Филипп Эриа - Время любить Страница 20

Он опять сел и заговорил как ни в чем не бывало.

- Ты даже представить себе не можешь, мама, что для всех нас значит машина, скорость, что значит ощущать себя повелителем мотора, который отзывается на каждое нажатие твоей ноги.

- Почему же не могу? Вожу я машину подольше, чем ты. И получше.

- Да не в том дело. Тут вопрос поколения. Ты пришла к этому слишком поздно. Ты же сама мне рассказывала, что в детстве видела на улицах Парижа фиакры и лошадей. А мы, мы родились, когда автомобиль уже был. Все наше детство мы мечтали только о том, чтобы водить машину - а их кругом были тысячи,- нестись с бешеной скоростью, стать владыкой дороги. Вспомни-ка наш старый "джип", мне было всего десять, а ты ставила меня между колен и давала мне руль. Я научился вести машину не учась, как научился плавать. Вот такие-то вещи и вырывают пропасть между поколениями. Спроси Жюстена, мы с ним одного поколения.

- Ну-у,- протянул Жюстен, привлеченный в свидетели и старавшийся действовать как можно осмотрительнее.- Я, конечно, не против. И сам хотел бы иметь малолитражку, даже, скажем, "дофина". Но все эти бешеные виражи, как в гангстерских фильмах...

- Потому что ты - человек холодный. И, главное, сейчас не решаешься принять ни ту, ни другую сторону. А я вот отстаиваю свои убеждения. Каждой эпохе свойствен ее романтизм и тот, о котором я говорил,- это наш романтизм. Я же тебе тысячи раз объяснял, мама: теперь существуют новые мифы.

- Ради бога, уволь! Не говори, пожалуйста, о мифах и романтизме в связи со всей этой грязной историей и с золотой молодежью.

- Да все это совсем не так. Ты совсем не о том. Для Патрика это вовсе не грязная история. Тебе рассказывали, что он и сам грабил? Что он участвовал в налетах? А вот и нет, он бескорыстный. И пожалуйста тебе доказательство - он вполне мог бы в тот вечер удовольствоваться машиной достаточно мощной, но поскромнее, и на него никто и внимания бы не обратил. А он нет: угнал машину редкой марки. Из любви к искусству, из любви к приключениям. А теперь против него все общество: понимаешь, почему я говорю о романтизме... Послушай, разве я сказал, что одобряю Патрика?

- Слава те, господи!

- Просто я пытаюсь его понять. Рассматриваю в общей связи со всем...

- Пусть так... Во всяком случае, его ответственность, его казус, то, чем он рисковал, меня не касается. Словом, никакого отношения к нам это не имеет, ты сам запретил мне вмешиваться в эту историю...

- Извиняюсь. Тогда я еще не знал подлинной подоплеки. Теперь узнал, и это все меняет. Теперь мне ясна психология Патрика. Нельзя оставлять его в беде. Ты должна поехать.

- Вот еще новое дело!

- Если нужно, я с тобой поеду.

- К следователю? На разбор дела? К счастью, твои показания не будут учтены: ты, мой мальчик, еще несовершеннолетний.

- А я переговорю с моим опекуном, он ведь из их лагеря. Что, не ожидала? И ты не сможешь мне в этом помешать!

Он бросил эту фразу мне в лицо как вызов. Тон его изменился. Вернее, наш тон. Под моим гневным взглядом мой сын и не подумал сдаться, но тот, другой, посмотрел на меня так, что я поняла - еще одно слово, и он разочаруется во мне.

- Предпочитаю говорить о чем-нибудь другом,- уже спокойнее произнесла я.- Простите, пожалуйста, Жюстен. Ирма! Почему ты до сих пор не накрыла на стол?

Судя по тому, что Ирма сразу же появилась на мой зов со скатертью и с посудой, уже приготовленной на столике на колесах, я догадалась, что она была начеку и, разумеется, слышала наш разговор из кухни. Я избегала смотреть на нее: Ирма явно была на моей стороне, но я не желала выступать общим фронтом против моего сына.

Ужин наконец начался. Мы не разговаривали. Ледяное гаспашо с полагающимся набором пряностей, которые приходилось передавать соседу, отвлекло наше внимание, как бы снова связало нас. Спор не лишил моего сына аппетита, да и меня тоже. Мне хотелось пить, и я нарочно подставила Рено стакан, а не налила сама себе, чтобы он не подумал, будто я на него сержусь; он не торопясь стал наливать вино, в это мгновение мой взгляд упал на его голую руку. Рука эта описала над столом такую гибкую и мягкую дугу, что у меня сердце захолонуло. Тут я вспомнила весь сегодняшний день, и меня охватило отчаяние.

- Мы все немножко нервничаем,- начала я.- И все потому, что ждем завтрашнего дня.

Мой сын, не столь гибкий, как его руки, промолчал.

- Пойми, милый, вовсе еще не доказано, что мое вмешательство пойдет на пользу Патрику.

