Готфрид Келлер - Новеллы Страница 25

Это ночное наваждение было только прелюдией к ожидавшей их еще более ужасной встряске: за завтраком хозяин сообщил им, что он больше не может держать трех работников и поэтому двое из них должны отправиться в странствие. Дело в том, что они переусердствовали и заготовили столько товара, что большая часть его залежалась, а хозяин, в свою очередь, на крупные доходы от мастерской, достигшей высокого процветания, повел такую веселую жизнь, что вскоре его долги вдвое превысили доходы. Поэтому подмастерья, при всем их трудолюбии и невзыскательности, внезапно стали для него лишней обузой. Он сказал им в утешение, что все трое ему одинаково милы и дороги и он предоставляет им самим сговориться между собою, кто останется и кто должен уйти. Но они ничего не могли решить, а стояли мертвенно-бледные и растерянно улыбались друг другу; потом они впали в ужасное возбуждение ведь пробил роковой час: сообщение хозяина было верным признаком того, что он уже недолго будет канителиться с мастерской и вскоре пустит ее в продажу. Итак, цель, к которой все трое стремились, теперь была совсем близка, сияла им ярким светом, как горний Иерусалим, - и что же? У самого входа двое из них должны будут повернуть вспять!

Не считаясь более ни с чем, все трое заявили о своем желании остаться даже в том случае, если придется работать даром. Но хозяину и это не подходило; он упрямо повторял, что двое из трех, во всяком случае, должны уйти; тогда они, ломая руки, пали перед ним на колени, и каждый молил оставить его хоть на два месяца, хоть на четыре недели. Но хозяин хорошо понимал, на что они рассчитывают, это сердило его, и он решил посмеяться над ними, неожиданно предложив им следующий забавный выход из положения.

- Если вы сами никак не можете договориться, кому из вас получить расчет, - сказал он, - то я укажу вам, как разрешить этот вопрос, и как я решил, так оно и будет! Завтра воскресенье, я с вами рассчитаюсь, вы уложите свои котомки, возьмете свои палки, втроем дружно выйдете за городские ворота и пройдете добрых полчаса в любую сторону. Затем вы отдохнете, выпьете, если захотите, по кружке пива и после этого отправитесь обратно в город; кто первым явится просить меня снова взять его на работу, того я и оставлю; остальные же должны будут беспрекословно уйти куда им заблагорассудится.

Они еще раз пали перед ним на колени, умоляя отказаться от этого жестокого намерения, но напрасно - он был непреклонен. Внезапно шваб вскочил и помчался, как сумасшедший, из дому, прямо к Цюз Бюнцлин. Как только Это заметили Иобст и баварец, они прервали свои мольбы и примчались вслед за ним, и причитания тотчас возобновились в жилище перепутанной девицы.

Это неожиданное событие очень смутило и взволновало ее, но она раньше всех пришла в себя и, вдумавшись в положение вещей, решила связать свою собственную судьбу со странной затеей хозяина, которую сочла за внушение свыше. Растроганная, она вынула "Ларец сокровищ" и пропустила между страницами иглу; изречение, на котором раскрылась книга, говорило о неуклонном преследовании благой цели. После этого она предложила взволнованным подмастерьям тоже погадать по ее книжке, и на чем бы они ни раскрыли гадальник - всюду говорилось о быстром странствовании по узкому пути, о движении вперед без оглядки, о беге жизни, словом - о скачках и бегах всех видов, так что завтрашнее состязание казалось явно предначертанным самим небом. Но так как девица опасалась, что Дитриху, как самому младшему, легче всех будет примчаться к цели и завоевать пальму первенства, то она решила войти за город вместе со своими тремя воздыхателями и там сообразить, не представится ли ей возможность самой предпринять что-нибудь для своей выгоды. Ибо ей хотелось, чтобы победителем вышел один из двух старших подмастерьев - какой именно, ей было совершенно безразлично. Поэтому она призвала сетовавших на судьбу и споривших между собой парней к спокойствию и покорности и сказала им следующее:

- Знайте, друзья мои: все, что случается, имеет сокровенный смысл, и, как ни странно и необычно предложение вашего хозяина, мы должны рассматривать его как некое указание свыше и с глубокой мудростью, о которой нечестивцы не имеют понятия, покориться этому неожиданному решению. Наша мирная и разумная совместная жизнь была слишком прекрасна, чтобы долго продолжаться столь поучительным образом. Увы! Все прекрасное и плодотворное преходяще и тленно, и ничто не бывает длительным, кроме зла, упорства и душевного одиночества - бедствий, которые мы наблюдаем и созерцаем нашим смиренным разумом. Поэтому, прежде чем злой демон раздора появится среди нас, давайте расстанемся и разойдемся добровольно, как те легкие весенние облачка, что мчатся по небу, а не как грозные осенние тучи. Я хочу сама проводить вас из города в трудный путь и присутствовать при начале вашего искуса, дабы вами владела радостная отвага и, видя впереди себя столь желанную вам победу, вы одновременно ощущали за собой прекрасное побуждение. Но подобно тому как победитель не должен возгордиться своим торжеством, так и побежденные пусть не приходят в отчаяние, и пусть не унесут они в сердце своем грусть и злобу, но, уверенные в нашем нежном воспоминании, весело и бодро отправятся в дальние странствования. Ведь люди построили много городов, столь же прекрасных и даже более прекрасных, чем Зельдвила. Великий Рим - замечательный город, где живет святой отец, и Париж - прекраснейший город с огромным населением и чудными дворцами, а в Константинополе царствует султан турецкой веры, и Лиссабон, некогда разрушенный землетрясением, теперь отстроен еще величественнее. Вена - главный город Австрии и именуется столицей империи, и Лондон - богатейший город в мире, находящийся в Англии, на реке, которую зовут Темзой. Там живет два миллиона людей! А Петербург - столица России и царская резиденция, так же как и Неаполь - столица одноименного королевства, с огнедышащей горой Везувием, на которой некогда одному английскому капитану корабля, как я читала в примечательном описании его путешествия, явилась грешная душа, принадлежавшая некоему Джону Смиту; полтораста лет назад он был безбожником, а теперь дал вышеупомянутому капитану поручение к своим потомкам в Англии, чтобы они вымолили ему прощение. Ибо вся эта огненная гора является местопребыванием погибших душ, как можно прочесть в ученом трактате Петра Хазлера о предположительном местонахождении ада. Есть еще много других городов, из которых я назову только Милан, Венецию, всю построенную на воде, Лион, Марсель, Страсбург, Кельн и Амстердам; о Париже я уже упоминала, но о Нюрнберге, Аугсбурге и Франкфурте, Базеле, Берне и Женеве - еще нет; все это прекрасные города, так же как прекрасный Цюрих и множество других, которых мне не перечесть. Ибо все имеет свои границы, кроме изобретательности людей, которые селятся всюду и предпринимают все, что им кажется полезным для человека. Если они праведны, то все им удается, грешник же зачахнет, как трава в поле, или же развеется, как дым. Много избранных, но мало званых. По всем этим причинам и по многим высоким соображениям, которые нам подсказывают долг и наша чистая совесть, мы будем покорны зову судьбы. Итак, ступайте и приготовьтесь к странствиям и будьте подобны тем праведным и кротким мужам, которые, куда бы они ни пошли, всегда несут в себе свое достоинство, и посохи их повсюду пускают корни, и за что бы они ни взялись, они могут сказать себе: "Я избрал благую часть".

