Джордж Элиот - Мельница на Флоссе Страница 22

Одно обстоятельство только облегчало tete-a-tete с дядею Пулет; он всегда держал при себе множество различных лепешечек и пиперментов; и когда беседа шла вяло, он оживлял ее этого рода развлечением.

– Вопрос: любите вы пиперменты, молодой сэр? вызывал только безмолвный ответ, если его сопровождало самое предложение этого предмета.

Появление девочек внушило мистеру Пулету другое развлечение, в виде пряников, обильный запас которых держал под замком, для своей собственной забавы в дождливое время; но когда у детей уже было в руках соблазнительное лакомство, тетка Пулет объявила им свое желание, чтоб они его не ели, пока не принесут подноса и тарелок; а то с этими хрупкими пряниками весь пол будет в крошках. Для Люси это еще было небольшое горе; пряник был такой красивый, что даже жалко было его есть; но Том выжидал удобного случая, и пока старшие разговаривали, поспешно запихал его весь к себе в рот и жевал украдкой. Что касается Магги, то она, по обыкновению, увлеклась гравюрою, представлявшею Улисса и Навзикаю, которую дядя Пулет купил за картинку библейского содержание, урони ла свой пряник и нечаянно раздавила его под ногою, к величайшему огорчению тетки Пулет. Магги сознавала свою немилость и начала отчаиваться, что не услышит сегодня табакерки с музыкой; ей пришло в голову, после некоторого размышление, что Люси была фавориткою и могла попросить дядю сыграть песенку. Итак, она шепнула Люси, и Люси, всегда исполнявшая о чем ее просили, подошла поспешно к дяде и, краснее и, перебирая свое ожерелье, – сказала:

– Дяденька, пожалуйста, сыграйте нам песенку.

Люси думала, что табакерка играла такие хорошенькие песенки по особенному таланту дяди Пулета, и в самом деле таково было общее мнение большинства его соседей в Гаруме. Начиная с того, что мистер Пулет купил эту табакерку, умел заводить ее, знал наперед какую песенку она будет играть, так что обладание этим необыкновенным музыкальным инструментом служило доказательством, что мистер Пулет был не совсем так ничтожен, как многие могли бы предполагать. Пулет, когда его просили показать свое искусство, никогда не унижал его слишком быстрым согласием. «Посмотрим», он обыкновенно – отвечал, не обнаруживая ни малейших признаков, что он намерен исполнить просьбу, пока не пройдет приличное число минут. У дяди Пулета была своя программа на все великие случаи в жизни общественной, и таким образом он ограждал себя от всех неприятностей, с которыми, к несчастью, соединена свобода воли.

Может быть, ожидание усилило наслаждение Магги, когда раздалась обворожительная песенка: в первый раз еще сегодня она забыла, как тяжело было у ней на сердце, забыла, что Том сердился на нее; и когда табакерка проиграла «Умолкни милых пташек хор», лицо ее блистало счастьем и она сидела неподвижно с сложенными руками; мать ее утешалась теперь мыслью, что Магги иногда можно было назвать хорошенькою, несмотря на ее смуглый цвет лица. Но когда волшебная музыка прекратилась, она вскочила и, подбежав к Тому, обняла его и – сказала:

– О, Том! не правда ли, как это хорошо?

Чтоб вы не обвиняли Тома в совершенной бесчувственности, если в нем закипела новая досада на Магги в эту непрошенную и непонятную ему ласку, я должен предупредить вас, что у него была в руках рюмочка с водянкою, и что он пролил половину по ее милости. Он был бы совершенный тюфяк, если б не – сказал с сердцем: «Ну, гляди, что наделала», особенно когда его негодование было подтверждено всеобщим порицанием поведение Магги.

– Отчего не сидите вы спокойно, Магги? – сказала ее мать с сердцем.

– Пусть лучше маленькие дети и не ходят ко мне, если они так ведут себя, – сказала тетка Пулет.

Бедная Магги села опять; все музыкальное наслаждение покинуло ее душу и семь маленьких демонов снова гнездились в ней.

Мистрис Теливер, предвидя только одни шалости, если дети останутся еще долее в комнате, предложила, при первом случае, чтоб они пошли играть на двор, так как они теперь совершенно отдохнули; тетка Пулет даже дала на это свое позволение, прибавив только, чтоб они гуляли в саду по дорожкам, и что если им хочется видеть, как кормят птицу, так они смотрели бы издали с тумбы. Это ограничение было выдано с тех пор, как Том преследовал павлина, надеясь, что он от страха потеряет хоть одно перышко.

Наряды и материнская заботливость на время отвлекли мысли мистрис Теливер от ссоры с мистрис Глег; но теперь важный вопрос о шляпке представился в отдаленной перспективе, дети удалились из комнаты и вчерашние заботы опять явились на первом плане.

– Так, право, тяготит мое сердце, – начала она в виде вступления: – что мистрис Глег в неудовольствии оставила мой дом вчера. Право, и в уме у меня не было оскорблять сестру.

