Уильям Фолкнер - Засушливый сентябрь Страница 2

Она наблюдала, как девушки, росшие с нею вместе, выходят замуж, обзаводятся домами и детишками, ее же ни один мужчина не домогался мало-мальски серьезно, и вот, глядишь, дети бывших одноклассниц уже несколько лет подряд зовут ее "тетенька", а матери их тем временем задорными голосками рассказывают им о том, каким успехом пользовалась тетя Минни в юности. А потом в городке стали примечать, что по воскресеньям она раскатывает в автомобиле с кассиром из банка. Кассир был сорокалетний вдовец, видный из себя мужчина, от него неизменно попахивало не то парикмахерской, не то виски. Он первым во всем городке приобрел автомобиль - маленькую красную "егозу"; и не на ком ином, как на Минни, городок впервые узрел шляпку с вуалью для поездок в автомобиле. Тогда-то и начали приговаривать: "бедная Минни". "Но она уже взрослая и может сама за себя постоять", - говорили другие. Тут она стала просить своих бывших одноклассниц, чтобы их дети звали ее не "тетенька", а "кузина".

Теперь уж минуло двенадцать лет с тех пор, как общественное мнение занесло ее в разряд прелюбодеек, и восемь лет тому, как кассир перевелся в Мемфис, а в Джефферсон наезжал лишь на сутки под рождество, которое справлял на ежегодной холостяцкой вечеринке в охотничьем клубе у реки. Притаясь за шторами, соседи подглядывали за процессией участников этой вечеринки и в первый день рождества, нанося визиты, рассказывали Минни о том, как прекрасно он выглядит, как, если верить слухам, преуспевает в большом городе, и задорными, скрытными глазами впивались в ее вымученно-задорное лицо. К атому часу дыхание Минни обычно отдавало запахом виски. Виски ей поставлял некий юнец, заправлявший киоском с содовой водой:

- Факт, покупаю для старушенции. Я так считаю: пусть и у ней будет хоть какая-то радость.

Мать ее теперь вовсе не покидала своей комнаты; хозяйство вела золотушная тетушка. На этом фоне какой-то вопиющей нереальностью казались яркие платьица Минни, ее праздность, ее пустые дни. По вечерам она теперь выходила из дому только с женщинами, соседками, в кино. Днем же надевала какое-нибудь из новых платьиц и одна-одинешенька шла в центр, где к концу дня уже прогуливались ее юные кузины - изящные шелковистые головки, худенькие, угловатые руки и осознавшие свою прелесть бедра, - девочки идут в обнимку друг с дружкой или же вскрикивают да хихикают с мальчишками у киоска с содовой; а она проходила мимо них и шла дальше вдоль сомкнутого строя витрин, причем мужчины, изнывавшие от безделья в дверях, даже не провожали ее больше глазами.

3

Парикмахер устремился вверх по улице, где сквозь облака роящихся мошек ослепительно сверкали редкие фонари, недвижно и залихватски подвешенные в безжизненном воздухе. В густой пыли умирал день; над темной площадью, окутавшейся саваном из песка, небо было незамутненное, как поверхность медного колокола изнутри. На востоке у горизонта пробивался отблеск вдвое прибывшей луны.

Когда он догнал их, Мак-Лендон и трое остальных садились в машину, оставленную в узком проулке. Склонив массивную голову, Мак-Лендон вгляделся в него поверх машины.

- Передумал что ли? - сказал он. - Тем лучше для тебя; богом клянусь, завтра, когда в городе узнают, что ты сегодня молол...

- Полно, полно, - сказал другой, бывший солдат. - Пинкертон свой парень. Давай сюда, Пинк, подсаживайся.

- Ребята, Уил Мэйз никак не мог на такое пойти, - сказал парикмахер. Если вообще там хоть что-то было. Да вы ведь не хуже меня знаете: нет города, где негры лучше наших. Женщине всякое может насчет мужчин померещиться, хоть ничего совсем и нет, а мисс Минни вообще...

- Точно, точно, - сказал солдат. - Мы с ним только малость потолкуем, вот и все.

- Еще чего, потолкуем! - сказал Крепыш. - Когда мы разделаемся с этим...

- Да заткнись ты! - сказал солдат. - Ты что, хочешь, чтобы в городе каждая собака...

- Всем расскажем, богом клянусь! - сказал Мак-Лендон. - Расскажем, что всякий, позволивший, чтоб белую женщину...

- Поехали, поехали, вон еще машина.

Из облака пыли в конце проулка со скрежетом выкатил другой автомобиль. Включив зажигание, Мак-Лендон последовал за ним. Пыль плыла по улице наподобие тумана. Окруженные ореолом уличные фонари будто плавали в воде. Машина выехала за пределы городка.

Узкая, в выбоинах, дорога изобиловала поворотами. Над нею, да и над всей землей, нависала пыль. На фоне неба выросла мрачная громада фабрики мороженого, где ночным сторожем работал Уил Мэйз.

- Пожалуй, вот тут остановимся, а? - сказал солдат.

Мак-Лендон не отозвался. Он рванул вперед, круто притормозил, и свет фар выплеснулся на глухую стену.

