Владислав Вишневский - Кирза и лира Страница 23

Мы растерянно аплодируем. Ну, дед! Ну, орёл!..

Потом нам долго и скучно рассказывают «…о славной боевой истории родной части. Об офицерах, сверхсрочнослужащих, солдатах, которыми по праву гордится часть, полк, дивизия и наши войска в целом. Что служить на Дальнем Востоке — это очень почётно, а служить в нашей части вдвойне почётней…» О, а мы уж подумали… Нет, оказывается, повезло нам.

Но мы устали уже стоять.

Тем, кто сидит, хорошо, лафа, а мы-то стоим. Мест не хватило. Устали. Невнимательно слушаем. Мнёмся, переступаем с ноги на ногу, топчемся, переговариваемся. Лопоухие, стриженые головы, тонкие ещё шеи, чисто пестики в ступе, свободно болтаются в широком пространстве воротничка гимнастерок. Устали долго стоять и слушать. Не привыкли ещё. Отвлекаемся… Побегать бы, иль покурить…

«…заботливые офицеры — командиры рот, взводов, старшины будут вам всегда как родные!.. — Мы ищем глазами нашего старшину. На его каменном, невозмутимом — родном! — лице написана готовность немедленно, сейчас вот, прямо вот тут сделать из нас…»

— Котле-еты!.. — шепчет в ухо Мишка. Мы прыскаем в кулак. Я незаметно достаю из кармана свою кружку и показываю ему. Мишка, видя этот несуразный торжественности момента серый столовский предмет закатывается, хватается за живот, приседает от сдавленного хохота. Давясь от смеха, протягивает мне руку. А… в ней — тоже кружка! Не выдерживая, мы хохочем почти в открытую. Старшина тут же вычисляет нас своим прищуренным стальным взглядом… Вполне натурально давясь, глотаем смех. Окончательно успокаиваемся, получив от своих товарищей по нескольку хороших тумаков в бока и спины. Спасибо, друзья, спасибо!..

«…и младший сержантский состав с их опытом и мастерством быстро заменят вам ваших матерей и отцов. Помогут вам стать настоящими солдатами, доблестными защитниками нашей великой Родины — Союза Советских Социалистических Республик! Всё».

— Р-рота-а-а, вста-ать. Сми-ир-р-на! — зычно кричит наш ротный. Мы встали, что дальше? У нас это получилось вяло, как в школе. Вернее, нам-то что, мы как стояли, так и стоим. А вот эти, которые за партами, пока проснулись, да пока свои зады оторвали — полчаса прошло. Подполковнику это вроде не понравилось. Он кисло отвернулся к группе других офицеров и о чем-то с ними заговорил, — обиделся видать.

— Товарищ подполковник, разрешите выводить? — почти в спину ему спрашивает капитан.

— Да, выводите, — едва повернув голову, разрешает замполит.

Ага, «дядя» обиделся, — понятно. А чего обижаться — накорми, потом и рассказывай…

— Р-рота-а, вых-ходи на улицу стр-р-роиться! — Громко кричит ротный, даже не кричит, а поёт, и мы, давясь в дверях и коридоре, дробно топочем на выход. На улице, снова разобравшись по взводам и отделениям — с трудом, правда, — выровняв носки сапог по линейке (там эти желтые линейки везде предусмотрительно нарисованы), стоим, ждём. Офицеры и старшина-штангист в сторонке что-то обсуждают.

9. Ма-аленькое такое «ЧП»… Локальное

— Слышь, мужики, а нас что, и с обедам хотят прокатить, да? Я, так, например, не согласен. — Это свистящим шёпотом бунтует Гришка Селиверстов (кстати, маленкьий пацан, в смысле солдат, метр с кепкой), и с жаром информирует. — У них точно сейчас должен быть обед, мужики, я знаю. В это время, как раз… Да!

— Ты, «силитёрстый», лучше молчи, падла, со своими котлетами. — Кто-то, коверкая Гришкину фамилию, зло обрывает.

— А чё котлеты, чё котлеты? — недоумевает Гришка. — Я вам, обалдуям, как и Мишка, ору там — атас, старшина, атас. И я же еще виноват. Мы в смысле. Уши надо мыть… котле-еты.

Я узнал тот противный задиристый голос, чувствую, во мне вулканом закипает праведная злость.

— Если б Мишка не вылез со своими котлетами, и ты с ним, «сельдиперстый»… — этот козел все еще продолжает цепляться к Гришке. Нахожу глазами задиру:

— Ты чего доколупался до Селиверстова? По сопатке хочешь? — вступаюсь за Гришку.

Точно, это он. Я узнал этого парня. Этот гундёжник мне давно не нравится. Крупный такой парень, с постоянной — под блатного — ухмылочкой и мокрыми губами. В поезде всю дорогу громко ржал и хвастал про «целок», которых он в своей жизни, несчётное количество переломал. В его рассказах, он, трепач, постоянно был в центре каких-то жутко блатных историй и похабных анекдотов.

— От тебя, что ли, сопля-а? — охотно переключается на меня мордастый.

