Жорис-Карл Гюисманс - Наоборот Страница 23

Воспоминания об этих картинах обступили дез Эссента. Прикзчик, удивленный видом зачитавшегося покупателя, поинтересовался, какой из путеводителей тот выбрал. Дез Эссент рассеянно посмотрел на него, но, спохватившись, извинился, заплатил за Бедкера и вышел на улицу. Сырость была пронизывающей. Ветер дул сбоку и хлестал дождем по стенам.

- Поезжайте вон туда, - бросил дез Эссент кучеру и указал ему на некое зведение в конце галереи на углу улиц Риволи и Кастильоне, которое беловытым светом своих окон в миазмах тумана и бесприютности нанастья напоминало гигантский ночник.

То был винный погреб "Bodega". Дез Ессент очутился в вытянутой, как длинный коридор, зале. Ее свод подпирался чугунными столбами, а вдоль сте шли ряды высоких винных бочек.

Их пузо было затянуто железными обручами и украшено деревянной решеткой, напоминавшей подставку для трубок. Из нее торчали ножки бокалов, похожих на тюльпаны. В подбрюшье каждой бочки находился керамический краник. Венчали же все королевский герб и цветная этикетка с указанием сорта вина и цены всей бочки, бутылки или бокала.

В проходе между бочками, освещаемом газовыми рожками безобразной серо-стальной люстры, располагались столики, на которых стояли плетенки с печеньем "Палмерс" и солеными сухариками, а также тарелки с галетами и сэндвичами, на вид пресными, но внутри полными горчицы. Столики вслед за частоколом стульев уходили в самые недра заведения. Эти недра также были уставлены бочками, а на бочках высились бочонки с выжженными каленым железом клеймами.

Дез Эссент расположился в этом хранилище крепких вин и ощутил себя порабощенным их густым запахом. Он посмотрел по сторонам: вот тут выстроилась шеренга портвейнов -- на вкус терпких или мягких, на цвет бордовых или малиновых. Они отличались друг от друга хвалебным перечислением своих достоинств: "old port, light delicate", "cockburn's very fine", "magnificent old Regina". А вон там, выпятив брюхо, теснились бутылки с различными типами марочного испанского хереса, то приобретавшим цвет топаза, то становившимся бесцветным или дымчатым, сухим или сладким: "san lucar", "pasto", "pale dry", "oloroso", "amontilla".

Зал был переполнен. Дез Эссент, облокотившись на столик, дожидался стакана портвейна. Он заказал его у джентльмена, который откупоривал бутылки с содовой. Своей формой они в точности повторяли капсулы с желатином и клейковиной -- веществами, которыми фармацевты смягчают горечь некоторых лекарств.

Вокруг были одни англичане: бледные и нелепые протестантские пасторы в черном с головы до ног, в мягких шляпах, шнурованных башмаках, длиннополых рединготах, застегнутых на множество мелких пуговиц, с бритыми подбородками, прилизанными сальными волосами и в круглых очках; субъекты, походившие на мясников, -- с бульдожьими рожами, апоплексическими шеями, красными, как помидор, ушами, сизыми щеками и по-бычьи тупым взглядом; бородачи, смахивавшие на обезьян; еще дальше, в самом конце залы, какой-то дылда с волосами, как пакля, и белесой бороденкой, напоминавшей артишоковые волоски, разглядывая в лупу антикву английской газеты, сидевший напротив него коротышка-толстяк, с виду американский коммодор, обветренный, толстоносый, с сигарой из-под усов, сквозь дрему взирал на висевшие по стенам карты шампанских и прочих марочных вин: Перрье, Редедер, Хайдзик, Мумм, выведенное готическими буквами название с изображением головы монаха в капюшоне: "Дом Периньон, в Реймсе".

В атмосфере караульного помещения дез Эсеент вдруг как-то размяк. Англичане переговаривались между собой, а он, одурев от их болтовни, погрузился в сладкие грезы. Он всматривался в стакан с пурпурным портвейном, излюбленным напитком диккенсовских персонажей, и видел перед собой седину и румянец мистера Уикфельда, неумолимый взгляд флегматика и хитреца мистера Талкингхорна, этого угрюмого адвоката из "Холодного дома". Нет, решительно все они сошли со страниц диккенсовских романов и предстали перед ним в "Bodega" во плоти и крови. Воспоминания, навеянные недавним чтением, были удивительно яркими. В памяти возник диккенсовский город, возник хорошо освещенный и жарко натопленный дом с добрыми хозяевами и крепкими засовами. И крошка Доррит, Дора Копперфилд, и сестра Тома Пинча неспешно разливали вино. Этот город напоминал теплый ковчег, плавающий по океану грязи и копоти. Дез Эссент разнежился в Лондоне своей мечты и был счастлив, что сидит в тепле и прислушивается к реву плывущих по Темзе (подле моста у Тюильри) буксиров. Он допил свой портвейн. Тепло от дымивших сигар и трубок в какой-то степени согревало залу, однако, очнувшись и ощутив промозглую сырость дождливого дня, дез Эссент почувствовал легкий озноб.