- Послушайте, ребята, - сказал парикмахер. - Если он на месте, ведь это же доказывает, что он ни при чем. Правда же? Будь он виновен, он бы сбежал. Неужто не ясно, что сбежал бы?

Подкатил и остановился другой автомобиль. Мак-Лендон вышел из машины, за ним соскочил Крепыш.

- Послушайте, ребята, - сказал парикмахер.

- Выключай фары! - сказал Мак-Лендон. Нахлынула непроглядная темь. Ее не наполняли звуки, только шум легких, боровшихся за воздух со спекшейся пылью, в которой они прожили два месяца, да потом - удаляющийся скрип шагов Мак-Лендона и Крепыша, и чуть погодя - голос Мак-Лендона:

- Уил! Уил!

На востоке у горизонта тусклое свечение луны теперь усилилось. Луна нависала над коньком крыши, серебря воздух и пыль, так что те, казалось, задышали, ожили в чаше расплавленного свинца. Не слышно было ни ночных птиц, ни насекомых - ни звука, лишь дыхание да слабое пощелкивание охлаждающегося металла в машинах. При случайном соприкосновении казалось, что люди потеют всухую, ибо влага больше не выделялась из тел.

- Господи Иисусе! - раздался чей-то голос. - Надо уносить отсюда ноги.

Но никто не шелохнулся, пока из тьмы спереди не донеслись слабые нарастающие шумы, и тогда люди вышли из машин и стали напряженно ожидать в неживой мгле. Затем послышались иные звуки: удар, шумный выдох с присвистом и брань Мак-Лендона, вполголоса. Еще с секунду постояли, потом бросились навстречу. Бежали спотыкаясь, гурьбой, будто спасались от смерти.

- Кончайте его, кончайте этого подонка, - шепнул кто-то. Мак-Лендон отшвырнул всех обратно.

- Не здесь, - сказал он. - Тащи его в машину.

- Прикончи его, сволочь черномазую! - бормотал кто-то.

Негра втащили в машину. Парикмахер ждал рядом. Он потел и чувствовал, что сейчас его вырвет.

- Что стряслось, начальник? - сказал негр. - Я ничего худого не делал. Как перед богом, мистер Джон.

Кто-то извлек наручники. Над негром, словно над пнем, закопошились молча, суетливо, мешая друг дружке. Тот покорно все сносил, а глаза его торопливо и беспрестанно перебегали с одного мутного лица на другое.

- Вы кто, начальники? - сказал он, наклонясь, чтобы всмотреться в лица, и белые ощутили его дыхание, в нос им ударили испарения пота. Одного или двоих негр назвал по имени. - Так что же я, по-вашему, сделал, мистер Джон?

Мак-Лендон рванул дверцу машины.

- Садись! - сказал он.

Негр не тронулся с места.

- За что вы меня, мистер Джон? Я же ничего худого не делал. Белые начальники, я ничего худого не делал, господь свидетель.

Он назвал по имени еще одного.

- Садись! - сказал Мак-Лендон. Он его ударил. Остальные сухо, с присвистом, выдохнули воздух и принялись избивать негра как попало, а он закружился волчком и стал ругаться, и взметнул закованные руки к их лицам, и угодил парикмахеру в челюсть, и парикмахер тоже его ударил.

- Сюда сажайте, - сказал Мак-Лендон.

На негра навалились. Он перестал сопротивляться, влез в машину и сидел тихо, покуда рассаживались остальные. Сидел между парикмахером и солдатом, стараясь не прикасаться к ним ни руками, ни ногами, торопливо и без устали переводя взгляд с лица на лицо. Крепыш примостился на подножке. Машина тронулась. Парикмахер прижал ко рту носовой платок.

- Что с тобой, Пинк? - сказал солдат.

- Ничего, - сказал парикмахер. Вновь выбрались на шоссе и поехали в сторону от городка. Из пыли вынырнул второй автомобиль. Машины продолжали путь, наращивая скорость; позади остались последние развалюхи городка.

- Черт побери, да от него воняет! - сказал солдат.

- Это мы уладим, - сказал коммивояжер, с переднего сиденья, рядом с Мак-Лендоном. Крепыш на подножке выругался в горячий встречный ветер. Внезапно парикмахер перегнулся через спинку сиденья и тронул Мак-Лендона за плечо.

- Выпусти меня, Джон, - сказал он.

- Прыгай, куда тебе. Ты же негритосов прямо обожаешь, - сказал Мак-Лендон, не поворачивая головы. Он вел машину на полной скорости. За ними в пыли ярко светились расплывающиеся фары другого автомобиля. Мак-Лендон свернул на узкую проселочную дорогу. Ею давно не пользовались, и она была вся в ухабах. Вела она к заброшенной печи для обжига кирпича, к груде бурого шлака и бездонных чанов, опутанных ползучими растениями и сорняком. Когда-то здесь было пастбище, - до тех пор, пока в один прекрасный день хозяин стада не хватился одного из своих мулов. И хоть он дотошно тыкал длинным шестом в каждый чан, ему так и не удалось нащупать дно.