Валентина Немова - Изъято при обыске Страница 2

Рабочие… Какие это замечательные люди! Как она боялась, что они встретят ее в штыки, начнут испытывать на первом же уроке и она, опростоволосившись, вылетит из класса, как пробка из бутылки, вышибленная сильным ударом…

И вот все опасения позади. Ни одного замечания за 45 минут. Все отлично, все прекрасно. Так хорошо, как в жизни не бывает… Не знала Юлия, что ждет ее на перемене. И предположить не могла она, лучшая выпускница пединститута, окончившая курс за два года вместо положенных четырех, чего ей надо остерегаться, идя в школу… Все кафедры института рекомендовали ее по своим предметам в аспирантуру. Но она выбрала самый увлекательный предмет — жизнь!

Сияющая, сгорая от нетерпения первому, кто к ней обратится, будь то директор или кто-нибудь из коллег, излить свой восторг, свое ликование и завязать дружбу с человеком, уделившим ей хоть чуточку внимания, вошла она после звонка в учительскую.

Но никому не было до нее никакого дела. Никто не приблизился к ней, ни о чем не спросил. Лишь поглядели в ее сторону без всякого интереса, безразлично. Так смотрят пассажиры в городском транспорте на вновь вошедшего, еще на одного…

Вот откуда она выскочила, как пробка из бутылки, вышибленная сильным ударом. Из учительской. Выбежала, отстранив от двери молодого парня с бледным лицом и большими темными глазами. Этого юношу она только что видела в классе, на своем уроке, и запомнила. Зачем он теперь торчит здесь? За кем подсматривает в щель? Почему так растерялся, столкнувшись с нею? Этот парнишка своим ошарашенным видом (как будто его поймали на месте преступления) развеселил Юлию, напомнив ей, что первый самостоятельный урок прошел, как мечталось, что рабочие, ее ученики — прекрасный народ. Она убедилась, что правильно сделала, дав согласие пойти работать именно в ШРМ, и, позабыв про обиду, причиненную ей негостеприимными коллегами, улыбнулась сквозь слезы.

Захотелось, взмахнув руками, как в спортзале, покрутиться на одной ножке. Жаль, что нельзя было сделать этого на глазах у взрослых учеников, которые, взявшись под руки, чинно прохаживались по широкому, просторному коридору.

***

Туфли, босоножки, танкетки, точно вспугнутые воробьи, разлетелись в разные стороны от "спотыканий" Юлии. Она торопилась на работу. Через 35 минут начнется ее урок, а она еще дома, мечется по квартире в одной сорочке. Проснулась рано, в 6 часов, но только что кончила проверять тетради, которые ученикам обещала принести сегодня. И зачем людей обнадежила? Еще бы один денек! Правда, диктант, не сочинение, короче текст. Но классов три. Всего двести работ. И в каждой ошибок — красным — красно, как волчьих ягод осенью на кусту. Никогда прежде не сталкивалась она с подобным, чтобы в классе на твердые тройки писало всего лишь по 10–15 человек из семидесяти. Это был уже второй диктант, который она провела. Результаты первого были еще хуже. В среднем на одного ученика приходилось по 15,5 ошибок. Подсчитав, Юлия схватилась за голову. Однако паниковать не стала. Настроила себя на "ликвидацию безграмотности". С тех пор занимается в свободный от уроков день (по четвергам) дополнительно, и утром, и вечером, благо, отстающие консультации эти посещают очень охотно. Печально лишь то, что сдвиги покамест почти незаметны. Лишь сама она заметно похудела. Еще бы ей не похудеть! Столько тетрадей — раз! Подготовка к урокам — два. И это не шутка готовиться ежедневно. Это тебе не студенческая практика в школе, когда один урок пишешь неделю и потом очаровываешь ребят. Они согласны чуть ли не любого своего учителя променять на среднего практиканта.

А что тут? Примчишься после утренней смены, перекусишь кое-как и в книги с головой. Читаешь, переписываешь то, что завтра понадобится с утра. Не успеешь настрочить конспект нового матери ала, пора назад, в школу, в вечернюю смену. Уроки пролетят мигом. Несешься домой, нет, потихоньку, словно вслепую, тащишься, опустошенная, как выжатый лимон, постепенно приходя в себя. Дома же, соскучившись по книгам, как ребенок по своим любимым игрушкам после долгой отлучки, вновь набрасываешься на них; как губка впитываешь прочитанное. Или, загоревшись желанием поскорее разгадать тайну очередной контрольной, зарываешься в тетради. Поздно ночью, как подкошенная, бух в постель. И кажется, не успеешь смежить веки, мама уже тормошит:

— Вставай, колесо!

Встрепенешься, вскочишь — и все заново.

