буквально вплыла на своем корыте. - Я рассмеялся. - Какими же простофилями все мы выглядели!

- Ну, настоящий-то дурак, прошу вас заметить себе, это я, - возразил мистер Барнаби.

- Она удивительная женщина, и вы вправе гордиться ею. Я всегда говорил, что она просто бесценна. Она разгадала, что в сердце каждого англичанина таится страсть к романтическому, и она удовлетворила эту страсть.

- Вам, сэр, хорошо веселиться. Может быть, Лондон и в самом деле приобрел необыкновенную хозяйку званых вечеров, что же касается меня, то я начинаю думать, что потерял отличную спутницу жизни.

- Великие прерии Запада - единственное подходящее место для Майка-Одной-Двоих. Мой дорогой мистер Барнаби, у вас нет выбора. Придется вам продолжать скрываться.

- Весьма вам признателен, - отозвался он, как мне показалось, довольно холодно.