Эйлин Гудж - Две сестры Страница 20

— Мне просто любопытно. — Олли умолк на мгновение, а потом тряхнул взлохмаченной, как шкура у дикобраза, головой. — Просто… словом, я хотел бы пригласить ее куда-нибудь. Сколько она пробудет в городе?

— Не знаю — она мне ничего пока не говорила о своих планах. Но, боюсь, ты ошибся адресом. — Не было никакого смысла внушать юноше несбыточные надежды. — Она тебе не пара.

Олли моментально ощетинился.

— Почему вы так говорите?

— Ну, во-первых, она старше — ты знаешь мое мнение по этому поводу.

— Мне двадцать четыре. А сколько вашей сестре?

Линдсей произвела мысленные подсчеты.

— Двадцать девять.

— Всего-то пять лет разницы!

— Я говорю сейчас не только о разнице в возрасте. У нее была нелегкая жизнь, Олли. Она… в общем, она не из тех девчонок, которых ты бы пригласил на выпускной бал. И давай на этом закончим, хорошо? — Ей не хотелось быть несправедливой к своей сестре, но Олли должен знать правду.

Однако разубедить его оказалось не так-то легко.

— Итак, у нее было тяжелое детство. Ну и что? Она не стала от этого плохим человеком.

— Я не говорю, что она плохая. Я всего лишь хочу сказать, что она тебе не подходит.

— Вы имеете в виду, это потому, что она — не такая, как вы? — В его голосе прозвучали незнакомые нотки.

«Олли прав, — подумала она. — Я меряю все на свой аршин, а это нечестно». Откровенно говоря, Линдсей так и не оправилась от шока, обнаружив, что сестра из плоти и крови ничем не напоминает тот идеализированный образ, который она мысленно нарисовала. Она часто представляла, как делится с ней самым сокровенным и обсуждает вещи, интересные им обоим. Вместо той идеальной Керри-Энн к ней явилась совершенно чужая особа, которая, по ее собственному признанию, не помнит, какую книгу читала последний раз, и которой Линдсей могла довериться с таким же успехом, с каким обнаружила бы одинаковый с ней вкус при выборе одежды.

И вновь она ощутила угрызения совести, жалея, что не может быть такой же покладистой, как Олли. Но разве не была и она продуктом воспитания? Первые двенадцать лет своей жизни она просыпалась по утрам с чувством страха, не зная, какие еще испытания готовит ей наступающий день. И разве удивительно, что с возрастом для нее стало очень важно осознавать, что все находится под ее контролем? Что она с трудом заводила друзей — особенно среди людей, которые жили как на вокзале, в суете и беспорядке? Таких людей, как ее бывшая одноклассница Сьюзи Ларсон, которая объявилась совсем недавно. Линдсей с сочувствием выслушала историю о грязном и запутанном бракоразводном процессе, через который пришлось пройти Сьюзи, но не откликнулась на предложение подруги встретиться вновь. Не потому что она осталась равнодушна к истории Сьюзи, а потому что для нее это было равносильно получению подозрительной посылки, в которой могло оказаться взрывное устройство.

В данный момент ей хватало и своих забот. Битва за ее землю была в самом разгаре.

Она взглянула на темнеющий за окном пейзаж, который обнимал ее, как нежные руки отца. Руки, которые долго несли ее сквозь жизненные бури и, если будет на то воля Божья, понесут и дальше. Вечерний туман рассеялся, обнажая полупустынную равнину, по которой кое-где стелился невысокий кустарник, и обветренные, суровые утесы вдали, на фоне которых настоящими страшилищами из сказок представлялись искривленные кипарисы. А внизу лежал океан, поверхность которого сверкала потемневшим серебром и бугрилась длинными валами, стремившимися к берегу.

Это была картина, смотреть на которую она никогда не уставала. Она вспомнила свое удивление и ощущение чуда, когда впервые приехала сюда с родителями и обнаружила, что великолепный океан из сериалов «Спасатели Малибу» и «Беверли-Хиллз» на самом деле живое существо, настроение которого изменчиво, как и здешняя погода. То игривый, то коварный. В любой день спокойные воды под синим небом могли смениться страшным штормом, превращающим эти пологие валы в бешеную круговерть воды, безжалостно обрушивающуюся на прибрежные утесы с такой силой, что воздух над ними дрожал и искрился, пронизанный водяной пылью. У океана был особый голос, который нашептывал ей на ухо свои тайны. Он говорил ей, что нужно быть терпеливой и верить. Что раз он сумел вынести все испытания, то и она тоже сможет.

Впереди виднелся ее дом. Освещенный изнутри, он сиял, как маяк, в сгущающейся темноте. По сравнению с другими прибрежными зданиями этого района он выглядел очень скромным, небольшой и приземистый, выстроенный из цельных стволов кедра, с крытой дранкой крышей и обшивкой, под действием морской соли отливавшей мягким цветом благородного серебра, в тон траве, покрывавшей окрестные склоны. Он явно нуждался в ремонте. Крыша просела, доски переднего и заднего крыльца проела сухая гниль, а в кровле недоставало дранок. Но этот дом даже в таком состоянии она не променяла бы на роскошный особняк.

