Редьярд Киплинг - Клеймо зверя (сборник) Страница 2

– Покажите укусы, – попросил Стрикленд. – Может быть, они за это время погасли.

Дожидаясь отбивных, Флит расстегнул сорочку и показал нам на левой стороне груди, сверху, пятно из пяти или шести черных колец неправильной формы – точное воспроизведение узора на шкуре леопарда.

Стрикленд внимательно вгляделся и сказал:

– Утром были красные. А сейчас почернели.

Флит бросился к зеркалу.

– Черт, какая гадость! – воскликнул он. – Что это такое?

Мы не знали. Принесли ростбифы, сочные, едва схваченные огнем, Флит набросился на них с шокирующей жадностью и мгновенно проглотил три куска мяса. Жевал он только правой стороной челюсти, наклоняя голову к правому плечу. Покончив с ростбифами, он сообразил, что вел себя по меньшей мере странно, и стал оправдываться с виноватым видом:

– Я хотел есть, как волк, в жизни со мной такого не бывало. Готов был вилку и нож проглотить.

После завтрака Стрикленд попросил меня:

– Не уезжайте. Останьтесь у меня и ночь тоже проведите здесь.

Я жил милях в трех от Стрикленда, если не ближе, и потому его просьба показалась мне пределом абсурда. Но Стрикленд все уговаривал меня, хотел привести какой-то важный довод, но Флит прервал его, объявив с сокрушенным видом, что не наелся. Стрикленд послал ко мне домой слугу принести постель и привести одну из лошадей, а сами мы пошли втроем в конюшню Стрикленда, собираясь провести там час-полтора, оставшиеся до верховой прогулки. Если вы питаете слабость к лошадям, то готовы до бесконечности разглядывать и обсуждать их; а когда за этим занятием убивают время два страстных любителя лошадей, чего только они ни наговорят друг другу, каких только былей и небылиц.

В конюшне стояло пять лошадей, и я в жизни не забуду, что с ними начало твориться, когда мы подошли. Они словно посходили с ума. Взвивались на дыбы, пронзительно ржали, чуть не разнесли в щепы стены денников; животные потемнели от пота и дрожали, изо рта падала пена, в глазах был безумный страх. А ведь лошади любили Стрикленда так же преданно, как и его собаки, и потому их поведение казалось тем более непонятным. Мы вышли из конюшни, боясь, что впавшие в панику животные бросятся на нас. Но Стрикленд тут же вернулся и позвал с собой меня. Лошади еще не успокоились, однако подпустили нас к себе, дались похлопать и погладить, выслушали все ласковые слова и положили нам на плечи морды.

– Нас с вами они не боятся, – сказал Стрикленд. – Клянусь, я отдал бы жалованье за три месяца, если бы только Норовистый мог обрести человеческую речь.

Но Норовистый молчал, он только ластился к хозяину и раздувал ноздри, а это значит, что лошадь хочет что-то поведать, но не умеет рассказать. В это время Флит тоже вошел в конюшню, и едва лошади его увидели, на них снова напал ужас. Пришлось нам ретироваться, и спасибо, что мы убереглись от их копыт.

– Судя по всему, Флит, лошади не очень-то вас жалуют, – заметил Стрикленд.

– Что за чепуха, – возразил Флит, – моя кобыла ходит за мной, как собачка.

Он подошел к ней. Она стояла в отдельном деннике, но едва он отворил ворота, кобыла рванулась, сбила его с ног и унеслась в сад. Я засмеялся, а Стрикленд хоть бы улыбнулся. Он захватил усы в горсть и стал дергать обеими руками с такой силой, что чуть не вырвал. Флит и не подумал ловить свою собственность, он зевнул и объявил, что очень было бы славно сейчас вздремнуть. И действительно, пошел к себе и лег спать, – ну можно ли провести первый день Нового года более бездарно?

Мы со Стриклендом сели в конюшне, и он спросил меня, не заметил ли я в манерах Флита чего-нибудь необычного. Я сказал, что он ест, как дикий зверь, но это, возможно, объясняется тем, что он живет один, в горах, и лишен общества, столь изысканного и просвещенного, как, например, наше. Стрикленд и на это не улыбнулся. По-моему, он меня не слушал, потому что вместо ответа заговорил о пятнах на груди Флита, и я сказал, что, может быть, его искусали шпанские мушки или это родинка, она недавно появилась, а он ее только что заметил. Оба мы согласно решили, что вид у пятен отталкивающий; впрочем, Стрикленд нашел повод сообщить мне, сколь невысоко он ценит мои умственные способности.

– Я не могу сейчас открыть вам, что я думаю, – сказал он, – вы сочтете меня сумасшедшим; но прошу вас, если можете, проведите со мной ближайшие дни. Наблюдайте за Флитом, но не делитесь пока со мной своими выводами, я хочу сначала сам во всем убедиться.

– Но я сегодня приглашен в гости! – возразил я.

