Александр Борин - Крутые повороты Страница 22

Но я-то что мог? Я, хозяин дома? Положение, как говорится, обязывало. Не мог же я встать и указать рукой на дверь своему заведующему сектором. Руки у меня были связаны.

Павел по-прежнему глядел в окно. Лицо его как будто одеревенело. Нет, и ему тоже нельзя было встревать. Он вообще висел на волоске.

Я с надеждой посмотрел на Сергея. В конце концов, мы с Павлом Кириллу — кто? Сослуживцы, сотрудники. А Сергей — самый близкий ему человек. Они старинные, закадычные друзья. Вместе жизнь прожили. Вот пускай и доказывает сегодня свою дружбу. Хватит развлекать нас историческими байками. Пришел час действовать.

Сергей неожиданно рассмеялся.

Я приготовился…

— Ну что ж, — очень весело сказал Сергей. — Настоящая дуэль получается. Поединок… Удар Кирилла, удар Степана Степановича… Давай, Кира, твой ход…

— Что? — Кирилл посмотрел на него. Слов его он, кажется, не разобрал. Или не расслышал.

— Говорю, ход твой, старичок, — очень весело сказал Сергей. — Ну чего же ты? Мы ждем…

Кирилл молчал.

После некоторой паузы Степан Степанович снова спросил его:

— А может, сам и виноват? Плохо исполнял свои супружеские обязанности? А? Ты признайся. Свои же люди!

— Ха-ха-ха, — засмеялся Сергей. — Два один в вашу пользу, Степан Степанович. Два — один…

Из-за стола поднялась жена Сергея и вышла за дверь. Следом за ней, со страхом взглянув на мужа, вышла Оксана.

Кирилл встал.

— Ну! — очень весело сказал ему Сергей. — Смелей же, старичок! Твой ход опять.

И тут я встретился взглядом с Кириллом… И выразительно пожал плечами: ну что я могу поделать? Хозяин дома, положение обязывает… Связан по рукам и ногам… Сам понимаешь…

— Ну что же ты, старичок! — смеясь сказал Сергей. — На войне как на войне… Чего же ты молчишь? Нападай!

Кирилл ничего не ответил. Повернулся к нам спиной и вышел. Из передней приглушенно донеслись быстрые голоса женщин… Короткая возня у вешалки. Хлопнула входная дверь…

И тогда со своего места поднялся Павел.

Он стоял и в упор смотрел на Степана Степановича.

— Куда собрался? — спросил его Степан Степанович. — Рано еще. Посиди… Кажется, нам есть что обсудить с тобой. Как считаешь?

— Степан Степанович, — сказал Павел и сглотнул, как будто у него болело горло. — Степан Степанович, вы… мерзавец…

И тоже вышел из комнаты.

Наступила мертвая тишина.

Такая тишина, что я услышал, как в передней плачет Ольга, жена Сергея.

Еще раз хлопнула входная дверь.

Степан Степанович молчал и остановившимся взглядом тупо смотрел себе в тарелку.

Наверное, от Павла он этого совершенно не ожидал. Ни от кого из нас не ожидал, а уж тем более от Павла.

Утром первого января мне позвонил Сергей.

Ох, как он кричал в трубку!

— …Кирилл что, спятил совсем? — кричал Сергей. — Он спросил меня, хочу ли я идти войной против шефа? А тебя спросил? Тогда какое же он имел право решать за всех нас?.. Мы давали ему такое право?.. Нет, ты скажи, давали?

— Характер, — сказал я.

— Что?

— Характер у Кирилла такой.

— Ах, характер?.. Но почему от этого характера мы должны страдать? Я, ты, Павел?.. Нет, ты скажи, почему?.. Он же погубил вчера Павла. Степан его съест теперь с потрохами… Характер!.. Нет, это уже не характер, старичок… Знаешь, как это называется? Подлость и предательство… Да, да, да!.. Подлость и предательство… Нож в спину! И другого имени этому нет!

Я молчал.

Наверное, я тоже вел себя вчера не лучшим образом. Но что я мог поделать? В моем доме, за моим столом… Лично у меня руки были крепко связаны. Положение обязывало…

Глава третья

Наедине с самим собой

Председатель завкома

И опять документальный рассказ.

Про человека, который тоже совершил однажды компромисс с собственной совестью, но при этом даже и не заметил. Напротив, убежден был: совесть его кристально, изумительно чиста. Ни единого пятнышка!

В конце сентября бухгалтер завода Валентина Васильевна Сомова попросила в завкоме квартиру.

