Редьярд Киплинг - Рикша-призрак (сборник) Страница 2

В последний год мы опять встретились – в то же самое время, как прежде. Те же надоедливые возгласы и те же краткие ответы с моей стороны. Наконец, я должен был дать ей ясно понять всю нелепость и безнадежность ее попыток вернуть прежние отношения. К концу сезона мы разошлись окончательно в разные стороны; ей трудно стало видеться со мной, так как я был отвлечен новым, захватившим меня интересом. Когда я спокойно вспоминаю теперь в моей больничной комнате сезон 1884 года, он представляется мне призрачной ночью, где свет и тени фантастически перемешиваются. Мое увлечение маленькой Китти Маннеринг; мои надежды, сомнения, страх; наши продолжительные поездки вдвоем; мое трепетное признание; ее ответ; и потом опять это видение – бледное лицо, мелькающее в рикше с черными и белыми ливреями, которое я поджидал когда-то с таким нетерпением; движение руки м-с Вессингтон, обтянутой перчаткой; и, когда мы встречались с ней наедине, что было очень редко, ее грустный, монотонный призыв. Я любил Китти Маннеринг, честно, искренне любил ее, и вместе с ростом моей любви к ней росла во мне ненависть к Агнессе. В августе Китти и я были обручены. На следующий же день я встретил тех проклятых «сорок» джампани на вершине Джакко и, движимый чувством сострадания, остановился поговорить с м-с Вессингтон. Она уже все знала.

– Я слышала, что вы обручены, Джек, дорогой. – Затем, после некоторой паузы: – Я убеждена, что все это ошибка, ужасная ошибка. Придет время, Джек, мы будем опять друзьями, как раньше.

Мой ответ мог бы привести в ярость даже мужчину. Для умирающей женщины, которая была передо мной, это был удар кнута.

– Пожалуйста, простите меня, Джек, я не хотела сердить вас. Но это все-таки правда, правда!

М-с Вессингтон бессильно опустилась в рикше. Я свернул в сторону, предоставив ей продолжать путешествие и почувствовав себя, однако, на минуту или на две настоящим скотом. Я оглянулся и увидел, что она повернула рикшу с намерением, вероятно, догнать меня.

Вся эта сцена, с малейшими подробностями, запечатлелась в моей памяти. Плачущее дождем небо (кончалось дождливое время), угрюмые, намокшие сосны, грязные дороги, темные, растрескавшиеся скалы, и на этом мрачном фоне резко выделявшиеся черные с белым ливреи джампани, желтая рикша и золотистая, низко опущенная голова м-с Вессингтон. Она полулежала на подушках рикши и держала носовой платок в левой руке. Я повернул лошадь на боковую дорогу вблизи Санджовлийского резервуара и ускакал. Один раз мне показалось, что я слышу слабый призыв: «Джек». Но это могло быть воображение. Я не остановился, чтобы увериться. Через десять минут я заехал за Китти и в восхитительной долгой прогулке с ней забыл о только что бывшем свидании.

Через неделю м-с Вессингтон умерла, и невыносимое бремя ее существования свалилось с моих плеч. Я уехал в Пленсуорд вполне счастливый. Не прошло и трех месяцев, как я совершенно забыл о ней, разве иногда случайно попавшееся письмо вызывало неприятные воспоминания о минувших отношениях. В январе я разыскал остатки ее корреспонденции среди разбросанных всюду бумаг и сжег их. В начале апреля этого, 1885 года я был опять в Симле, почти пустой на этот раз, и был полностью погружен в любовные беседы и бесконечные прогулки с Китти. Было решено, что мы повенчаемся в конце июня. Вы понимаете, конечно, что при моей любви к Китти я был в это время счастливейшим человеком в Индии.

Две недели, полные наслаждения, пролетели так быстро, что я и не заметил. Вернувшись от грез к действительности и поглощенный желанием укрепить еще больше наши отношения, я предложил Китти поехать к Гамильтону, выбрать обручальное кольцо и носить его, как подобает невесте. До этого момента, клянусь вам, у нас не было и мысли о каких-либо формальностях. К Гамильтону мы отправились 15 апреля 1885 года. Отлично помню – хоть мой доктор и утверждает обратное, – что я был тогда вполне здоров и наслаждался совершенно спокойным, уравновешенным душевным состоянием. Войдя вместе с Китти в магазин Гамильтона, я позабыл о существующих приличиях и сам примерял кольцо на пальчик Китти в присутствии улыбавшегося приказчика. Кольцо было с сапфирами и бриллиантами. Затем мы поехали вниз по дороге, ведущей к Комбермерскому мосту и ресторану Пелити.