– Я тоже, – сказал Стрикленд, – равно как и Флит. Если он, конечно, не откажется.

Мы закурили и молча пошли гулять по саду, – ведь мы друзья, а разговоры мешают получить удовольствие от хорошего табака; но вот наши трубки погасли. Пора было будить Флита. Он уже давно проснулся и беспокойно метался по комнате.

– Знаете, я бы съел еще отбивных, – сказал он. – Повар может поджарить?

Мы засмеялись и сказали:

– Переодевайтесь. Пони сейчас подадут.

– Ладно, – согласился Флит. – Но сначала отбивные, и не забудьте – с кровью.

Судя по всему, он не шутил. Сейчас было четыре, а завтракали мы в час; и все равно он упорно требовал отбивные с кровью. Потом переоделся в костюм для верховой езды и вышел на веранду. Приготовленный для него пони – его кобылу так и не удалось поймать – даже не подпустил его к себе. Остальные три лошади обезумели от страха, в них словно бес вселился, и Флит в конце концов сказал, что останется дома и перекусит. Стрикленд и я поскакали на ипподром чрезвычайно озадаченные. Когда мы приблизились к храму Ханумана, навстречу нам вышел Серебряный Человек и замяукал.

– Он не принадлежит к числу жрецов храма, – сказал Стрикленд. – Вот кого я бы с удовольствием арестовал.

Лошади в тот день скакали словно через силу. Никакой резвости в них не было, как будто их перетренировали.

– Это они до сих пор не оправились после утреннего испуга, – заметил Стрикленд.

Больше он за всю нашу прогулку ничего не сказал. Раза два, как мне показалось, выругался, но это не в счет.

Вернулись мы около семи, уже стемнело, однако окна дома не были освещены.

– Бездельники, дармоеды! – аттестовал Стрикленд своих слуг.

На дорожке, ведущей к конюшне, что-то лежало, мой конь взвился на дыбы, и тут с земли поднялся Флит.

– В чем дело, почему вы ползаете по саду? – спросил Стрикленд.

Но обе лошади шарахнулись и чуть нас не сбросили. Мы спешились возле конюшни и вернулись к Флиту, который стоял на четвереньках под мандариновым деревом.

– Вы что, заболели? – спросил Стрикленд.

– Нет, нет, я совершенно здоров, – Флит говорил очень быстро и хрипло. – Я просто смотрел, что тут у вас в саду растет… любовался цветами. Как прекрасно пахнет земля! Пойду-ка я погуляю… куда-нибудь далеко… на всю ночь.

Тут я понял, что действительно случилось что-то очень серьезное, и сказал Стрикленду:

– Гости на сегодня отменяются.

– Вот и отлично! – отозвался Стрикленд. – Довольно, Флит, вставайте. Так недолго и лихорадку схватить. Идемте обедать, прикажем сейчас зажечь лампы. Мы все трое сегодня обедаем дома.

Флит нехотя поднялся.

– Только не надо ламп, зачем нам свет? – пробормотал он. – И вообще здесь гораздо приятнее. Давайте обедать в саду, будем есть отбивные – много отбивных, и все с кровью, почти совсем сырые, с косточкой.

Декабрьскими вечерами в Индии холод пробирает до костей, и предложение обедать на воздухе могло исходить разве что от душевнобольного.

– Идемте в дом, – сурово произнес Стрикленд. – В дом, и немедленно.

Флит поплелся в комнаты, и когда внесли лампы, мы увидели, что он весь с ног до головы облеплен толстым слоем глины. Наверное, катался в саду по земле. Он отпрянул от света лампы и ускользнул к себе в комнату. Глаза у него были страшные, они горели зеленым огнем, только этот огонь был не в глазах, а словно бы за ними, в глубине, надеюсь, вы представляете; нижняя губа Флита отвисла.

– Ночь будет тревожная, очень тревожная, – сказал Стрикленд. – Не переодевайтесь.

Мы всё ждали, когда же появится Флит, и в конце концов Стрикленд приказал подавать обед. Было слышно, как Флит ходит у себя по комнате, но лампы он не зажигал. Вдруг из его комнаты послышался протяжный волчий вой.

Мы то и дело слышим и читаем, что у кого-то там кровь застыла в жилах, волосы встали дыбом, и прочие страсти. А ведь ощущения, которые при этом испытываешь, так ужасны, что говорить это просто ради красного словца, право же, не стоит. У меня сердце остановилось, как будто в него вонзили нож, лицо Стрикленда стало белым, как скатерть.

В комнате снова завыли, и где-то далеко, в полях, раздался ответный вой.

Кто мог бы выдержать этот кошмар?

Стрикленд кинулся в комнату Флита. Я за ним, и мы увидели, что Флит вылезает из окна. Он гортанно, по-звериному урчал. Мы стали что-то кричать ему, но он нам не отвечал – не мог. Он шипел.