Габриэль Гарсиа Маркес - Я здесь не для того, чтобы говорить речи Страница 2

Тогда старуха говорит: «У меня несколько детей, дай мне лучше четыре фунта». Она уходит с четырьмя фунтами, и чтобы рассказ не затянулся, скажу вам, что у мясника за полчаса кончилось мясо, он убивает еще одну корову, продает ее, и слух ширится и ползет дальше. Настает момент, когда все в городке ждут, что что-то произойдет. Вся деятельность парализована. В два часа дня как всегда жара. Кто-то говорит: «Вы видите, какая жара?» «Но в нашем городе всегда было жарко. Так жарко, что у всех музыкантов городка инструменты всегда были обшиты брезентом и играли они всегда в тени, потому что на солнце инструменты просто рассыпались на куски». — «И все же, — говорит кто-то, — в этот час никогда не было так жарко». В пустынный городок, на пустынную площадь вдруг прилетает птичка, и ползет слух: «На площади птичка». И все прибегают, испуганные, посмотреть на птичку.

«Но, сеньоры, сюда всегда прилетали птички». «Да, но не в этот час». Настает момент, когда жители доходят до такого состояния, что отчаянно хотят покинуть городок, но не решаются. «Я мачо! — кричит один из них. — И я ухожу». Он хватает свою мебель, детей, животных, грузит их в повозку и пересекает центральную улицу, где его видят жители городка. Они смотрят на него и говорят: «Если он решился уехать, то и мы уедем» — и начинают буквально на части разбирать весь городок. Они увозят свои вещи, животных, все подряд. Один из последних жителей, покидающих городок, говорит: «Да не обрушится несчастье на то, что осталось от нашего дома» — и поджигает свой дом, и другие тоже поджигают свои дома. Они убегают в ужасной панике, словно это исход во время войны, среди них сеньора, которой было предзнаменование, и она причитает: «Я говорила, что произойдет что-то страшное, а мне сказали, что я сошла с ума».

Ради вас

Каракас, Венесуэла, 2 августа 1972 г.

Сейчас, когда мы одни, среди друзей, я хотел бы попросить о вашем соучастии и сочувствии, чтобы вы помогли мне смягчить воспоминания о том первом в моей жизни вечере, когда я, будучи в здравом уме и твердой памяти, явился собственной персоной, чтобы совершить две вещи, которые обещал себе никогда и ни при каких условиях не совершать: получить премию и произнести речь.

В противовес другим весьма уважаемым мною мнениям, я всегда был уверен в том, что мы, писатели, приходим в этот мир не для того, чтобы быть коронованными, ведь большинство из вас знает, что публичные почести — это начало бальзамирования. Я всегда полагал, что в конечном счете мы становимся писателями не из-за своих собственных заслуг, а по несчастью, просто потому, что не умеем делать что-либо другое, и наша затворническая работа не должна заслуживать больших вознаграждений и привилегий, чем их заслуживает за свой труд, например, сапожник, тачающий сапоги. Однако не думайте, что я пришел извиняться за свой приход или пытаюсь принизить награду, которой меня сегодня удостаивают и которая носит столь подходящее имя великого незабываемого писателя Америки. Напротив, я пришел, чтобы насладиться этим потрясающим зрелищем, потому что понял причины, которые подрывают мои принципы и заставляют отбросить щепетильность: друзья, я здесь только из-за своей давней упрямой любви к этой земле, где я когда-то был молодым, счастливым и без документов. Это акт любви и солидарности с моими венесуэльскими друзьями, великодушными, потрясающими, до смерти остающимися шутниками. Я пришел ради них, то есть ради вас.

Другая родина

Мехико, 22 октября 1982 г.

Я получаю орден «Агила ацтека», испытывая два чувства, которые редко сочетаются: гордость и благодарность. Так устанавливаются неразрывные узы, которыми я и моя жена связаны с этой страной с тех пор, как мы двадцать лет назад избрали ее, чтобы жить здесь. Здесь выросли мои дети, здесь я написал свои книги, здесь я посадил деревья.

В шестидесятых годах, когда я уже не был так счастлив, как сначала, но все еще был без официальных документов, мексиканские друзья оказали мне поддержку и вселили в меня отвагу, чтобы я мог продолжать писать в обстоятельствах, которые я воскрешаю сегодня в забытой главе книги «Сто лет одиночества». В прошлом десятилетии, когда успех и излишняя публичность пытались вторгнуться в мою частную жизнь, именно сдержанность и легендарная тактичность мексиканцев позволили мне обрести внутреннее спокойствие и неприкосновенное время для того, чтобы неустанно следовать моему тяжкому ремеслу плотника. И потому это не вторая, а другая родина, которая была дана мне без всяких условий и не пыталась оспорить у первой те любовь и верность, что я к ней испытываю, а также постоянно подпитывающую их ностальгию.

