Эдгар Аллан По - Убийство на улице Морг Страница 2

– Я вам говорил, что он имел отношение к Ориону, который писался первоначально Урионом, а так как в этом разговоре вы очень горячились, то я был уверен, что вы не забыли его. Мне было ясно, что вы должны были соединить мысль об Орионе и Шантильи. Эту ассоциацию идей я угадал по вашей улыбке. Вы думали о падении бедного башмачника. До тех пор вы шли сгорбившись, но тут вдруг выпрямились во весь рост. Я был твердо уверен, что в эту минуту вы думали о маленьком росте Шантильи. В эту-то минуту я и прервал ваши размышления замечанием, что, действительно, этот маленький недоросток Шантильи был бы гораздо более у места в театре Варьете.

Вскоре после этого разговора мы читали вечернюю газету Gazette de tribunaux, и следующие слова привлекли наше внимание.

«Странное двойное убийство. Сегодня утром, часов около трех, обитатели квартала Сен-Рок были встревожены страшными криками, по-видимому, из четвертого этажа одного из домов в улице Морг, занятого некоей госпожой Эпене и ее дочерью девицей Камиллой Эпене. После бесполезных усилий отворить дверь, ее пришлось выломать и восемь или десять соседей вошли в дом в сопровождении двух полицейских.

Между тем крики прекратились. В ту минуту, как народ в беспорядке поднимался в первый этаж, сверху слышалось два голоса или, может быть, даже более, сердито спорившие. На площадке второго этажа голосов не стало уже слышно и все затихло. Соседи рассыпались по комнатам. Войдя в большую комнату, окнами во двор, в четвертом этаже дома, в которую тоже пришлось выломать дверь, замкнутую изнутри на ключ, присутствующие были поражены ужасом и удивлением.

Комната оказалась в страшном беспорядке, – мебель разбита и разбросана; матрац с кровати стащен и брошен посреди комнаты. На стуле лежала бритва, запачканная в крови, на очаге найдены длинные пряди седых волос, по-видимому, силою вырванных из головы. На полу валялись два золотых, серьга с топазом, три большие серебряные ложки, три маленькие ложки накладного серебра и два мешка, в которых оказалось около четырех тысяч золотом. Ящики комода были открыты и, вероятно, ограблены, хотя многие вещи оказались нетронутыми. Под нижним тюфяком на кровати найдена маленькая железная шкатулка. Она была открыта торчавшим в ней ключиком и в ней лежали старые письма и другие ничего не значащие бумаги.

Г-жи Эпене не оказывалось и следов; но на очаге было замечено необыкновенное количество золы, и когда стали осматривать трубу – страшно сказать! – вытащили тело дочери, которое было силою втиснуто в трубу, головою вниз, на значительную высоту. Тело было еще теплое. При осмотре нашли на нем множество повреждений, причиненных, вероятно, усилиями, с какими его впихивали в трубу и с какими вытаскивали. На лице виднелись большие царапины и глубокие следы от ногтей, как будто бы смерть произошла от удушения.

После тщательного осмотра всего дома, не приведшего ни к какому новому открытию, соседи пошли на маленький вымощенный двор сзади дома. Там лежало тело старухи, горло которой было перерезано так сильно, что когда тело начали поднимать, голова отделилась от туловища. Тело и голова были страшно изуродованы, и едва имели образ человеческий.

Все это дело остается страшной тайной, и до сих пор еще по найдено, сколько нам известно, никакой руководящей нити к его раскрытию».

В следующем номере мы прочли добавочные подробности.

«Драма в улице Морг. Множество свидетелей было спрошено, но ничего не открылось, что бы бросало хотя малейший свет на это дело. Мы сообщим, что узнали:

Полина Дюбур, прачка, показала, что она знала обе жертвы в продолжение трех лет и что все это время стирала на них. Старуха и ее дочь, казалось, находились в хороших отношениях, и были очень привязаны друг к другу. Они были хорошие плательщицы. Об их образе жизни и средствах существования она ничего сказать не может, но полагает, что г-жа Эпене, чтобы иметь средства к жизни, занималась гаданьем. Про нее говорили, что она имеет деньги. Прачка никогда никого не встречала в доме, когда приносила белье или приходила за ним. Она уверена, что убитые не держали прислуги. Ей казалось, что дом был без мебели, за исключением четвертого этажа.