- Ведь мы о другом решили говорить...

- Ты отлично знаешь, что я не желаю затыкать тебе рот. Или навязывать свою точку зрения.

Он взглянул на меня, и в глазах его неожиданно промелькнула чисто мужская ирония.

- Но, мама, навязывать мне свою точку зрения бесполезно. Впрочем,добавил он, решив больше не дуться или же слишком уверенный в своей правоте,- в этом пункте ты все равно не можешь заставить меня изменить точку зрения. Я вовсе не считаю, что эти две тетеньки такие уж симпатичные, но они ведь не глупенькие девочки, смотри - я объективен. Если бы вся эта махинация была ни к чему, они не стали бы выдумывать ее, да еще вместе с адвокатом. Если не ошибаюсь, тетя Анриетга - это та самая, что все время повторяет: "Не забывайте, что я в своем праве"?

- Как? Ты, оказывается, ее помнишь! - сказала я весело, обрадовавшись его шутливому тону.

- Видишь, значит, эта дама хорошо подкована. Да и другая тоже на свой манер. По-моему, это мать Алена, она приезжала к нам и говорила с тобой. Верно?

- Совершенно верно. Я вижу, ты их хорошо знаешь. Выслушайте, Жюстен, еще одну миленькую историйку. Теперь вы уже по уши влезли в анналы Буссарделей.

- Мне не хотелось бы быть нескромным,- сказал он.

Я поняла, что ему главным образом хотелось соблюсти нейтралитет, но не могла же я пренебречь предоставившимся мне случаем перевести разговор.

- Нескромным? Вы отлично знаете, что это к вам не относится. И ваше беспристрастное мнение может нам очень и очень пригодиться. Рено подтвердит вам, что я больше дорожу мнением молодых, чем своих ровесников. Ну так вот: моя кузина Жанна-Поль, наиболее примечательная из двух дам, которых вы видели здесь, явилась ко мне в качестве mater dolorosa (Скорбящая мать (лат.)) номер один нашего семейства. С целью бросить свою траурную вуаль на чашу весов. Уже лет пять она разыгрывает эту роль. С тех самых пор, как ее сын пошел на верную смерть в Индокитай в том возрасте, когда полагается протирать штаны в Сорбонне. Кстати, неплохой мальчик! Единственный его грех: имел в качестве... даже не друга, а просто соученика одного студента, которого тоже привлекали к судебной ответственности... совсем по другому делу,- добавила я, не пояснив, что тогда речь шла об аборте.- Следователи допрашивали его, Алена, только для проформы, так же как и всех прочих его товарищей по лицею Жансона. Но для отца с матерью это было событием чрезвычайным. Чтобы сын Буссарделей да не был, как жена Цезаря, вне подозрений!.. Короче, в отцовском кабинете разыгралась сцена суда с тремя участниками: "Сын мой, единственное, что тебе остается сделать, это завербоваться в армию!" Бедняге ничуть этого не хотелось, и он прямо об этом заявил. Но ему устроили дома такую жизнь, что он предпочел завербоваться. А через четыре месяца его убили где-то на рисовой плантации.

- Но вы рассказываете нынче вечером истории, относящиеся к прошлому веку...

- Нет, просто к другому миру, к тому, откуда я вышла. Короче, уже на следующий день моя кузина начала репетировать роль матери, у которой родина отняла сына... И, слушая ее здесь, я подумала: может, она сама в конце концов стала верить, что ее сын добровольно пожертвовал собой,- так долго и так много она об этом говорила. И она еще имела наглость сказать мне: "Мы должны делать все, Агнесса, запомните, все, лишь бы спасти наших сыновей, когда они еще, на наше счастье, с нами; я предпочла бы, чтобы мой сын стал бездельником, подонком, лишь бы мне его вернули, лишь бы он был жив!"

Как бы заклиная опасность, я положила руку на руку Рено и, когда опомнилась, все равно руки не отняла. И в то же время я подумала о сходстве между этими двумя случаями, Патрика и Алена, о существующем, видимо, законе, который приводит к одинаковым катастрофам в лоне семьи.

- Да ну их! - заметил Жюстен.- Если даже пойти рассказать судьям всю эту историю про то, что его силком отправили в Индокитай, все равно другому этим не поможешь. Еще возьмут и его тоже пошлют на бойню.

- Я не об этом стала бы говорить. А о том, как они поступили со мной. Тем паче что делалось это все на глазах и с ведома этого самого Патрика, и имя Патрика фигурировало во всех письмах истцов, которыми нас буквально засыпали. Он лично извлек выгоду из того процесса, который нас разорил.

- Да разве в этом дело? - упрямо крикнул Рено. Подперев голову руками, Жюстен сказал:

- А знаешь, все это похоже на кетч в грязи с двенадцатью участниками, который как-то передавали по телеку из Америки. Не могу представить себе вас вышедшей на ринг, чтобы нанести удар кулаком: вы же выберетесь оттуда вся в грязи.