Густав Майринк - Растения доктора Чиндерелла Страница 2

Зачем я спустился вниз, почему у меня не явилось даже мысли прекратить такие бессмысленные выходки...

Я был болен, по-видимому, болен, и я радовался, что ничто другое, никакая таинственная, загадочная рука не принимала в этом участия. Но уже в следующий момент мне стало ясно, что я открыл дверь, вошел в дом, спустился по лестнице, не натолкнувшись ни разу, совсем как кто-то, знающий каждый шаг, и моя надежда рассеялась как дым.

Постепенно глаз мой привык к темноте, и я посмотрел вокруг себя.

Там, на ступеньке лестницы кто-то сидел. Как это я не задел его, проходя мимо.

Я видел сгорбленную фигуру, расплывавшуюся в темноте. Черную бороду на обнаженной груди. И руки были обнажены. Только ноги, казалось, были в штанах или платке.

В положении рук было что-то страшное, они были странно отогнуты, почти под прямым углом к телу.

Долго я, не отрываясь, смотрел на человека. Он был так мертвенно неподвижен, что казалось, очертания его въелись в задний фон и останутся там до тех пор, пока не разрушится дом.

Меня охватил холодный ужас, и я бесшумно пошел дальше по коридору, вдоль его изгибов.

Один раз я схватился за стену и попал рукой в деревянную решетку, какую употребляют для того, чтобы выращивать ползучие растения. По-видимому их там было много, так как я чуть не повис в сети стебельчатых разветвлений.

Непонятно было одно, что эти растения или, может быть, что-либо другое, были на ощущение теплокровными и топорщились и вообще производили на осязание впечатление животных.

Я еще раз протянул руку, и испуганно отпрянул, на этот раз я дотронулся до шарообразного предмета, величиной в орех, мокрого на ощущение и тотчас же отскочившего. Был ли это жук?

В это мгновение где-то вспыхнул свет и на одну секунду осветил стену передо мной.

Все страшное и ужасное, что я когда-либо переживал, было ничто по сравнению с этим мгновением.

Каждый фибр моего тела вопил в неописуемом ужасе.

Немой крик при парализованных горловых связках, пронизывающий человека, как ледяной холод.

Сетью из усиков кроваво-красных жилок была покрыта стена до самого потолка и из нее, как ягоды, смотрели сотни вытаращенных глаз.

Один из них, бывший только что в моей руке, быстро вздрагивая, двигался взад и вперед и зло косился на меня.

Я почувствовал, что упаду и бросился два, три шага вперед, облако жирных, гнилых запахов словно от грибов и айлантуса обдало меня.

Колени мои подкосились, и я дико колотил вокруг себя. Вдруг передо мной явилось маленькое, тлеющее кольцо: потухающий фитиль лампы, наполненной маслом, вспыхнувшей еще раз в следующую затем минуту.

Я бросился к ней и открутил дрожащими руками фитиль, так что успел спасти маленькое коптящее пламя.

Потом одним движением я повернулся, протягивая вперед лампу как бы для защиты.

Помещение было пусто.

На столе, где стояла лампа, лежал длинный, блестящий предмет.

Я протянул к нему руку, думая найти оружие. Но это была легкая, шершавая вещь.

Нигде ничего не шевелилось, и я облегченно застонал. Осторожно, чтобы не потушить пламени, осветил я стены. Везде те же деревянные шпалеры, как я теперь ясно видел, переплетенные, по-видимому, сшитыми венами, в которых пульсировала кровь.

Между ними ужасно сверкали бесчисленные глазные яблоки, чередуясь с противными ежевикообразными луковицами, и медленно провожали меня взглядом, когда я проходил мимо. Глаза всех размеров и цветов. Начиная с ясносияющего ириса и кончая светло-голубым мертвенным лошадиным глазом, неподвижно поднятым кверху.

Многие из них морщинистые и почерневшие, походили на высохшие ягоды белладонны. Главные стволы все вырастали из наполненных кровью чашек, высасывая из них при помощи какого-то непонятного процесса необходимый им сок.

Я наткнулся на чаши, наполненные беловатыми кусочками жира, из них росли мухоморы, обтянутые стеклообразной кожей. Грибы из красного мяса, вздрагивавшие при каждом прикосновении.