В то время как мой Уэлер осторожно нащупывал дорогу по вязкой глинистой тропинке и Китти смеялась и щебетала рядом со мной, в то время как вся Симла, или, вернее, все собравшиеся в нее из долин, сгруппировались вокруг читальной комнаты на веранде Пелити – я не переставал слышать, или, скорее, чувствовать, что кто-то, очевидно издалека, зовет меня по имени. Казалось мне, что этот голос я слышал раньше, но когда и где – не мог определить. И пока мы проехали небольшое расстояние от магазина до Комбермерского моста, я успел перебрать в уме с полдюжины знакомых, которые могли обращаться ко мне таким образом, и решил в конце концов, что это просто был звон в ушах. Но у самого ресторана Пелити перед моими глазами мелькнули внезапно четыре джампани в «сорочьих» ливреях, тянувшие желтую, дешевую рыночную рикшу. В ту же минуту мои мысли вернулись к прошлому сезону, к м-с Вессингтон, и в душе поднялось опять чувство раздражения и досады. Мало было разве, чтобы эта женщина умерла и натворила столько при жизни, чтобы еще теперь появились ее черные с белым служители и испортили день счастья? Кто бы ни был хозяином рикши в настоящее время, я буду просить его, как о личном одолжении, переменить ливреи ее джампани. Если будет необходимо, я сам готов нанять их и купить им другие ливреи. Невозможно описать, какой поток неприятных воспоминаний нахлынул вдруг в мою душу при появлении их здесь.

– Китти, – вскричал я, – опять явились эти джампани несчастной м-с Вессингтон! Не знаю, кому принадлежат они теперь.

Китти была знакома с м-с Вессингтон и всегда относилась к больной женщине с участием.

– Что? Где? – спросила она. – Я ничего не вижу.

В то время как она это говорила, ее лошадь отпрянула в сторону от навьюченного мула, идущего навстречу, и направилась прямо на приближавшуюся рикшу. Я едва успел крикнуть предостережение, как, к моему величайшему ужасу, лошадь вместе с всадницей прошла сквозь людей и коляску, как будто все это было из воздуха.

– В чем дело? – закричала Китти. – Что за глупости вы говорите, Джек? Хоть я и невеста, но вовсе не желаю, чтобы об этом знал всякий встречный. Между мулом и верандой было достаточно места, чтобы проехать. А если вы думаете, что я не умею ездить… Так вот!..

Своенравная Китти помчалась галопом по направлению к железнодорожной станции, высоко подняв маленькую, очаровательную головку, и я, конечно, устремился за ней. Но в чем же дело? Ничего особенного. Или я болен, или пьян, или вся Симла наполнена дьяволами. Нетерпеливым движением я повернул лошадь. Рикша повернулась тоже, затем остановилась прямо передо мной в конце Комбермерского моста.

– Джек! Джек, дорогой!..

На этот раз не было никакого сомнения в том, что я слышал именно эти слова, они отозвались в моем мозгу, как будто их прокричали над самым моим ухом:

– Здесь какая-то ужасная ошибка, я уверена. Пожалуйста, прости меня, Джек, и будем снова друзьями.

Верх рикши откинулся назад и внутри, – это так же верно, как то, что я каждый раз днем молю о смерти, которой боюсь ночью, – внутри сидела м-с Кэт Вессингтон, с носовым платком в руке и с опущенной на грудь золотистой головкой.

Долго ли оставался я без движения, не знаю. В конце концов, я пришел в себя когда мой саис, взяв под узды мою лошадь, спрашивал меня, не болен ли я? От ужасного до смешного только шаг. Я остановил лошадь, сошел и спросил в ресторане рюмку водки. Две или три пары посетителей сидели и болтали за кофейными столиками. Их обычный вид и обычные разговоры были полезнее для меня в эту минуту, чем утешения религии. Я присоединился к их компании, болтал, смеялся и жестикулировал, между тем как мое лицо (отражение которого я видел в зеркале) было бледно и вытянуто, как у мертвеца. Двое или трое заметили мое состояние и, приписав его излишней порции коньяку с содовой, старались увести меня от любопытных зрителей. Но я отказался уйти отсюда. Я тянулся к обществу себе подобных, как ребенок, испугавшись темноты, стремится выйти на свет. Так проболтал я минут десять, показавшихся мне вечностью, когда услышал звонкий голос Китти, спрашивавшей обо мне. Через минуту она была уже в ресторане, готовая пристыдить меня за внезапное уклонение от моих обязанностей. Что-то в выражении моего лица остановило ее.

– Ну, что же, Джек? – спросила она. – Что вы здесь делали? Что случилось? Вы больны?

Необходимо было солгать, и я сказал, что мне напекло голову. Это было в пять часов сумрачного апрельского дня, в который солнце не показалось ни разу. Я понял свою ошибку тотчас же, как слова слетели с моих губ. Пытался поправиться и безнадежно запутался, следуя за Китти и сопровождаемый насмешливыми улыбками знакомых. Пробормотав еще несколько извинений (не помню каких) и сославшись на болезненное состояние, я уехал к себе, не проводив Китти домой.