Чарльз Диккенс - Уста и чаша Страница 23

Мистер Боффин, не вполне уяснив себе последнюю фразу, растерянно посмотрел сначала на потолок, потом на ковер.

- Не знаю, право, что вам и сказать на этот счет, - заметил он. - Мне и без того жилось неплохо. Уж очень много забот прибавится!

- Так не берите на себя этих забот, любезнейший мистер Боффин!

- То есть как это не брать? - вопросил мистер Боффин.

- Говоря теперь со всей безответственностью частного лица, а не с глубокомыслием профессионального советчика, - ответил Мортимер, - я бы сказал: уж если вас так угнетают размеры капитала, вы можете найти утешение в мысли, что его очень легко убавить. А если вам и это покажется затруднительно, можете утешиться еще одним соображением: найдется множество охотников помогать вам.

- Я что-то плохо вас понимаю, - возразил мистер Боффин, по-прежнему в недоумении. - Ничего, знаете ли, не вижу хорошего в том, что вы говорите.

- А разве есть в жизни что-нибудь хорошее? - спросил Мортимер, поднимая брови.

- Да, у меня бывало, - задумчиво глядя на него, отвечал мистер Боффин. - Когда я еще служил десятником в "Приюте" - до того как он стал "Приютом", - мне это дело очень нравилось. Старик был сущий татарин (не в укор его памяти будь сказано), зато смотреть за работами с раннего утра до позднего вечера было очень приятно. Жалко даже, что он нажил такую уйму денег. Для него же было бы лучше, если б он поменьше о них думал. Будьте уверены, заботы ему и самому были в тягость! - вдруг сделал он открытие.

Мистер Лайтвуд кашлянул, не вполне убежденный.

- А если говорить насчет того, что хорошо, а что нет, - продолжал мистер Боффин, - так, боже милостивый, ежели разобрать все как следует, одно за другим, разве от денег можно ждать добра? Когда старик в конце концов поступил по справедливости с бедным мальчиком, ничего хорошего из этого не вышло. Беднягу убили в ту самую минуту, когда он, можно сказать, подносил чашку с блюдечком к устам. Теперь я могу сказать вам, мистер Лайтвуд, что мы с миссис Боффин всегда заступались за беднягу, и как только старик нас за это не честил! Помню, однажды миссис Боффин высказала ему напрямик свое мнение насчет родственных отношений, а он сорвал с нее шляпку (она почти всегда носила черную соломенную шляпку, для удобства, на самой макушке) и пустил колесом через весь двор. Как не помнить! А в другой раз, когда он, мало того что сорвал шляпку, но и дошел до личностей, я ему чуть было не дал по шее, да миссис Боффин бросилась нас разнимать, и я угодил ей прямо в висок. Она так и повалилась, мистер Лайтвуд. Как подкошенная!

Мистер Лайтвуд пробормотал, что это "делает честь ему и сердцу миссис Боффин".

- Вы понимаете, - продолжал мистер Боффин, - я для того только это говорю теперь, когда все уже позади, чтобы показать вам, что мы с миссис Боффин всегда стояли за детей, как оно и следует по христианству. Мы с миссис Боффин заступались за девочку, заступались и за мальчика; мы с ней шли против старика; а ведь он каждую минуту мог выгнать нас на улицу, не глядя на все наши старания. А миссис Боффин, - продолжал он, понизив голос, - до того дошла, что при мне прямо в лицо назвала его бессердечным негодяем. Теперь, когда она стала модницей, ей, может, неприятно про это вспоминать.

Мистер Лайтвуд пробормотал:

- Доблестный саксонский дух... предки миссис Боффин... стрелки из лука... при Азенкуре и Креси *.