Пьер Моро, табачный торговец, показал, что он обыкновенно поставлял табак г-же Эпене, в небольшом количестве и иногда растертый в порошок. Он родился в этом квартале и постоянно жил в нем. Покойница и дочь ее более шести лет живут в доме, где нашли их трупы. Но ранее дом занимал золотых дел мастер и отдавал верхние этажи в наем различным жильцам. Дом принадлежал г-же Эпене. Она оказалась очень недовольной жильцами за неопрятность и переехала в дом сама. Старуха уже впадала в детство. Свидетель видел дочь раз пять-шесть в продолжение этих шести лет. Обе они вели чрезвычайно уединенную жизнь и считались обеспеченными. Он слышал от соседей, будто г-жа Эпене занимается гаданьем, но не верит этому. Свидетель никогда не видел никого, кто бы входил в дом, за исключением старухи и ее дочери, раз или два посыльного и раз восемь или десять доктора.

Остальные свидетели показали то же самое. Никто не видел, входил ли кто-нибудь в дом или нет, и никто не знал, были ли родственники у старухи и ее дочери. Ставни передних окон дома открывались весьма редко. Ставни задних окон тоже всегда были закрыты, за исключением большой комнаты четвертого этажа. Дом был хорошо выстроен и не очень стар.

Изидор Мюзе, полицейский, показал, что, идя обходом, около трех часов утра, он увидел у дверей дома двадцать или тридцать человек, старавшихся проникнуть в дом. Отворить дверь было нетрудно, так как она была двухстворчатая, и не была заперта на задвижку ни вверху, ни внизу. Крики продолжались до тех пор, пока не выломали дверей; потом внезапно прекратились. Можно было подумать, что кричало несколько человек от страшной боли; крики были очень громкие и протяжные. Свидетель поднялся по лестнице. Войдя на первую площадку, он услыхал два голоса, громко и злобно кричавшие; один голос очень грубый, другой – резкий и чрезвычайно странный. Свидетель разобрал несколько слов первого голоса, очевидно, француза. Но то был голос не женский. Свидетель слышал слова: черт и дьявол. Резкий же голос принадлежал иностранцу, но был ли то голос мужчины или женщины, он не знает. Слов разобрать он тоже не мог, но думает, что они говорили по-испански. О состоянии комнаты свидетель показал то же, что и предыдущие.

«Генрих Дюваль, сосед, серебряник, показал, что он был в числе людей, вошедших первыми в дом. Вообще, он подтверждает показания Мюзе. Только что они вошли, они тотчас же заперли за собою дверь, чтобы не пускать толпу, которая начала набираться. Резкий голос, по мнению свидетеля, принадлежал итальянцу; достоверно, что это не был голос француза. Свидетель не знает наверное, женский ли это голос или мужской; может быть, и женский. Свидетель не знает итальянского языка; он не мог различить слов, но уверен, что говоривший говорил по-итальянски. Свидетель знал г-жу Эпене и ее дочь и часто говорил с ними; он уверен, что резкий голос не был голосом которой-нибудь из них.

Оденгеймер, трактирщик, явился без вызова. Он не говорит по-французски и показывал через переводчика. Свидетель родился в Амстердаме. Он проходил мимо дома во время криков; крики длились несколько минут, может быть, десять. То были продолжительные, очень громкие, страшные крики, – крики, раздирающие душу. Оденгеймер был в числе свидетелей, вошедших в дом. Он подтверждает предыдущие показания, за исключением одного. Он уверен, что резкий голос был голос француза. Слов разобрать он не мог. Говорили громко и скоро, не ровным тоном, выражавшим и страх, и гнев. Голос был скорее хриплый, чем резкий. Грубый же голос несколько раз повторял: черт, – дьявол, а раз сказал: Господи!

Жюль Миньо, банкир «дома Миньо и сына», в улице Делорен, – старший из фамилии Миньо. У г-жи Эпене было состояние. Весною, восемь лет тому назад, он взял на себя ее дела. Она часто вкладывала к нему небольшие суммы денег и вынула от него в первый раз сумму в четыре тысячи, за которой являлась сама. Сумма эта была выплачена ей золотом, и отнести деньги было поручено приказчику.

Адольф Лебон, приказчик у «Миньо и сына», показал, что в указанный день, около полудня, он провожал г-жу Эпене домой с четырьмя тысячами франков в двух мешках. Когда им отворили двери, явилась мадемуазель Эпене и взяла от него один мешок, а другой взяла мать. Он раскланялся и ушел. На улице никого не было. Улица кривая, совсем глухая.

Уильям Бёрд, портной, показал, что он был в числе вошедших в дом. Он англичанин. Два года он живет уже в Париже. Он поднялся по лестнице одним из первых и слышал, как кто-то бранился. Грубый голос был голос француза. Он расслышал несколько слов, но не помнит, каких. Ясно, однако, слышал: черт и дьявол. Шум был такой, как будто дрались несколько человек. Резкий голос был гораздо громче грубого голоса. Свидетель уверен, что это не был голос англичанина. Скорее это был голос немца, или женщины. Свидетель не говорит по-немецки.