За целый месяц не прочитано ни одной книги, кроме тех, что изучаются по программе. Вот тебе и литератор, словесник!

"Нет, — думала Юлия, — преподаватель литературы не литератор, он даже не человек, а "машина". Кроме того, она же еще и классный руководитель. А что с него общество спрашивает? Воспитательную работу? Если бы только ее! Планы, отчеты, всевозможные списки — то для комбината, то для военкомата. За половину школьной четверти она извела столько бумаги, что чудится: свали разом на нее эту макулатуру, сломаешься под ее тяжестью. Погибнешь на трудовом посту, не совершив подвига. А заседания, совещания, производственные собрания… Ни дня как будто без них не проходит. Когда тут книги читать? Каким же она будет специалистом годика этак через три? Об этом даже думать было тошно.

Безусловно, работать можно немного легче. Программную литературу хотя бы не перечитывать, обходиться студенческими конспектами. Позволительно. Да только она не способна так опуститься. Не освежить в памяти изучаемый текст, забыть детали, "плавать" на уроках на виду у своих учеников, сбиваться с мысли, ошибаться, как нерадивые двоечники. Нет! Нет! И нет! Чем спустя рукава работать, лучше вообще покинуть школу.

Так зародилась у Юлии идея уйти из школы. Она даже отправила запрос в какой-то технический вуз, планируя летом поступать в него. Ей ответили очень корректно, но убедительно, что окончивших один институт так сразу в другой не принимают. Отработай сперва где положено и сколько положено. Три года.

Три долгих года нужно было терпеть такую невыносимую тяжкую жизнь, тащить на себе неподъемное бремя разных, в том числе и бессмысленных обязанностей. Как это все выдержать: не ожесточиться, не очерстветь, не превратиться в безразличного ко всему на свете щедринского Конягу — уму непостижимо.

Чтобы хоть чуточку разгрузить себя, задумала она отказаться от одного из трех своих восьмых класса. Оставить себе 16 часов недельной нагрузки вместо 24-х, заработок — 500 рублей, вместо 750. Вот сегодня, перед уходом в школу, готовилась она объявить матери о своем решении. В ванной комнате под краном мыла Юлия туфли, в которых бегала на работу, а мать в это время, помогая дочери собираться, чистила ее платье обломком одежной щетки и вздыхала:

— Ой, когда же маяте этой будет конец?

— Вот уйду и отдыхай себе.

— Что?

— Уйду и отдыхай.

— Да я не о себе, тебе бы дать передышку.

— Вот забавно! Мама молит об отдушине, но не для себя, а для дочери, хотя сама устает больше всех в семье! — засмеявшись, Юлия повернулась к матери лицом, не замечая, что в туфлю из крана струится вода.

— Посмотри-ка, колесо! Колесо ты, колесо! Полон туфель-то! — указывая дочери на ее промах, запричитала мать.

— Караул! Я опаздываю! — шутливо — ласково, стараясь подготовить мать к восприятию невеселого сообщения, которое ей предстояло услышать через одну-две минуты, воскликнула Юлия. — Мама, вытирай, а я к зеркалу!

Взяв из рук матери платье, в одной туфле на высоком каблуке, захромала дочь в комнату.

— Господи, скоро ли я вас одевать перестану… — роптала мать, в то же время безотказно выполняя данное ей поручение.

Когда Юлия была уже в плаще, туго перетянутая поясом, застегнутая на все пуговицы, мать, прислонив к ее ноге другую туфлю, сказала повелительно, пытаясь взять бразды правления в свои руки:

— Готов. Поесть не забудь.

— Что ты, мама! — с беззаботной небрежностью отмахнулась дочь. — Уже не успею.

— Ну, хоть в школу возьми колбаски с хлебом, — отказавшись от строгости, испуганно, как маленькую, принялась мать упрашивать дочку.

А той было невдомек, чего это мать так заволновалась. Подумаешь, не позавтракать! Первый раз, что ли!

— Считаешь, там успею поесть? Все уроки и перемены заняты! — не без хвастливых ноток в голосе протараторила Юлия, заскочив в кухню и откромсав кусок колбасы. — На дорожку!

— На какую дорожку? Кто же ест, когда бежит? — вконец расстроилась мать, не зная, как втолковать дочери, что здоровьем надо с молодости дорожить, пока оно есть. А растеряешь по глупости, никакими лекарствами потом не восстановишь.

— Учителя, мама, учителя! подкрепляются на ходу! ты забыла, что я с некоторых пор учительница! — выпалила Юлия уже с порога. И, набравшись смелости, добавила то, что до сей минуты держала за пазухой, как камень. — А чтобы время было и для отдыха, и для еды, освобожусь от одного класса. От одного! — и хлопнула дверью, оставив мать в печальном раздумье: "А жить на что будем?"…