Тридцать один год она проработала на заводе, с матерью и дочкой Наташей жила в двух сырых комнатах — стены в трещинах, потолок навис. Санэпидстанция района дала официальное заключение: площадь к жилью не пригодна. Но никогда прежде квартиры себе Валентина Васильевна не просила. Или из центра города не хотелось уезжать, или мать, старая женщина, упорствовала: здесь век прожила, здесь и останусь. Или просто из скромности: сколько еще людей живут тесно, а у них хоть и сыро, но тридцать один метр на троих…

А в конце сентября Валентина Васильевна все-таки обратилась в завком с заявлением. И почти сразу же, двадцать восьмого числа, заболела. На работу вышла только через два месяца. А тринадцатого декабря опять слегла — и уже безнадежно.

На заводе заволновались, вспомнили, какой Валентина Васильевна прекрасный человек, безотказный работник, подумали о ее восьмидесятилетней матери, о дочке Наташе, которая еще учится и работает, купили яблок, апельсинов, подняли из дела заявление Валентины Васильевны о квартире и отправили к ней делегацию во главе с председателем завкома Зинаидой Михайловной Грушиной.

25 февраля Грушина собрала завком и сказала:

— Мое мнение квартиру Сомовой надо дать. Сколько ни проживет Валентина Васильевна, так пусть хоть проживет в сухих стенах.

И завком за это проголосовал единогласно.

А через пять дней Валентина Васильевна скончалась.

Гроб с телом еще находился в морге, а Зинаида Михайловна снова собрала завком.

— На повестке дня у нас сегодня такой вопрос, — сказала она. — Ситуация, как вы знаете, изменилась. Сомова умерла, и выделенная ей заводская площадь должна теперь попасть в руки чужих людей, на заводе никогда не работавших. Я говорю о ее матери, гражданке Сомовой Н. Т., и о совершеннолетней дочери Наталии.

Секретарь парторганизации Вера Андреевна Казакова всплеснула руками:

— Зинаида Михайловна, совесть у вас есть? Прах Валентины Васильевны еще земле не предан…

Директор завода Владимир Иванович Новиков сказал:

— Валентина Васильевна тридцать один год проработала на нашем заводе. Полагаю, неэтично отбирать у ее семьи уже обещанную ей квартиру…

— Ставлю на голосование, — сказала Грушина.

Завком проголосовал: квартиру семье Сомовой не давать.

На похороны Грушина не поехала. Собиралась, конечно, и на траурном митинге, как положено, сказала бы речь: о том, каким добросовестным работником всегда являлась Валентина Васильевна, каким она пользовалась большим авторитетом в коллективе. Но Зинаиде Михайловне передали, что после вчерашнего заседания завкома родственники не хотят ее видеть на похоронах. Ну что ж, это их, родственников, законное право.

Траурный митинг в крематории открыла парторг Вера Андреевна Казакова. Она мне сейчас признаётся: от стыда за вчерашнее заседание завкома не в силах была произнести двух слов.

Директор Новиков перечислил заслуги покойной: занесена в книгу Почета, имеет грамоты, награждена медалями «За оборону Москвы» и «За доблестный труд». Вечная память!

Но директора слушали вполуха. За его спиной продолжали обсуждать вчерашнее заседание завкома. Одни ужасались: да разве же так можно? Людьми надо быть! Другие не понимали: а что, собственно, произошло? Не младенца же угла лишили. Двух взрослых женщин оставили жить, где и жили. Грушина права: Наташа не маленькая, пускай не норовит на готовенькое, а сама себе зарабатывает жилье.

На минуту притихли, когда гроб ставили на постамент, он плыл вниз, и Наташу, еле державшуюся на ногах, под руки вывели на воздух.

А потом, по дороге к троллейбусу и к метро, заспорили опять, с новой силой: права Грушина или не права?

Вера Андреевна Казакова и директор Новиков поехали к Сомовым на поминки. Директор поднял рюмку и перед светлой памятью Валентины Васильевны от имени администрации и общественности завода пообещал не оставлять вниманием ее семью. «Ее семья — это наша семья», — сказал он.

А через неделю, 11 марта, на заводе состоялось общее собрание все с той же повесткой дня: о квартире, выделенной Сомовой В. В.

За минувшую неделю страсти здесь совсем накалились. Кто-то составил и пустил по рукам подписной лист: «В президиум собрания. Коллектив завода просит оставить площадь за заводом». Тут расписывались все, кто был против Наташи, но, случалось, ставили подпись и те, кто ей сочувствовал. «Оставить за заводом» они понимали — отдать семье покойной Валентины Васильевны. А как же иначе.

Открыла собрание Зинаида Михайловна Грушина.

В зале была и Наташа. Сидела, слушала.

К ней обратились. Она встала.

— Почему мать раньше не подавала заявление?