Эрик-Эмманюэль Шмитт - Секта Эгоистов (сборник) Страница 2

Это могло означать, что Гаспар Лангенхаэрт был прав, полагая, что мир ему лишь грезился, ибо этот мир прекратил свое существование в самый миг его исчезновения, позабыв даже отметить факт его отсутствия…

Небольшая доза тайны будоражит мозг, ее чрезмерность притупляет. Кто-то положил руку мне на плечо. Служители зала обращались ко мне, и, по-видимому, уже не первый раз. Библиотека закрывалась. Меня под руку вывели во двор.

И здесь, под бледною луной, между булыжником библиотечного двора и звездами, я опростал свой мочевой пузырь, размышляя о судьбе этого человека, который воображал себя всем и от которого не сохранилось ничего.

В нескольких шагах от меня чей-то пес с изумлением наблюдал за тем, какое количество мочи можно, оказывается, испустить за один раз.

На водосточной трубе сверчок сочинял свою вечернюю программу.

Что касается луны, то ей все было безразлично.

Назавтра было воскресенье, а я ненавидел воскресенья. Я бы охотно избегал этого бесполезного дня, однако вселенский комплот, созданный совместными усилиями законодателей и церковников под одобрительное ликование миллионов безмозглых болванов, принуждал меня развлекаться и отдыхать, в то время как я не любил ничего, кроме работы. Упираясь лбом в закрытые двери библиотек и опущенные решетки книжных магазинов, я был обречен на безделье.

Что такое исследователь, который ничего не исследует? Ничто, просто заурядность. И я мрачнел от сознания того, до какой степени я мог быть заурядным.

В общем, воскресное утро неумолимо демонстрировало мне, что я грязен и утомлен, что в раковине чернеет груда немытой посуды, что плотные ошметки пыли вальяжно гуляют вдоль плинтусов, а моя одежда пахнет холостяцким бытом… Оставалось лишь вооружиться тряпкой и сражаться с грязью до самого вечера.

Однако в это воскресенье тень Лангенхаэрта подстерегала меня, усевшись у изголовья моей кровати. Я радостно отшвырнул тряпки и веник и вышел из дому, чтобы поразмыслить в свое удовольствие.

Мне необходимо было побродить.

Неведомый Лангенхаэрт уже не давал мне покоя.

Набережные Сены прекрасно подходят для мечтательных раздумий, их гармония приносит разуму покой, а простор – свободу. Теперь я слегка бранил себя за свой давешний пыл, так легко меня охвативший: да в самом ли деле я сделал открытие? Существовал ли в действительности этот самый Гаспар Лангенхаэрт? Все казалось слишком странным: и исчезновение его сочинений, и молчание Истории, а главное, главное, – необъяснимое отсутствие каких-либо записей гражданского состояния… Наверняка Гаспар Лангенхаэрт был всего лишь мистификацией и Фюстель Дезульер поместил его в свою книгу из чистого озорства. Что ж, эпоха была лакома до подобных измышлений.

Я вяло сожалел, что не занялся вплотную домашним хозяйством…

Близ Нового моста я остановился у прилавков букинистов; как всегда, здесь предлагались все те же дежурные редкости, скверные старые романы, годные лишь для того, чтобы подпирать шкафы, скрадывая неровности пола, а также устаревшие медицинские и технические энциклопедии и, в избытке, альманахи, календари, афиши и почтовые открытки былых времен. Маскируя свое безделье любопытством, я лениво блуждал взглядом по груде книг.

И вот, под платаном на набережной Больших Августинцев, мое внимание привлек том со странно пустым корешком, на котором не значилось ни имени автора, ни названия произведения. Я раскрыл книгу.

Это оказалась «Галерея великих людей», гравюры с портретов, сборник, изданный в 1786 году в типографии Маллена Мальера, обладателя Королевской Привилегии.

Я принялся листать издание.

Под моими пальцами дефилировали грубые изображения Расина, Корнеля, Буало, Ришелье, Бержерака, Фонтенеля… потом что-то внезапно приковало мое внимание. Я вернулся назад, и точно: на обороте страницы, внизу, предваряя следующую гравюру, значилось: «Гаспар Лангенхаэрт, гравюра Малькомба с портрета Вижье». Взгляд мой рванулся на следующую страницу, чтобы увидеть портрет.

О ужас! То был Дидро, кисти Ван Лоо, в самой примитивной репродукции.

Непонятно.

У меня отняли Лангенхаэрта, не успев мне его дать…

Дидро вместо Лангенхаэрта? Неужели это один и тот же человек?

Я вгляделся повнимательней: там недоставало страницы, она была вырвана. Тонкая полоска бумаги, чуть выступавшая между листами, свидетельствовала о том, что страница существовала, но была вырезана. И значит, портрет Гаспара Лангенхаэрта все-таки содержался в этой книге!