— Ты просто прелесть, и я — твоя должница, — поблагодарила она Олли, затормозившего у подъездной дорожки.

Когда она вылезла из «виллиса», к ней на негнущихся от артрита лапах захромал ее старенький седой лабрадор Честер — сокращенно от «мистер Рочестер», — и она наклонилась, чтобы почесать его за ушами.

Отъезжая, Олли высунулся из окна.

— Желаю вам хорошо повеселиться на вечеринке!

Вечеринка. При мысли о ней у Линдсей вновь упало сердце.

Войдя в дом, она обнаружила Керри-Энн полностью готовой к «выходу в свет». Волосы сестры были пышно взбиты и закреплены муссом, на веки она нанесла синие тени с блестками, а губы подкрасила блеском. Она переоделась в белые джинсы с низкой талией, такие облегающие, что они казались нарисованными белой краской у нее на ногах, и столь же тесную розовую футболку с глубоким круглым вырезом. Поперек груди у нее тянулась сверкающая россыпь металлических заклепок, складывающихся в слово «милашка». Сапожки на высоком каблуке, в которых Керри-Энн приехала, она сменила на яркие босоножки на огромной платформе.

Сейчас она была точь-в-точь их мать.

— И в этом ты собралась идти на вечеринку? — с явным неудовольствием поинтересовалась Линдсей.

Керри-Энн, сидевшая на диване с рыжим котом по кличке Фагин, уютно свернувшимся у нее на коленях, оторвалась от журнала, который небрежно перелистывала, и недоуменно уставилась на нее.

— Что-то не так?

— Нет, все в порядке, — солгала Линдсей.

Сестра прищурилась.

— Я могу переодеться, если хочешь, — предложила она, но без особого энтузиазма.

— У нас уже нет времени. Пора выходить, мы и так опаздываем. — Линдсей бросила взгляд на часы. — А где мисс Хони?

Пропустив ее вопрос мимо ушей, сестра, в свою очередь, осведомилась:

— А разве ты не будешь переодеваться?

— Наброшу что-нибудь и через минуту буду готова.

Керри-Энн разглядывала ее с таким же сомнением во взоре, что и сама Линдсей несколько минут назад, словно прикидывая, в какой же наряд можно успеть облачиться за столь короткое время. Но, в отличие от Линдсей, она явно предпочла оставить свои комментарии при себе.

— Конечно. Тебе виднее. — Она равнодушно пожала плечами и вернулась к своему журналу.

А взгляд Линдсей остановился на старом надколотом блюдечке, стоявшем на кофейном столике. В нем лежали несколько испачканных губной помадой сигаретных окурков. Керри-Энн заметила, куда она смотрит, и с вызовом бросила:

— Не беспокойся. Я курила снаружи.

— Я тебя ни в чем не обвиняю, — отозвалась Линдсей, но голос выдавал ее недовольство.

Керри-Энн отложила в сторону журнал и томно встала с дивана, сбросив с колен Фагина, который поспешил присоединиться к своей сестре Эстелле, игравшей с щепкой для розжига возле камина.

— Послушай, а ведь ты не шутила, когда говорила, что это — забытое Богом местечко, — произнесла Керри-Энн, цокая высоченной платформой, — она подошла к окну, чтобы выглянуть наружу. Повернувшись к Линдсей, она полюбопытствовала: — Тебе здесь никогда не бывает одиноко, а?

— Это мне и нравится, — ответила Линдсей.

— Смешно, но я бы никогда не подумала, что ты предпочитаешь уединение.

— Потому что я целыми днями нахожусь в окружении людей? — улыбнулась Линдсей. — Именно поэтому мне так нужны мир и покой, когда я возвращаюсь домой.

Некоторое время Керри-Энн обдумывала ее слова, а потом кивнула.

— Да, понимаю. Вроде того, как я работала в «Хутерс»[28]. Последнее, что мне было нужно, — это чтобы какой-нибудь придурок приставал ко мне после того дерьма, которое я вынуждена была терпеть в течение смены.

Линдсей не вполне уловила аналогию, но тем не менее согласилась:

— Именно так.

— Зато здесь очень уютно.

Линдсей проследила за взглядом сестры и как будто заново увидела комнату — глазами Керри-Энн. С тех пор как она жила здесь со своими родителями, мало что изменилось. Та же самая «вагонка» на стенах; истертые доски пола под ногами, на котором там и сям были разбросаны коврики, сделанные из полосок ткани, продернутых сквозь холст; светильники в стиле «искусство и ремёсла»[29] и, наконец, разнокалиберная мебель. Взгляд ее задержался на встроенных полках по обе стороны от камина. Одну стену занимали книги и старые виниловые пластинки Арлен — главным образом, оперные арии, — а другая была отведена под коллекцию окаменелостей и минералов Теда. В углу, рядом с камином, приткнулся медицинский стеклянный шкафчик, в котором хранились камешки и окаменелые кости меньшего размера. Единственным, что ее родители любили не меньше музыки и природы, были «блошиные рынки». Дом был битком набит сокровищами, которые они натаскали сюда за долгие годы, тогда как вклад Линдсей ограничивался новой проводкой, кое-какими бытовыми приборами и сантехникой.