– Ах! – сказала тетка Пулет: – право и не придумаешь, чего только не наделает Джэн. Я не скажу этого посторонним, разве только доктору Тернбулу, но я убеждена, Джэн морит себя голодом. Я постоянно говорила про это Пулету; он вам это подтвердит.

– Как же, вы мне говорили это прошедший понедельник, когда мы пили еще у них чай, – сказал мистер Пулет, начинавший теперь гладить колено и прикрывать его платком, как это он делал обыкновенно, когда разговор становился особенно интересным.

– Очень может быть, – сказала мистрис Пулет. – Вы помните завсегда, что я говорила, даже лучше меня самой. Удивительная у него память, – продолжала она, смотря патетически на свою сестру. – Плохо пришлось бы мне, если б да приключился у него удар; он так хорошо помнит, когда принимать мне мое лекарство; ведь я теперь принимаю три лекарства.

– Пони маю, как и прежде: через каждый вечер новые капли в одиннадцать и в четыре часа, и шипучую микстуру, когда угодно, – повторил мистер Пулет, как дурак, с расстановкою посасывая лепешечку.

– Для сестры Глег, может быть, было бы лучше, если б она обращалась к доктору, вместо того, чтоб жевать ревень от всякой хворости, – сказала мистрис Теливер, которая рассматривала вопрос о медицине, преимущественно в отношении мистрис Глег.

– Страшно подумать об этом, – сказала тетка Пулет, всплеснув руками. – Как это люди только шутят с своими внутренностями! Да и не грех ли это перед Провидением? На что же и доктора, если мы не станем советоваться с ними? И когда у людей есть средства заплатить доктору, право, это не прилично. Несколько раз я говорила об этом Джэн. Право мне стыдно, что знакомые наши знают про это.

– Нам теперь нечего стыдиться, – сказал мистер Пулет. – У доктора Тернбула нет другого такого пациента, как вы в целом приходе, по смерти мистрис Сетон.

– Знаете ли, Бесси, Пулет бережет все мои склянки с лекарствами? – сказала мистрис Пулет. – Он ни одной не хочет продать. «Пусть люди посмотрят на них, говорит он, когда я умру». Уже две полки в длинной кладовой уставлены ими; но, прибавила она, начиная плакать: – хорошо было бы для меня, если б удалось дойти до трех; пожалуй, я еще умру прежде нежели покончу последнюю дюжину. Коробочки от пилюль в шкафу, в моей комнате – не забудьте этого сестра; от припарок ничего не осталось показать, разве только одни счеты.

– Не говорите, пожалуйста, про вашу смерть, сестра! – сказала мистрис Теливер. – Как вы умрете, кто тогда рассудит меня с сестрою Глег, и потом вы только можете помирить ее с мистером Теливер. Сестра Дин никогда не держит моей стороны, да и нечего на нее рассчитывать, если б она и стояла за меня, она вечно говорит как женщина с хорошим состоянием.

– Вы знаете, Бесси, муж ваш такой несграбный, – сказала мистрис Пулет добродушно, растрагиваясь за свою сестру. – Никогда не почтит он нашей семьи, как бы должно, и дети пошли в него: мальчик такой шалун, бегает от своих теток и дядей; а девочка грубиянка и смуглая такая. Это уж ваше несчастье. Жаль мне вас; Бесси, вы всегда были моя любимая сестра и всегда нам нравились одни и те же образчики.

– Я знаю, Теливер вспыльчив, и всегда такие выражения употребляет, – сказала мистрис Теливер, утирая одну слезинку в уголку глаза: – но я убеждена, он мне не станет поперечить, если я радушно буду принимать родных с моей стороны.

– Я не намерена, Бесси, представлять вашего положения хуже, нежели оно есть, – сказала мистрис Пулет с состраданием. – Я уверена, и без того вам будет довольно заботы; у вашего мужа еще на руках нищая сестра с кучею детей, и говорят, он такой сутяга. Убеждена я, он и вас нищей оставит, как умрет. Чужим я этого говорить не стану.

Перспектива такого положение далеко не была отрадною для мистрис Теливер. Воображение ее трудно поддавалось впечатлением, но она видела всю неприятность своего положение, когда другие находили его неприятным.

– Право, сестра, я не знаю, что мне делать, – сказала она, как бы опасаясь, что предвещаемые несчастья будут зачтены ей в справедливое воздаяние. – Какая женщина более меня старалась о своих детях? В Благовещенье, как была у нас чистка в доме, я все занавески у кроватей переменила и работала за двух; потом я сделала последнюю калиновую водянку – ну, просто на славу! Я всегда подаю ее вместе с хересом, хоть сестра Глег и говорит, что я мотовка. Люблю я опрятно и приодеться, а не ходить пугалом дома. Ну, что ж? по крайней мере никто в целом приходе не скажет, чтоб я злословила кого или сплетничала; никому не желаю я зла; и кто пришлет мне пирог с свининою, тот не останется, Конечно, в накладе, потому что мои пироги хоть прямо на выставку против всех соседей; а белье все мое в порядке: умру я завтра – мне не будет стыдно. Ни одна женщина более этого не в состоянии сделать.