(Джордж Байрон - Марино Фальеро, дож венецианский Страница 2

Я задумал эту трагедию четыре года тому назад и, прежде чем изучил в достаточной степени источники, склонен был объяснять заговор ревностью Фальеро. Но, не найдя подтверждения этому в источниках, а также ввиду того, что чувство ревности слишком использовано драматургами, я решил держаться исторической правды. Это советовал мне также покойный Мэтью Льюис, когда я говорил с ним о моем замысле в Венеции в 1817 году. "Если вы изобразите его ревнивцем, - сказал он, - то ведь вам придется соперничать с авторитетными писателями, даже помимо Шекспира, и разрабатывать исчерпанный сюжет. Остановитесь же на историческом характере старого мятежного дожа - он вывезет вас, если вы его очертите как следует, - и постарайтесь соблюдать правильную конструкцию в вашей драме". Сэр Уильям Друммонд дал мне приблизительно такой же совет. Насколько я исполнил их указания и оказались ли мне полезными их советы - об этом не мне судить. Я не имел в виду сцены; положение современного театра не таково, чтобы он давал удовлетворение честолюбию, а я тем более слишком хорошо знаю закулисные условия, чтобы сцена могла когда-либо соблазнить меня. И я не могу представить себе, чтобы человек с горячим характером мог отдать себя на суд театральной публики. Насмехающийся читатель, бранящийся критик и резкие отзывы в прессе - все это бедствия довольно отдаленные и не сразу обрушивающиеся на автора. Но шиканье понимающей или невежественной публики произведению, которое - хорошо ли оно или дурно - стоило автору большого умственного напряжения, - слишком осязательное и непосредственное страдание, усиленное еще сомнениями в компетентности зрителей и сознанием своей неосторожности в выборе их своими судьями. Если бы я смог написать пьесу, которую бы приняли для представления на сцене, успех не обрадовал бы меня, а неудача сильно бы огорчила. Вот почему, даже когда я состоял несколько времени членом одной театральной дирекции, я никогда не пытался писать для театра и не буду пытаться и впредь. Несомненно, однако, что драматическое творчество существует там, где есть такие силы, как Иоанна Бейли, Милман и Джон Уилсон. "Город чумы" и "Падение Иерусалима" представляют наилучший "материал" для трагедии со времени Гораса Уолпола, за исключением отдельных мест в "Этвальде" и "Де-Монфоре". Стало модным не ценить Гораса Уолпола, во-первых, потому что он был аристократом, а вовторых, потому что он был джентльменом. Но, не говоря о его несравненных письмах и о "Замке Отранто", он Ultimus Romanorum {Последний римлянин (лат.).}, автор "Таинственной матери", трагедии высшего порядка, а не слезливой любовной драмы. Он - отец первого стихотворного романа и последней трагедии на нашем языке и, несомненно, стоит выше всех современных авторов, кто бы они ни были.

Говоря о моей трагедии "Марино Фальеро", я забыл упомянуть, что хотел, если и не вполне, соблюсти в ней правило единств; во всяком случае, избежать той неправильности, в которой упрекают сочинения для английского театра. Поэтому у меня заговор представлен уже составленным, а дож только примыкает к нему; в действительности же заговор был задумал самим Фальеро и Израэлем Бертуччо. Другие действующие лица (за исключением догарессы), отдельные эпизоды и даже быстрота, с которой совершаются события, вполне соответствуют исторической правде, за исключением того, что все совещания в действительности происходили во дворце. Если бы я и в этом отношении следовал истине, то единство места было бы еще более полным, но мне хотелось представить дожа в кругу всех заговорщиков вместо однообразной передачи его диалогов с одними и теми же лицами.

Желающих ознакомиться с реальными фактами я отсылаю к приложению.

DRAMATIS PERSONAE

МУЖЧИНЫ

Марино Фальеро, дож Венеции.

Бертуччо Фальеро, племянник дожа.

Лиони, патриций и сенатор.

Бенинтенде, председатель Совета Десяти.

Микель Стено, один из трех старшин Совета Сорока.

Израэль Бертуччо, начальник арсенала.

Филиппо Календаро |

Даголино } заговорщики.

Бертрам |

Начальник ночной стражи, "Signore di Notte", один из офицеров

Республики.

Первый гражданин.

Второй гражданин.

Третий гражданин.

Винченцо |

Пьетро } офицеры при Дворце дожа.

Баттиста |

Секретарь Совета Десяти.

Стража, заговорщики, граждане.

Совет Десяти, Джунта и пр.

ЖЕНЩИНЫ

Анджолина, жена дожа.

Марианна, ее подруга.

Служанки и пр.

Венеция, 1355 год.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Приемная во Дворце дожей.

Пьетро, входя, обращается к Баттисте.