Но оказанная мне честь тронула меня не только потому, что речь идет о стране, где и я жил и живу. Господин президент, я воспринимаю эту награду вашего правительства как награду всем изгнанникам, которых приняла под свое покровительство Мексика. Я знаю, что не являюсь ничьим представителем и что мой случай вовсе не типичен. Я знаю также, что нынешние условия моей жизни в вашей стране весьма отличаются от тех, в которых живет подавляющее большинство преследуемых, волею провидения нашедших в последнее десятилетие убежище в Мексике. К несчастью, на нашем континенте все еще остаются давние тирании и происходят массовые убийства, что вынуждает людей к эмиграции, к изгнанию, куда менее добровольному и приятному, чем у меня. Я говорю от своего имени, но убежден, что многим мои слова будут близки и понятны.

Спасибо, сеньор президент, за эти открытые двери. Прошу Вас, пусть они никогда и ни при каких обстоятельствах не закрываются.

Одиночество Латинской Америки

Стокгольм, Швеция, 8 декабря 1982 г.

Антонио Пигафетта, флорентийский мореплаватель, сопровождавший Магеллана в его первом кругосветном путешествии, написал во время пребывания в нашей Южной Америке строгую хронику, которая, однако, кажется буйством воображения. Он рассказывал, что видел свиней с пупком на спине и безногих птиц, самки которых высиживали яйца на спинах самцов, а еще безъязыких пеликанов, чьи клювы были похожи на ложку. Он рассказывал, что видел неизвестное животное с головой и ушами мула и телом верблюда, которое ржало, как лошадь. Рассказывал, как они поставили перед зеркалом первого встреченного ими жителя Патагонии, огромного, с шевелюрой волос, и этот гигант потерял рассудок от страха, увидев свой образ.

Эта краткая и увлекательная книга, в которой уже угадываются зачатки наших сегодняшних романов, отнюдь не является самым удивительным свидетельством нашей действительности того времени. Летописцы Индии оставили нам другие бесчисленные и более невероятные истории. Эльдорадо, наша призрачная и столь желанная страна, в течение долгих лет значилась на многих картах, меняя свое местоположение и форму в соответствии с фантазией картографов. В поисках источника Вечной Молодости легендарный Альвар Нуньес Кабеса де Вака в течение восьми лет исследовал север Мексики в составе экспедиции, члены которой в конце концов сошли с ума и съели друг друга, и до цели дошли лишь пятеро из шестисот отправившихся в путь. Одна из так никогда и не разгаданных тайн — это история одиннадцати тысяч мулов, каждый из которых был нагружен ста фунтами золота, что вышли однажды из Куско с целью уплаты выкупа за Атауальпу, но так никогда и не прибыли к месту назначения. Позднее, во времена колонии, в колумбийской Картахене продавали куриц, выращенных на наносной почве, в зобе которых находили золотые камешки. Этот золотой бред наших основателей преследовал нас до недавнего времени. Лишь в прошлом веке немецкая миссия, изучая возможность постройки межокеанской железной дороги на Панамском перешейке, пришла к выводу, что проект осуществим при условии, что рельсы будут сделаны не из железа, бывшего редким металлом в этом регионе, а из золота.

Независимость от испанского господства не спасла нас от безумия. Генерал Антонио Лопес де Санта Анна, трижды становившийся диктатором Мексики, устроил пышные похороны своей правой ноге, которую он потерял во время так называемой Кондитерской войны. Генерал Гарсия Морено правил Эквадором в течение шестнадцати лет в качестве абсолютного монарха, и его труп в парадной форме и броне высших государственных наград усадили в президентское кресло. Генерал Максимилиано Эрнандес Мартинес, теософ-деспот Сальвадора, варварски уничтоживший в бойне тридцать тысяч крестьян, изобрел маятник, чтобы проверить, не были ли отравлены продукты, и заставил закрыть красной бумагой городское освещение, чтобы бороться с эпидемией скарлатины. Памятник генералу Франсиско Морасану, воздвигнутый на центральной площади Тегусигальпы, на самом деле является статуей маршала Нея, купленной в Париже на складе ненужных скульптур.