Но гребенщики ничего и слышать не хотели и стали осаждать мудрую Цюз просьбами выбрать одного из них и приказать ему остаться, причем каждый имел здесь в виду самого себя. Но она остерегалась сделать выбор и заявила им серьезно и повелительно, что они должны ей повиноваться, иначе она навсегда лишит их своей дружбы. Тогда Иобст, самый старший, снова помчался в дом хозяина, в тотчас же во всю прыть за ним побежали остальные, опасаясь, как бы он там не предпринял чего-нибудь против них; так носились они взад и вперед весь день, словно падающие звезды, и опротивели друг другу, как три паука, застрявшие в одной паутине. Полгорода наблюдало необычайное зрелище полной растерянности гребенщиков, которые до этого дня вели себя так мирно и спокойно, и старые люди, встревоженные их поведением, видели в нем таинственное предзнаменование грядущих страшных событий. К вечеру, усталые и обессиленные, они все же ни до чего не додумались и, скрежеща зубами, улеглись на свою старую кровать. Один за другим заползли они под одеяло и лежали, словно сраженные смертью, терзаясь мрачными мыслями, пока не сошел на них целительный сон.

Иобст проснулся первым и увидел, что в каморку, где он ночевал вот уже шесть лет, ласково светит весеннее солнце. Как ни убого было это помещение, теперь, когда ему предстояло с ним расстаться, да еще вследствие такой несправедливости, оно показалось ему сущим раем. Он обвел глазами стены, перебирая давно знакомые следы, оставленные многочисленными подмастерьями, прожившими здесь кто долгое, кто короткое время. Вот здесь один из них, имевший обыкновение тереться головой о стену, оставил темное пятно; вон там другой вбил гвоздь, чтобы вешать свою трубку, и красный шнурочек так и остался висеть. Какие это все были хорошие люди, как мирно уходили они отсюда, а вот эти, что лежат рядом с ним, ни за что не хотят уступить ему место. Затем он перевел глаза на участок стены подле самого его лица и стал рассматривать мелочи, которые рассматривал уже тысячи раз, когда поутру или вечером, но еще засветло, нежился в постели, наслаждаясь сознанием, что это удовольствие бесплатное. Там в штукатурке было попорченное место, напоминавшее ландшафт с городами и озерами, а кучка крупных песчинок казалась группой блаженных островков; дальше торчала длинная щетинка, выпавшая из кисти и застрявшая в голубой клеевой краске. Прошлой осенью Иобст нашел остаточек этой краски и, чтобы добро не пропало даром, покрасил ею четверть стены - то самое место, возле которого лежал в кровати; на большее не хватило материала. По ту сторону щетинки виднелось возвышеньице подобие крохотной горки, от которой на блаженные острова через щетинку падала нежная тень. Над этой горкой Иобст размышлял уже целую зиму: ему казалось, что прежде ее здесь не было. Когда же теперь он стал искать ее своим грустным сонным взглядом, он нашел вместо нее незакрашенное пятнышко. Но как же он изумился, увидя, что горка не только переместилась подальше, а шевелится, как бы собираясь проделать путь. Иобст подскочил, словно увидел некое чудо, и убедился, что перед ним не что иное, как клоп, которого он минувшей осенью нечаянно замазал краской, когда тот сидел на стене в полном оцепенении. Теперь же, согретый весенним теплом, клоп ожил и в эту минуту хлопотливо полз вверх по стене, показывая голубую спинку. Иобст растроганно и изумленно следил за ним глазами; пока клоп полз по голубому участку стены, его почти нельзя было отличить от нее; но когда он выбрался из окрашенного места и последние засохшие брызги краски остались позади, славная небесно-голубая букашка стала ясно выделяться на более темном фоне. Грустно опустился Иобст на подушку. В обычное время он мало придавал значения подобным вещам, но теперь это явление пробудило в нем мысль, что, пожалуй, ему тоже снова придется странствовать, и он решил, что ему дан знак свыше указание покориться неизбежному и осмотрительно снарядиться в путь.