Эйлин Гудж - Две сестры Страница 24

Вскоре они остались одни в комнате сестры и погасили верхний свет. Линдсей лежала на своей старинной кровати на столбиках, а Керри-Энн заняла кушетку у окна. Линдсей дала ей старомодную фланелевую пижаму до пят — коротенькая ночная рубашка, которую привезла с собой Керри-Энн, оказалась слишком тонкой и поэтому холодной для здешнего климата, — и хотя пижама была совсем не в ее стиле, она чувствовала себя в ней уютно, тем более укрывшись одеялом до подбородка. Но сон бежал от нее — день выдался богатым на события, да и тревога о будущем не отпускала. Она думала о том, что ей предстоит.

— Линдсей, ты не спишь? — прошептала она.

— М-м? — сонно пробормотала сестра.

— Э-э, я должна сказать тебе кое-что.

— Что именно?

— Когда сегодня днем мы разговаривали в магазине, ну, о семье и прочем, я не сказала тебе, что… — Керри-Энн умолкла, страшась лишиться остатков расположения, которое могла питать к ней старшая сестра.

— Я слушаю! — поторопила ее Линдсей.

Керри-Энн зажмурилась и на выдохе быстро произнесла:

— У меня есть дочь. Ее зовут Белла. Ей шесть лет.

Послышался шорох и, открыв глаза, она разглядела в темноте Линдсей, сидящую на постели. Фигура сестры в ночной рубашке с оборками светлым пятном выделялась на фоне темного дерева изголовья.

— Почему ты не сказала об этом сразу? — В голосе Линдсей не осталось ни малейших признаков сонливости.

— Я боялась, что ты осудишь меня.

— Почему я должна осуждать тебя?

— Потому что я оказалась не очень хорошей матерью. Не пойми меня неправильно — свою дочь я люблю больше всего на свете. Но я… я все испортила. — Керри-Энн отчаянно старалась удержать слезы, которые вот-вот могли брызнуть из глаз. — Я не стану вдаваться в отвратительные подробности, но скажу прямо: я подсела на наркотики. В конце концов я так в этом погрязла, что перестала обращать внимание на что-либо, включая собственного ребенка.

— Где она сейчас?

— В одной приемной семье. У меня отобрали ее шесть месяцев назад, после того как полиция нагрянула ко мне с обыском.

— Какой ужас! Тебе пришлось нелегко, — негромким, отсутствующим тоном пробормотала Линдсей, как если бы ей вспомнился тот далекий день, когда при аналогичных обстоятельствах ее разлучили с Керри-Энн.

— Ты и представить себе не можешь, каково мне было. — Керри-Энн почувствовала, что ее подташнивает при одном упоминании о том, что случилось. — Я была жутко напугана. Ну и зла, естественно. Но сейчас я их не виню — они лишь делали свою работу. Однако, как говорят, нет худа без добра. Мне пришлось посмотреть правде в глаза, и я поняла, в кого превратилась. В тот же самый день я пошла в реабилитационный центр.

— Понятно. — Последовала пауза, в течение которой Линдсей переваривала услышанное. Наконец она спросила: — А как же ее отец? Где он?

— Кто знает? Иеремия исчез много лет назад. Он бросил нас, когда она была совсем крошечной. — Керри-Энн покрутила в пальцах медальон на цепочке, в тысячный раз спрашивая себя, где сейчас может быть ее бывший возлюбленный. Она даже не знала, жив он или умер. — Как видишь, мне некого винить, кроме себя. Наверное, я пошла в нашу мать не только внешностью.

— Не надо сравнивать себя с нею. Ей было наплевать на нас.

— Какая разница, если в результате получается то же самое?

Линдсей подалась к сестре и спросила:

— Но главный вопрос заключается в следующем: что ты намерена делать дальше?

— Поверь мне, я делаю все, что могу, чтобы вернуть ее. Я наняла адвоката, я хожу на собрания участников программы «Двенадцать шагов» — только что получила значок «Шесть месяцев без наркотиков». Кроме того, я стараюсь откладывать из зарплаты, чтобы накопить на первый взнос за квартиру — где-нибудь рядом с хорошей школой. Но это нелегко, должна тебе сказать.

— Ну, мне кажется, ты все делаешь правильно.

— Да, но этого недостаточно. Вот почему я здесь. Мне нужна твоя помощь.

Сестра осторожно ответила:

— Если тебе нужны деньги, я дам тебе, сколько смогу, разумеется. Но, боюсь, у меня их совсем немного.

Керри-Энн рывком села на кушетке.

— Ты думаешь, я приехала умолять занять мне денег? — Но почему Линдсей должна была думать по-другому? В конце концов, она совсем не знает ее, а Керри-Энн не показала себя человеком, которого больше волнует другое. Она поспешила уверить свою сестру: — Мне не нужны твои деньги! — Она собиралась просить о более важном одолжении. Наконец она собралась с духом и проговорила: — Послушай, дело в том, что мне сказали: у меня будет шанс выиграть дело в суде, если на моей стороне выступит хотя бы один член семьи. Ну, вот я и понадеялась, что таким человеком можешь стать ты.