Пьетро

Гонец вернулся?

Баттиста

Нет еще. Его

Я посылал не раз, как вы велели;

Но Синьория слишком затянула

Свой спор по обвиненью Стено.

Пьетро

Слишком!

И дож находит.

Баттиста

Как же неизвестность

Выносит он?

Пьетро

Да так: скрепился, терпит.

Сидит за дожеским столом, над грудой

Дел государственных, прошений, актов,

Депеш, вердиктов, рапортов, доносов,

Как бы в работу погружен. Но только

Услышит скрип открытой где-то двери,

Или подобие шагов далеких,

Иль голоса, глаза он вмиг возводит

И вскакивает с кресла и, помедлив,

Садится вновь, вновь устремляя взор

В бумаги. Но, как наблюдал я, он

За целый час не шевельнул страницы.

Баттиста

Он, говорят, взбешен. И вправду: Стено

Довольно гнусно оскорбил его.

Пьетро

Будь Стено беден - да; но он - патриций,

Он молод, весел, горд и смел...

Баттиста

Не строго,

По-вашему, его осудят?

Пьетро

Хватит,

Коли осудят справедливо. Нам ли

Решенье "Сорока" предвосхищать?

Входит Винченцо.

Баттиста

А вот оно! Что нового, Винченцо?

Винченцо

Суд кончен, но не знаю приговора.

Глава Совета, видел я, печатью

Скреплял пергамент с приговором, дожу

Готовясь отослать, - я и примчался.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Комната дожа.

Марино Фальеро, дож, и его племянник

Бертуччо Фальеро.

Бертуччо

Сомненья нет: признают ваше право.

Дож

Да; так же как авогадоры. Те

В суд Сорока мою послали просьбу,

Виновного отдав друзьям судить.

Бертуччо

Друзья на оправданье не решатся:

Подобный акт унизил бы их власть.

Дож

Венеции не знаешь? И Совета?

Но поглядим...

Бертуччо

(к входящему Винченцо)

А, новости! Какие?

Винченцо

Я послан к их высочеству сказать,

Что суд решенье вынес и, как только

Закончатся формальности, доставит

Его немедля дожу. А пока

Все Сорок шлют свое почтенье князю

Республики и просят не отвергнуть

Их уверенья в преданности.

Дож

Да!

Почтенье их и преданность известны...

Сказал ты: есть решенье?

Винченцо

Да, ваше

Высочество. Глава суда печатью

Скреплял его, когда меня послали;

Чрез миг, не позже, с должным извещеньем

К вам явятся - осведомить и дожа,

И жалобщика, двух в одном лице.

Бертуччо

Не мог ты, наблюдая, угадать

Решение?

Винченцо

Нет, синьор: известна вам

Таинственность судов венецианских.

Бертуччо

О да! Но все ж найти кой в чем намек

Способен быстроглазый наблюдатель:

Спор, шепот, степень важности, с которой

Уходят судьи... Сорок - тоже люди,

Почтеннейшие люди, признаю,

Но мудры пусть они и правосудны

И, как могилы ими осужденных,

Безмолвны - все же по лицу, хотя бы

Того, кто помоложе, взор пытливый,

Такой как твой, Винченцо, мог прочесть бы

И непроизнесенный приговор.

Винченцо

Но я, синьор, ушел немедля; я

Минутки не имел для наблюденья

За судьями, за видом их. Поскольку

Стоял я рядом с подсудимым Стено,

Я должен был...

Дож

(перебивая)

А он каков был с виду?

Винченцо

Притихший, но не мрачный; он покорно

Решенья ждал любого... Вот идут,

Несут вердикт на рассмотренье дожа.

Входит секретарь Совета Сорока.

Секретарь

Высокий суд Совета Сорока

Главе чинов венецианских, дожу

Фальеро, шлет почтенье и подносит

Его высочеству на утвержденье

Сентенцию суда по делу Стено,

Патриция; в чем обвинялся он,

Микеле Стено, также чем наказан

Изложено в рескрипте настоящем,

Который честь имею вам вручить.

Дож

Ступайте; ждите за дверьми.

Секретарь и Винченцо уходят.

Возьми

Бумагу эту. Буквы как в тумане;

От глаз бегут.

Бертуччо

Терпенье, милый дядя!

Что волноваться так? Не сомневайтесь:

По-вашему все будет.

Дож

Ну, читай.

Бертуччо

(читает)

"Совет постановил единогласно:

Микеле Стено, как признал он сам,

Виновен в том, что в карнавал последний

На троне дожа вырезал такие

Слова..."

Дож

Ты что? их будешь повторять?

Ты хочешь повторить их, ты, Фальеро?

Повторишь то, что наш позорит род

В лице его главы, кто в ранге дожа,