Анджей Стасюк - Зима Страница 2

И только дома хранят остатки хаоса. Можно переставлять вещи с места на место до тех пор, пока они не утратят своего смысла. Сгустившаяся жизнь приобретает самые архаичные формы. Сидишь, посиживаешь, полеживаешь, принимая позу эмбриона, чтобы тело оказывало текущему времени как можно меньшее сопротивление. Тепло внутри циркулирует по замкнутому кругу. В девять вечера гаснет свет, и стекла окон отражают общемировое свечение кинескопов. Белые тарелки антенн кажутся половинками черепов, которые, прежде чем расколоться, заключали в себе, должно быть, мозг сверхъестественных размеров. И когда вокруг тяжелеет, наслаивается и пухнет неподвижность, изображения на 21-дюймовых "самсунгах", "дэу" и "куртисах" под Божьей Матерью и Сердцем Иисуса разгоняются, как карусель на Вшолковых Лонках. Эдек возвращается из хлева, принося с собой запах сена и навоза, и когда наконец усаживается за стол, его рука инстинктивно тянется к черному пульту телевизора. Его затвердевшие пальцы с трудом нащупывают кнопки, но он знает их расположение наизусть и не ошибся бы даже в полной темноте. В конце концов, всем этим невидимым волнам, которые приносят изображения людей, борющихся со временем и богатством, тоже приходится на ощупь преодолевать бездны мрака, прежде чем они доберутся до здешних мест. Когда жена ставит на стол жареную картошку с салом, Харада как раз делает шестнадцатый круг. Он входит в вираж - левое колено едва не задевает покрытие, - и через мгновение его красный "сузуки" движется уже как по струнке, с ревом открытой до конца дроссельной заслонки и оставляет позади яркие обтекаемые фигурки соперников.

- В среду должны делать прививки, - говорит жена, - но, наверное, не доберутся.

- А если и доберутся, то закрой Бурека и суку в хлеву и отведи только Азора, - говорит Эдек.

- Они лаять начнут, - говорит жена.

- Пусть лают, - отвечает Эдек и нажимает кнопку, чтобы избавиться от победоносного Харады. Теперь из глубины атмосферы появляется поблескивающий Майкл Джексон, делает несколько движений бедрами и тоже пропадает в электронном вихре, чтобы освободить место для троих загорелых мужчин в светлых костюмах. Мужчины идут вдоль берега, а за голубой водой не видно горизонта. Ветер шевелит перистые листья пальм. Картинка меняется, и теперь один из этих типов в открытой машине пересекает расцвеченный неоновыми огнями город.

- Я не буду платить за трех собак по десять злотых с головы, - говорит Эдек и перемещает палец. На зеленой лужайке Джон Траволта наклоняет голову, разгоняется, а на него бежит черный бык. Прежде чем они столкнутся, с синего неба над горлицким районом сходит белый ангел с теннисной ракеткой, и наемные убийцы, и бронзовые ленивые женщины на лежаках, пеперминт, Лас-Вегас, Годзилла, Рурк, борцы, фильмы ужасов и порно, голубоглазые президенты, и кто дальше въедет на восемнадцатиколесном велосипеде в груду песка, семь чудес света, или сады Семирамиды, а также серфинг на Бермудах.

- И пять было бы слишком, - говорит жена.

- Кошек попрячут, - говорит Эдек. - Кошек не видно.

- Так и кошек тоже? - спрашивает жена.

- Писали, что тоже, - отвечает Эдек.

- И тоже по десять?- спрашивает жена.

- Тоже, - отвечает Эдек.

- Уж лучше утопить, - говорит жена и забирает пустую тарелку.

А потом, как всегда, все гаснет, и древнейшая тьма спускается и на Эдека, и на Качмарека, и на Хрынача, и на остальных. Сменяются сны, а она все длится и длится, и дает силы. Она смывает и затопляет события и вещи, укрепляет тела. Так было от сотворения мира и так будет, чтобы мы не умерли от чрезмерности.