Иоганн Гете - Избирательное Сродство Страница 22

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На следующее утро капитан исчез, оставив друзьям письмо, проникнутое благодарностью. Он и Шарлотта простились еще накануне вечером быстро и немногословно. Чувство говорило ей о вечной разлуке, и она смирилась; во втором письмо графа, которое капитан показал ей под самый конец, речь шла и о видах на выгодный брак; и хотя он не придавал значения этому упоминанию, все же Шарлотта сочла дело решенным и бесповоротно отказалась от мысли о нем.

Но зато она считала себя теперь вправе и от других требовать тех же усилий, какие она сделала над собою. Для нее это не оказалось невозможным, пусть же это будет по силам и другим. Разговор с мужем она и начала в таком духе н с тем большей прямотой и доверчивостью, что ощущала необходимость раз навсегда покончить с этим.

- Наш друг покинул нас,- сказала ода.- Мы теперь, как прежде, снова вдвоем, и от нас зависит, вернемся ли мы к прежнему состоянию.

Эдуард, который был глух ко всему, что не шло на пользу его страсти, решил, будто Шарлотта намекает на то время, когда она была вдовой, и подает ему, хотя и неопределенную, надежду на развод. И он с улыбкой ответил:

- Почему бы нет? Надо лишь со всем прийти к согласию.

Но как же он был разочарован, когда в ответ Шарлотта сказала:

- Изменение в судьбе Оттилии тоже зависит сейчас только от нас, ибо нам представляются две возможности благоприятным образом устроить ее жизнь. Она может возвратиться в пансион, так как моя дочь уехала к бабушке, и, кроме того, ей открыты двери одного уважаемою дома, где она вместе с единственной дочерью семьи будет воспитываться так, как это ей подобает.

- Однако,- возразил Эдуард довольно твердо,- Оттилия в нашем дружеском кругу так избаловалась, что всякий иной ей вряд ли будет по душе.

- Мы все избаловались,- сказала Шарлотта,- и ты не меньше других. Но теперь пора образумиться, пора всерьез подумать о благе всех членов нашего маленького кружка и даже пойти на некоторую жертву.

- Только я,- ответил Эдуард,- нахожу несправедливым, чтобы в жертву была принесена Оттилия, а это как раз и случится, если мы вытолкнем ее сейчас в среду чужих людей. Капитан нашел здесь свое счастье, и его мы можем отпустить спокойно, даже с чувством удовлетворения. Но как знать, что ждет Оттилию? К чему спешить?

- Что ждет нас, это довольно ясно,- не без волнения ответила Шарлотта, а так как она решилась высказать вез разом, то и продолжала: - Ты любишь Оттилию, ты привыкаешь к ней. В ней тоже зарождается и растет привязанность к тебе и страсть. Почему не высказать словами то, что открывает и подтверждает нам каждый час? Ужели у нас не хватит предусмотрительности спросить себя: что же из этого выйдет?

- Если на это сразу и нельзя ответить,- заметил, взял себя в руки, Эдуард,- то, во всяком случае, именно тогда не следует торопиться, когда не знаешь, что принесет будущее.

- Здесь,- возразила Шарлотта,- не требуется особой мудрости, чтобы предусмотреть будущее, и как бы то ни было, уже и сейчас можно сказать, что мы оба не так молоды, чтобы слепо идти туда, куда не хочется и не следует идти. Никто уже не станет заботиться о нас; мы сами для себя должны быть друзьями и наставниками. Никто не ожидает от нас, чтобы мы ударились в крайности, и никто не ожидает, чтобы мы могли вызвать порицание, а то и насмешки.

- Можешь ли ты осудить меня,- возразил Эдуард, будучи не в силах с той же прямотой и ясностью отвечать на слова жены,- можешь ли ты пенять мне за то, что мне дорого счастье Оттилии? И не будущее счастье, которого нельзя предвидеть, а настоящее? Вообрази себе,- чистосердечно и без самообмана,вообрази себе Оттилию вырванной из нашего общества, отданной во власть чужим людям,- у меня, по крайней мере, недостало бы жестокости уготовить ей такую перемену.

Шарлотта сквозь притворство мужа увидела всю его решимость. Только сейчас она почувствовала, насколько он отдалился от нее. В волнении она воскликнула:

- Неужели Оттилия может быть счастлива, если она разлучат нас! Если она отнимет у меня мужа, у его детей-отца!

- О наших детях, мне кажется, беспокоиться нечего,- с холодной улыбкой сказал Эдуард. И уже более ласково добавил: - Да и к чему сразу думать о крайностях?

- Крайности ближе всего к страсти,- заметила Шарлотта.- Иска еще не поздно, не отвергай доброго совета, не отвергай помощи, которую я предлагаю тебе, нам обоим. В смутных обстоятельствах действовать и помогать должен тот, кто яснее видит. На сей раз - это я. Милый, дорогой Эдуард, положись на меня! Неужели ты думаешь, что я так просто откажусь от счастья, которого добилась, от своих самых драгоценных прав, от тебя?