Он заказал стакан амонтильядо, но в этом сухом белом вине вдруг исчезла мягкая и душистая сладость Диккенса и заявила о себе мучительная, болезненная пряность Эдгара По. Кошмарный образ бочонка и замурованного подземелья возник перед Эссентом. Почудилось ему, что пошло-добродушные лица англичан и американцев за столиками таят коварство и ужасные намерения. Потом он заметил, что зала пустеет и близится время обеда. Дез Эссент расплатился, с трудом встал, в полном осоловении направился к выходу. Едва он ступил за порог, как ему влепили мокрую пощечину. Порывы ветра и дождя приводили в движение огненный веерок фонарных огней, но света от этого не добавлялось. Небо стало совсем низким и наполовину скрыло дома. Дез Эссент смотрел на утопавшие во мраке и разгуле стихий арки улицы Риволи, и ему казалось, что он находится в темном туннеле под Темзой. Но тут у него начались голодные спазмы в животе, и это вернуло дез Эссента к действительности. Он снова сел в свой фиакр, дал кучеру адрес таверны на рю д'Амстердам, у вокзала, и посмотрел на часы. Было семь вечера. Еще оставалось время поужинать. Поезд отходил только без десяти девять. Он посчитал на пальцах, прикидывая расстояние от Дьеппа до Нью-Хейвена, и сказал себе: "Если сведения в путеводителе точные, то завтра днем в двенадцать тридцать я -- в Лондоне".

Фиакр остановился у таверны. Дез Эссент снова спустился по ступенькам и вошел в длинную, коричневую, но без всякой позолоты залу. Перегородки в половину человеческого роста разбивали ее на отделения, напоминавшие конюшенные стойла. В самом широком месте залы, у дверей, располагалась стойка, над которой возвышались огромные пивные насосы, рядом с ними громоздились копченые окорока цвета старинной скрипки; подкрашенные суриком омары; маринованная макрель в колечках лука и кружках сырой моркови; ломтики лимона, букетики из тимьяна и лавра, можжевеловые ягоды и горошины перца в мутном соусе.

Одно из отделений оказалось свободным. Дез Эссент занял его и подозвал молодого человека в черном. Тот склонился перед ним, бормоча какие-то непонятные слова. Пока накрывали на стол, дез Эссент оглядел своих соседей. Как и в предыдущем заведении, островитяне с фарфоровыми глазками и красными лицами, кто задумчиво, кто надменно, были поглощены чтением иностранных газет. Ужинали только женщины, без кавалеров, сидя по двое лицом к лицу, -дородные англичанки с мальчишечьими лицами, лошадиным оскалом зубов, румяными щеками, большерукие и длинноногие. Они с увлечением поедали ромштекс-пай -- запеченное в тесте мясо под грибным соусом.

Дез Эссент давно уже потерял интерес к еде, но теперь, поразившись аппетиту этих здоровячек, сильно захотел есть. Он спросил себе "окстейл-суп" и с удовольствием отведал этот навар из бычьих хвостов, легкий, нежный, но вместе с тем и сытный. Затем он просмотрел меню рыбных блюд, заказал "haddock", нечто вроде копченой трески, но с удовлетворением прикончив ее, при виде прожорливости своих соседей снова безумно захотел есть, проглотил ростбиф с яблоками и осушил две пинты эля. Мускусный запах коровника, свойственный этому светлому напитку, приятно возбудил его.

Утолив голод, дез Эссент через силу съел ломтик стилтонского рокфора, сладость которого слегка горчила, а также попробовал кусочек пирога с ревенем, после чего для разнообразия выпил портера -- темного горьковатого пива с запахом лакрицы.

Дез Эссент перевел дух; вот уже много лет он так много не ел и не пил. И непривычно сытная еда заставила его желудок заработать в полную силу. Дез Эсеент расположился поудобней, закурил и приготовился побаловать себя кофе с джином.

Дождь все не переставал. Дез Эссент слышал, как он барабанит по застекленному потолку в глубине залы и водопадом низвергается по водосточным трубам. В зале никакого движения. Все так же, как и он, нежились в тепле, за одной-единственной рюмочкой.

Языки развязались. Поскольку англичане во время разговора поднимали глаза к небу, дез Эссент заключил, что они говорят о плохой погоде. Никто из них не смеялся; все они были одеты в серый шевиот с чесучово-желтой или нежно-розовой искрой. Он бросил восхищенный взгляд на их одежду. Ни цветом, ни покроем платья англичане друг от друга не отличались, и дез Эссент обрадовался, что и сам ничем не выделяется из их среды и хотя бы в какой-то мере походит на коренного лондонца. Вдруг дез Эссент подскочил. "Не пора ли на поезд? -- подумал он и посмотрел на часы. -- Без десяти восемь. Еще полчаса можно посидеть". И снова стал размышлять о своих планах.