Когда Линдсей ничего не ответила, Керри-Энн поспешила добавить:

— Я знаю, что прошу слишком многого и не стану винить тебя, если ты скажешь «нет». Я ведь даже не могу обещать, что все это время буду паинькой. Я постараюсь, но иногда язык становится моим злейшим врагом. — Чему Линдсей и стала свидетельницей не далее как сегодня вечером. — Просто подумай об этом. Это все, о чем я прошу.

Воцарившаяся тишина ширилась, как круги на воде от брошенного камня. Керри-Энн напряженно всматривалась в темноту, боясь пошевелиться, широко раскрыв слипающиеся глаза. Сердце гулко стучало у нее в груди. Наконец до нее долетел бесконечно усталый голос Линдсей.

— Давай поговорим об этом утром, хорошо?

Это был не тот ответ, на который надеялась Керри-Энн, но и не тот, которого она страшилась больше всего. Она осторожно легла на спину, глядя на бегущие по потолку тени от ветвей, которые раскачивал за окном ветер.

— Да, конечно, — негромко откликнулась она. — Спокойной ночи.

Вместо ответа через несколько минут до нее донеслось спокойное дыхание сестры.

Проснувшись утром, Керри-Энн обнаружила, что голова у нее раскалывается от боли, а в висках стучат крохотные молоточки. Кровать Линдсей была пуста и прибрана. Сестры нигде не было видно, и Керри-Энн лениво подумала, давно ли та встала. Нетвердой походкой она отправилась в ванную, где проглотила таблетку аспирина, прежде чем залезть под душ. Через двадцать минут, одетая и накрашенная, она забрела в кухню, где мисс Хони, шурша цветастым кимоно, разбивала яйца в миску. Линдсей, в спортивном костюме, раскрасневшаяся, словно только что вернулась с пробежки по берегу, молола зерна кофе, и звук этот, как ножом, резанул по нервам Керри-Энн.

— Доброе утро! — прохрипела она.

— Доброе утро, сладкая моя! Сегодня чудесный день, не правда ли? — прочирикала мисс Хони, хотя за окном нависло серое облачное небо.

— Хорошо спала? — бросила Линдсей, оглянувшись на нее через плечо.

— Как убитая. Я даже не слышала, когда ты встала. — Керри-Энн зевнула.

— Я ранняя пташка, так что привыкай.

«Интересно, как ее следует понимать? — подумала Керри-Энн. — Что это — невинная оговорка или же Линдсей решила позволить мне остаться?»

— Насколько ранняя? — поинтересовалась она, стараясь ничем не выдать своего волнения.

— Обычно я встаю до рассвета. — Линдсей высыпала смолотые зерна в кофеварку и наполнила емкость водой. — Вдоль утесов идет тропинка, и в это время там обычно никого не бывает. — Она помолчала, улыбаясь про себя. — Для меня это… не знаю… как сходить в церковь. Утром такая тишина! Не считая гула океана — он всегда напоминает о себе. — Улыбка исчезла, сменившись озабоченным выражением, когда Линдсей бросила взгляд на суровый, продуваемый всеми ветрами ландшафт за окном.

Керри-Энн решила, что сестра думает о том, чего лишится, если эти жирные коты, с которыми она вела войну, одержат победу. Совершенно очевидно, что это место значило для нее намного больше, чем просто крыша над головой.

— А ты амбициознее меня, — сказала Керри-Энн. — Будь у меня такая возможность, я бы спала до обеда. Единственное, что может вытащить меня из постели, — это мысль о первой чашке кофе.

— Еще секунда, и ты ее получишь. — Линдсей выключила кофеварку. Через мгновение раздалось многообещающее бульканье, и восхитительный запах кофе наполнил комнату.

Кухня, как и весь дом, принадлежала ушедшей эпохе. Шкафчики из темного дерева стали еще темнее после долгих лет службы. Мраморные столешницы покрывали трещинки, края были в сколах, пузатый холодильник и плита вышли из моды тогда же, когда и прожорливые автомобили и прически в стиле Фарры Фосетт[33]. В углу, у окна, выходившего во двор, расположился уголок для завтрака со встроенными скамьями и квадратным деревянным столом. Стол был накрыт на троих: стеганые салфетки под приборами, глиняная посуда и столовое серебро. Посередине стояли масленка и баночка с вареньем.

Линдсей показала ей, где взять чашки, и, налив себе кофе, Керри-Энн отступила назад, не зная, как себя вести и где присесть. Глядя на то, как скользят по кухне Линдсей и мисс Хони, ловко огибая друг друга на ограниченном пространстве, подобно опытным танцорам балетной труппы, она ощущала себя пресловутым пятым колесом в телеге. И от этого неопределенность стала терзать ее еще сильнее.