- Мы с ней в последний раз видели бедного мальчика, - продолжал мистер Боффин, мало-помалу расчувствовавшись и начиная таять (что свойственно всякому жиру), - когда ему было всего семь лет от роду. Ведь когда он вернулся, чтобы вступиться за сестру, мы уезжали из города насчет одного контракта - там надо было сначала просеивать, а потом уже возить - а мальчик приехал, да и опять уехал, пробыв дома не больше часу. Так вот, ему было тогда всего семь лет. Он уезжал в эту заграничную школу один-одинехонек, все его забросили, и зашел он в наш домик (во дворе теперешнего "Приюта") погреться у огня. На нем был жиденький такой дорожный костюмчик. За дверями, на пронзительном ветру, стоял его тощий чемоданчик, который я должен был донести до парохода: старик и слышать не хотел о том, чтобы дать ему шесть пенсов на кэб. Миссис Боффин, тогда еще совсем молодая женщина, пышная как роза, стала на колени перед огнем, согрела руки и начала оттирать щеки ребенку: а как увидела, что у него слезы на глазах, то заплакала сама, крепко обняла его за шею, словно хотела защитить, и говорит мне: "Я бы все на свете отдала, лишь бы убежать отсюда вместе с ним!" Не могу сказать, чтоб мне это было приятно, но только после этого я стал еще больше уважать миссис Боффин. Бедняжка прижался к ней, а она к нему, а потом, когда старик позвал мальчика, он сказал: "Пора идти! Благослови вас боже!" - а сам так посмотрел на нас обоих, словно в смертной тоске. Как он посмотрел! Я проводил его на пароход (сначала угостил любимыми его лакомствами), подождал, пока он уснет на своей койке, и только после того вернулся к миссис Боффин. Но сколько я ни рассказывал, как я его оставил, все напрасно, ей казалось, что он смотрит точно тем же взглядом, каким смотрел тогда на нас обоих. Но в одном отношении это пошло нам на пользу. Своих детей у нас не было, и нам всегда хотелось иметь хоть одного. Но только не после этого. "Оба мы могли бы умереть, - говорила миссис Боффин, - и наш мальчик смотрел бы вот так же на чужих". Бывало, по ночам, когда стояли большие холода, или завывал ветер, или дождь лил как из ведра, она просыпалась вся в слезах и вскрикивала: "Неужели ты не видишь его лица? Боже, приюти бедняжку!" А потом, с годами, это у нее прошло, как многое проходит.

- Любезный мистер Боффин, все на свете проходит и обращается в прах и мусор, - вяло улыбаясь, сказал мистер Мортимер.

- Я бы не сказал, что все, - возразил мистер Боффин, которого, видно, сердил скептический тон Лайтвуда, - много есть такого, чего я никогда не находил среди мусора. Так вот, сэр. Мы с миссис Боффин все старели да старели на службе у хозяина, пока его не нашли мертвым в кровати. Тогда мы с женой запечатали шкатулку, которая всегда стояла на столике рядом с кроватью, и так как мне приходилось слышать, что Тэмпл - это такое место, где берут подряды на всякий адвокатский мусор, то я и отправился сюда искать адвоката, увидел, как ваш молодой человек давит мух на окне перочинным ножиком, окликнул его, не имея тогда еще удовольствия быть с вами знакомым, и таким способом добился этой чести. Потом вы и еще один джентльмен в таком неудобном галстуке под маленькой аркой на подворье святого Павла...

- Докторс-Комтонс *, - заметил Лайтвуд, - в коллегии докторов Гражданского права.

- Мне показалось, будто его звали по-другому. - подумав, сказал мистер Боффин. - Ну, да вам лучше знать. - Потом вы и доктор Скоммонс взялись за дело, написали все это как нужно, приняли меры, чтобы разыскать бедного мальчика, и, наконец, нашли его, а мы с миссис Боффин частенько говорили друг другу: "Вот мы и опять его увидим, при более счастливых обстоятельствах". Но этому не суждено было статься, а печальнее всего то, что деньги в конце концов так ему и не достались.

- Зато они попали в достойные руки, - слегка наклонив голову, заметил Лайтвуд.

- Они достались нам с миссис Боффин только сегодня, только сейчас, к этому-то я и веду; ведь мы столько ждали именно этого дня и этого часа. Мистер Лайтвуд, это было злодейское, жестокое убийство. Оно, неизвестно для чего, обогатило нас с миссис Боффин. За поимку и осуждение убийцы мы предлагаем десятую часть нашего капитала - награду в десять тысяч фунтов.

- Это слишком много, мистер Боффин.

- Мистер Лайтвуд, мы вместе с миссис Боффин назначили эту сумму и на этом стоим.

- Однако позвольте вам заметить, - возразил Лайтвуд, уже не с легкомыслием частного лица, а с глубокомыслием профессионала, - что предлагать такую огромную награду - большой соблазн: это может навести на ложные подозрения; появятся подстроенные улики, фальшивые обвинения. Обещать такую награду - значит играть с огнем.

- Нет, что ж, - сказал несколько озадаченный мистер Боффин, - мы уж решили столько отложить на это дело. А надо ли будет открыто назначать такую сумму в новом объявлении от нашего имени...

- От вашего имени, мистер Боффин, от вашего.

- Ну ладно, пускай от моего, оно ведь у нас с миссис Боффин одно и означает нас обоих, - вот об этом вам самим придется подумать, когда будете составлять бумагу. Но это первое поручение, которое я даю своему адвокату, вступив в права наследства.

- Ваш адвокат, мистер Боффин, - ответил Лайтвуд, делая очень коротенькую заметку очень ржавым пером, - с удовольствием принимает ваше поручение. Будет еще что-нибудь?

- Еще только одно, и ничего больше. Составьте мне завещаньице покороче, но так, чтоб как можно крепче: насчет того, что весь капитал я оставляю "моей возлюбленной жене Генриетте Боффин, единственной душеприказчице". Напишите как можно короче, вот этими самыми словами, но чтобы оно было крепко.