Радость возобладала над разочарованием. Сомнения испарились. Не важно, что портрет украден, главное, что Гаспар Лангенхаэрт, теперь я знал это точно, не был ни призраком, ни чьей-то шуткой, он был известен и даже почитаем настолько, что в конце столетия его портрет был включен в «Галерею великих людей». Я с нежностью глядел на тонкую полоску бумаги и даже погладил ее пальцем, как если бы мне представили самого Гаспара собственной персоной.

– Милостивый государь, позвольте вам заметить, что вы заблуждаетесь. Даже хуже, вы просто попали впросак!

Я вздрогнул и обернулся: высокий худой старик пристально уставился на меня. Его синие, стального оттенка, глаза пронизывали меня насквозь. Его нос напоминал орлиный клюв. Он не говорил со мною, а читал мои мысли.

– Что вы имеете в виду?

При этих словах высокий старик задвигался, и это внезапное оживление было столь же впечатляющим, что и его прежняя неподвижность. Взмахнув руками, словно крыльями, он сорвал с себя очки, перевел дыхание и, устремив в небеса взгляд, исполненный безнадежности, со вздохом произнес:

– Эта книга ничего не стоит. Это фальшивка.

– Как «фальшивка»? Что именно в этом издании поддельно?

– Да все, сударь мой, все! Копии несуществующих картин! Имена не тех граверов! Умолчание истинных авторов издания! Шутка, сударь, фарс, каламбурда-с! – Он был явно доволен своим последним словечком. – Я просто хотел вас предостеречь, потому что у нас, видите ли, не принято дурить клиента, это наш принцип: мы не стремимся набить цену своему товару.

Так это был всего лишь букинист! Естественно, как я сразу не догадался! Ловкий коммерсант проделывал со мною трюк изначальной откровенности, чтобы получше облапошить потом.

– Но здесь не все фальшивка! – тупо сказал я. – Писатели, чьи портреты представлены в книге, действительно существовали.

Мне было совершенно наплевать на неподлинность гравюр и ложные выходные данные этой «Галереи», я боялся, как бы у меня не отняли Лангенхаэрта.

Он взглянул на меня, сначала изумленный, а затем обрадованный подобной глупостью: он уже чуял во мне легкую добычу, идеального простофилю, и даже дружески потрепал меня по плечу:

– Разумеется, никому не пришло бы в голову усомниться в том, что Расин, Корнель и Мольер действительно существовали. Но я вижу, что вы любитель изящной словесности, и я бы скорее порекомендовал вам вот эти великолепные собрания, полнота которых…

– Не важно, – сухо перебил я. – Меня интересует этот сборник.

Остановленный буквально на лету, старый мошенник поставил на место книги, которые уже протягивал было мне.

– Этот стоит триста франков.

– Еще чего. Ваш альбом испорчен: в нем недостает страницы, причем именно той, которая мне нужна.

Он выхватил у меня из рук книгу и принялся разглядывать изъян. Затем он медленно поправил на носу очки и с сокрушенным видом произнес:

– Я совершенно не повинен в этой порче, милостивый государь. Потрудитесь взглянуть повнимательнее на линию отреза, вы увидите, что она очень ровна, а это значит, что злодеяние совершено при помощи линейки и бритвы, сама же книга была зажата в тисках или придавлена чем-то тяжелым. К тому же, не сочтите за труд взглянуть, линия отреза слегка пожелтела, что свидетельствует о ее давности. Не исключено, что страницу вырезали в те же времена, когда издали книгу…

Он был прав… в те же времена, когда издали книгу…

– Учитывая ее состояние, на которое вы справедливо указали, я вам уступлю ее за двести франков.

Я расплатился не благодаря, так как знал, что именно за эту цену он был готов продать книгу с самого начала. Торопясь вновь обрести уединение, я поспешно удалился, прижимая к себе свое сокровище.

Так, значит, Гаспар Лангенхаэрт был реальностью: я нес под мышкой ощутимое доказательство не только самого его существования, но и, возможно, заговора, целью которого было стереть саму память о нем. Зачем понадобилось кому-то изымать из книги его изображение? Кому он не давал покоя через столько лет после своей смерти? Кому было нужно уничтожить все его следы?

Я вернулся домой.

Ночь застигла меня раскинувшимся в кресле, в изнеможении, с бессильно повисшими руками и по-прежнему в раздумьях об этой таинственной судьбе, преданной забвению. Я зажег настольную лампу, чтобы получше рассмотреть свою находку, и глаза мои то и дело перебегали с надписи, возвещавшей изображение Гаспара Лангенхаэрта, на портрет Дидро, по ошибке оказавшийся рядом, словно ожидая, что в результате моих бессмысленных действий может произойти какое-то чудо, – например, исчезнувшая страница вдруг вновь окажется на своем месте.