— Cам сопляк! — Ответно парирую, и ставлю пока на этом точку: потом договорим. Главное, в дальнейшем определились. Не в строю же разбираться.

Он в нашей шеренге стоит по росту вторым, а я, от него через одного, четвертым. Мишка — шестой, но в первой шеренге, перед нами, а Гришка вообще в «хвосте» строя. Неожиданно получаю сзади носком сапога сильный пинок, прямо в кобчик. Почти падаю вперед, на спину впереди стоящего. «Ни хрена себе!» Я никак не ожидал, что он начнет махаловку прямо здесь, в строю, да еще так по-варварски, сзади, в спину… Без предупреждения!

Ребята в строю волнуются — нечестно, пацан. Нечестно бить сзади. Так не положено! Западло! Но двое дерутся — третий не лезет. Это закон.

— Ну, что? — ухмыляясь, выглядывает мордастый. — Мало, сопля?

— Ах ты, с-сучий потрох! — Третий, который между нами, Лешка Мартынов, предупредительно чуть качнулся назад, и я успеваю — очень удачно это у меня получилось — снизу, левой, кулаком въехать ему под подбородок. Клацнули зубы, дернулась назад голова, пилотка слетела, с лица исчезла идиотская ухмылка… Так тебе! Он, зверея, прямо через Леху, хватает меня обеими руками за горло и начинает душить. Я чувствую, он давит, гад, на полном серьезе. Как бульдог, рывками сжимает горло все сильнее и сильнее… В горле хрустит…

— П-падла, ещё и… душ-ши-ить! — хриплю я, пытаясь вывернуться из его потных рук. Но он закрылся Мартыновым, как щитом, и я не могу до него добраться.

Драка идёт почти молча, ожесточенно. От командиров мы закрыты первой шеренгой строя, и нам пока они не мешают.

— Ты душ-шить, да?.. — задыхаясь, хриплю я. В какую-то секунду успеваю, чуть извернувшись, дном кружки (вот где она, моя «люминевая», пригодилась) со всего маху бью его в подвернувшееся ухо. Звук получился глухой, но оч-чень смачный. Всё. Он разжал пальцы, обмяк, но не упал — ему не дали, поддержали с боков.

— Отст-тавить р-разговоры в стр-рою, — оглядываясь, на всякий случай басит старшина. — Что т-такое? — Рота заметно взволнована.

— Что там? — забеспокоились и командиры. — Товарищ старшина, разберитесь.

— Р-рота-а, смир-р-на! — командует старшина. — Пер-рвая шеренга, два шага вперё-од шаго-ом… марш!

Первая шеренга делает два шага вперед. Старшина, заложив руки за спину, не спеша, прогулочным шагом обходит обе шеренги. Быстро, цепко, исподлобья, опытным глазом мгновенно оглядывает каждого солдата. Дойдя до нас, останавливается. Мы оба еще с трудом сдерживаем дыхание, лица у обоих красные, оба взъерошены. У одного распухли губа и левое ухо. Старшина удивленно рассматривает нас. Взвод, кто повернув головы в нашу сторону, кто скосив глаза, замер — что-то будет? Старшина, сделав какие-то свои выводы, ровным голосом спрашивает:

— Фамилия?

— Ефимов. — Слабым голосом отвечает мордастый.

— Не Ефимов, надо говорить, а рядовой Ефимов. Что у вас с губой, товарищ солдат?

— Прикуси-ил, — жалобно тянет Ефимов.

— Прикуси-ил? — Передразнивает старшина, и замечает. — Это бывает. — И продолжает участливо выяснять. — А с ухом у вас что? — Ефимов молчит, переминается с ноги на ногу.

Старшина понимающе качает головой, медленно поворачивается и подходит ко мне. Также молча рассматривает теперь меня.

Не найдя заметных следов и повреждений от произошедшей драки, оценивающе смотрит на мои кулаки. Мне под его взглядом становится жарко, аж пот на лбу выступил.

— Вы, товарищ солдат, тоже не знаете, что у рядового Ефимова с ухом?

— Не могу знать! — неожиданно нахожу я достойную ситуации фразу из какого-то фильма. Как она выскочила, не знаю. Сама собой выскочила, как ждала.

Старшина, уже отходя, останавливается, опять внимательно изучающе рассматривает меня. Качнув бычьей головой, удовлетворенно хмыкнув, уже громко, для всех, почти весело поясняет:

— Вы же не в белой армии служите, да?.. Не могу знать… — передразнивает. — А в советской! Понимаете разницу? Нужно отвечать — «никак нет». Или «так точно». Понятно?

— Так точно, — едва справляясь с волнением, повторяю я. Неужели пронесло? От такого старшины не знаешь, что и ждать.

— Вот и хорошо. А вам, товарищ солдат, — поворачивается к Ефимову, — нужно быть поосторожнее на полосе препятствий, так ведь и зашибиться можно, да? А теперь, бег-гом в санчасть. Во-он, видите крыльцо? — указывает направление. — Это на первом этаже. Скажете, что старшина роты послал: упал с бруса, мол, неудачно выполнил упражнение, пошатнуло. Понятно, нет? Всё. Туда и обратно — бегом. Выполняйте.