И все это казалось, были части, вынутые из живых тел, составленные с непонятным искусством, лишенные своей человеческой одушевленности и доведенные до чисто животного существования.

Что в них таилась жизнь, это я видел ясно, ближе освещая глаза, я замечал, что зрачки тотчас же суживались. Кто же был дьявольский садовник, занимавшийся этой ужасной рассадкой.

Я вспомнил человека на ступеньке погреба.

Инстинктивно я полез в карман за каким-нибудь оружием, и почувствовал там, положенный мною туда потрескавшийся предмет. Он сверкал тускло и чешуйчато, - еловая шишка из розовых человеческих ногтей.

Содрогнувшись, я уронил его и сжал зубы: прочь отсюда, скорее прочь, даже если человек на лестнице проснется и бросится на меня.

И вот я уже был около него и хотел ринуться на него, и вдруг увидел, что он был мертв, - желтый, как воск.

Из выкрученных рук были вырваны ногти. Маленькие порезы на груди и висках показывали, что он был анатомирован. Я хотел пройти мимо него и, кажется, задел его рукой. В ту же минуту мне показалось, что он соскочил с двух ступенек прямо на меня, встал, вдруг выпрямившись передо мной, выгнув руки наверх и приложив кисти рук к темени.

Как египетский иероглиф, то же положение, то же положение...

Я помню только, что лампа разбилась, что я распахнул наружную дверь и почувствовал, как демон столбняка взял мое содрогающееся сердце в свои холодные пальцы...

Тогда, наполовину проснувшись, я постарался что-то объяснить себе... что человек был веревками подвешен за локти, и только благодаря тому, что он соскользнул со ступенек, его тело могло очутиться в стоячем положении... и потом... кто-то растолкал меня: "Вы должны отправиться к господину комиссару".

И я пришел в ярко освещенную комнату, трубки для табаку были прислонены к стене, форменное пальто висело на вешалке... Это была комната в помещении.

Полицейский поддерживал меня. Комиссар сидел у стола и, отвернувшись от меня, - бормотал: "Вы записали его национальность?"

"У него были при себе визитные карточки, мы взяли их у него", - слышал я ответ полицейского.

"Что вам нужно было в Тунском переулке, перед открытыми воротами?"

Длинная пауза.

"Вы", - сказал полицейский и толкнул меня.

Я прошептал что-то об убийстве в погребе в Тунском переулке. После этого полицейский вышел. Комиссар, по-прежнему отвернувшись от меня, сказал длинную фразу.

Я услышал только: "Что выдумаете, доктор Чиндерелла - большой ученый-египтолог, и он выращивает новые сорта пожирающих мясо растений, непентес, дрозерии, или что-то в этом роде, кажется я не знаю... Вам бы следовало ночью оставаться дома".

Вдруг за моей спиной открылась дверь, я обернулся и увидел длинного человека с клювом коршуна - египетского Анубиса.

У меня потемнело в глазах, а Анубис сделал поклон, комиссар подошел к нему и шепнул мне: "Доктор Чиндерелла".

Доктор Чиндерелла...

И вот, в этот момент мне вспомнилось что-то важное из прошлого, что я тотчас же забыл.

Когда я вновь взглянул на Анубиса, он сделался писцом и имел только птичье лицо и отдал мне мои собственные визитные карточки, а на них было напечатано: "Доктор Чиндерелла".

Комиссар вдруг взглянул на меня, и я услышал, как он сказал: "Ведь это же вы сами и есть. Вы должны были бы по ночам оставаться дома".

И писец вывел меня из комнаты, и, проходя мимо, я зацепил за форменное пальто на вешалке.

Оно медленно упало и повисло на рукавах.

Его тень на выбеленной известковой стене подняла руки кверху над головой и я увидел, как она неловко старалась подражать позе египетской статуэтки......................

"Вот, видишь ли, это было мое последнее приключение три недели тому назад. Я с тех пор разбит параличом: у меня две совершенно различных половины лица и я волочу за собой левую ногу..........................................

Узкий чахоточный дом я искал напрасно, и в комиссариате никто ничего не знает о той ночи"...