- Кто же это говорит! - с некоторым смущением возразил Эдуард.

- Да ты сам,- ответила Шарлотта.- Разве, желая удержать Оттилию здесь, ты тем самым не даешь согласия на все, что из этого произойдет? Я не хочу неволить тебя, но если ты не можешь побороть себя, то, во всяком случае, долго ты себя обманывать тоже не сумеешь.

Эдуард почувствовал всю ее правоту. Сказанное слово страшно, когда оно вдруг сразу выразит все, что уже давно говорило тебе сердце, и Эдуард, лишь бы только уклониться в эту минуту от ответа, проговорил:

- Мне ведь еще не вполне ясно, что ты хочешь делать.

- Я намеревалась,- сказала Шарлотта,- обсудить с тобой оба предложения. И в том и в другом много хорошего. Пансион - самое подходящее место для Оттилии, такой, какой мы ее видим сейчас. Но другая возможность шире, богаче и больше обещает в будущем,- затем она подробно изложила мужу оба плана и закончила словами: - Что же касается моего мнения, я бы дом этой дамы по многим причинам предпочла пансиону, в особенности же потому, что мне не хочется усиливать привязанность, может быть, страсть молодого человека, сердце которого там покорила Оттилия.

Эдуард как будто согласился с нею, но только для того, чтобы дать себе отсрочку. Шарлотта, считавшая необходимым действовать решительно, тотчас воспользовалась тем, что Эдуард не стал ей прямо перечить, и на ближайшие же дни назначила отъезд Оттилии, к которому она уже все потихоньку приготовила.

Эдуард ужаснулся; он почел себя обманутым, а в ласковых словах жены увидел притворство и искусный расчет, направленный на то, чтобы навеки отнять у него его счастье. Внешне он предоставил ей всем распоряжаться, но в душе уже принял решение. Только чтобы перевести дух, чтобы предотвратить надвигавшуюся безмерную беду - удаление Оттилии, оп решился покинуть свой дом, и притом с ведома Шарлотты, которую ему удалось обмануть заверением, что он не желает присутствовать при отъезде Оттилии и вообще с этой минуты не хочет больше видеть ее. Шарлотта, думая, что добилась своего, во всем соглашалась с ним. Он заказал лошадей, дал камердинеру необходимые распоряжения насчет того, что тот должен уложить и куда следовать за ним, и, словно бы уже пустившись в путь, сел и написал письмо

ЭДУАРД - ШАРЛОТТЕ

Не знаю, поддается или не поддается исцелению недуг, постигший нас, но, моя дорогая, я чувствую, что могу спастись от отчаяния, только дав передышку и себе, и всем нам. Принося себя в жертву, я приобретаю право требовать. Я покидаю мой дом и вернусь лишь при более спокойных и благоприятных обстоятельствах. Ты же должна оставаться в нем, но вместе с Оттилией. Я хочу, чтобы она была с тобой, не с чужими людьми. Заботься о ней, будь с ней такой, как всегда, и даже еще ласковей, дружелюбней, нежней. Я обещаю не искать с ней никаких тайных сношений. Лучше мне некоторое время ничего не знать о том, как вы живете; я буду надеяться на самое лучшее. Так же и вы думайте обо мне. Единственное, о чем я тебя прошу, прошу от всего сердца, со всей настойчивостью: не пытайся устроить Оттилию в другом месте, изменить ее положение. За пределами твоего замка, твоего парка, порученная чужим людям, она будет принадлежать мне, я завладею ею. Если же ты с уважением отнесешься к моей привязанности, моим желаниям, моей скорби, если ты польстишь моей безумной мечте, моим надеждам, то и я не стану противиться исцелению, когда оно представится мне возможным.

Последняя фраза хоть и вышла из-под его пера, но шла она не от сердца. Увидев ее на бумаге, он горько заплакал. Так или иначе, он должен отказаться от счастья, пусть даже от несчастья,- любить Оттилию! Теперь только он почувствовал, что он делает. Он уезжает, сам не зная, что из этого еще может выйти. Сейчас, во всяком случае, он больше не увидит ее - и увидит ли когда-нибудь - кто знает? Но письмо было написано, лошади ждали: он каждое мгновение должен был опасаться, что где-нибудь ему встретится Оттилия и его решимость пропадет. Он взял себя в руки; он подумал, что ведь от него зависит вернуться в любую минуту и что, удаляясь, он, может быть, приближает исполнение своих желаний. Он представил себе и то, как Оттилию будут вытеснять из дому, если он останется. Он запечатал письмо, сбежал с лестницы и вскочил на лошадь.

Когда он проезжал мимо гостиницы, он увидел нищего, которого минувшей ночью так щедро одарил. Тот мирно обедал в беседке: при появлении Эдуарда он встал и почтительно, даже благоговейно поклонился. Этот человек появился вчера перед Эдуардом, когда он вел под руку Оттилию; теперь он мучительно напомнил ему о счастливейшем часе его жизни. Страдание его еще усилилось; сознание того, что он оставляет позади, было для него нестерпимо. Он еще раз бросил взгляд на нищего.