Томас Олдрич - Воспоминания американского школьника Страница 25

Я зажал глаза кулаками.

Что же это? Что же это? Значит, я никогда не увижу папу. Никогда! Ни на одну минуточку! Он не узнает, как я вырос, не узнает, что я теперь второй ученик. Никогда не будем жить вместе, ни здесь, ни в Новом Орлеане. Я хотел показать ему "Ривермутскую утку" с моими стихами...

Во рту, в носу, в горле стало горько. Слезы вырвались и покатились по лицу.

Хоть бы один раз, один еще разочек увидеть папу!

---------

Через неделю приехала мама.

Мама была в черном платье, бледная и худая.

Она много рассказывала про Новый Орлеан.

В нашем домике поселилось семейство Джерли.

Там, где у нас был кабинет, у них столовая, в спальне - детская.

Беседку в саду снесли совсем. Ее не стоило чинить: она почти развалилась.

Питер, который приходил к нам пересаживать цветы, умер.

Джек и Боб уехали из Нового Орлеана. Мама про них ничего не знала.

В Новом Орлеане пусто и страшно. Много людей разъехалось. Их дома стоят заколоченные.

В театре не дают представлений.

Обо всем мама рассказывала, только о папе говорила мало.

Мне показалось, что я сразу вырос на несколько лет, - столько забот привезла с собой мама. Плакать при маме было нельзя: она сразу начинала плпкать тоже. Я даже иногда рассказывал ей что-нибудь смешное.

Дедушка ходил озабоченный. Папа не оставил нам наследства. Фирма, в которой он служил, обещала выплачивать маме маленькую пенсию, но об этом нужно было еще много хлопотать. Я сам носил в почтовую контору толстые конверты с прошениями и бумагами.

Как-то раз, приняв мой пакет, почтовый чиновник сказал мне:

- Для миссис Белли есть письмо из Нью-Йорка, - и подал мне большой синий конверт.

Письмо было от папиного двоюродного брата, дяди Сноу.

У дяди Сноу в Нью-Йорке была большая лавка. Дядя называл себя "настоящим американским дельцом", не интересрвался ничем, кроме биржевых бюллетеней, и не очень дружил с папой.

Вечером, после чая, мама прочитала письмо вслух.

Дядя Сноу писал:

Любезная кузина Люси!

Из Вашего письма я с прискорбием узнал о постигшей Вас утрате.

Моя супруга и дочь выражают Вам свое соболезнование.

Вы спрашиваете у меня совета, дорогая Люси. Я основательно обсудил Ваше положение, и вот что я могу предложить Вам.

Наш бедный Фред, к сожалению, не обеспечил Вас: пенсия, - если фирма Гроулер и К выдаст Вам ее, - далеко не достаточна.

Вашему сыну Томасу четырнадцатый год. Я могу принять его в свою торговлю и найти для него работу по силам.

Он сразу же начнет зарабатывать деньги (пока, конечно, немного) и приучится к труду, который даст ему со временем кусок хлеба.

Но я очень прошу Вас, дорогая кузина, поторопитесь с приездом. Я слышал, что Томас пишет стихи, а я придерживаюсь старой истины: из поэта не выйдет делец.

Надеюсь, что сын Ваш приступит к своим новым обязанностям не позже будущей недели.

Свидетельствую свое почтение уважаемому капитану Нёттеру и его сестрице.

Остаюсь готовый к услугам Роберт Сноу.

- Не нравится мне это письмо, Люси, - сказал дедушка. - Фред хотел для мальчика совсем другого. Тому надо поступать в университет.

- Вы забываете, папа, - ни у вас, ни у меня нет для этого денег.

- Деньги будут. Мы сдадим половину дома. Можно продать Рыжего. Мы с Эбигэйль старики. Нам немного нужно.

- Нет, дедушка. Не надо продавать Рыжего. Я еду в Нью-Йорк, - сказал я решительно.

- Что ты, Том, - уговаривал дедушка. Ты не знаешь, что такое служба в лавке. С утра до вечера - покупатели, счетные книги, реестры, накладные. Учение придется забросить навсегда.

- Я не заброшу учение. Я буду заниматься по вечерам. Я даже стихи буду писать, только не стану говорить дяде Сноу. Не уговаривайте меня, дедушка, я все равно поеду в Нью-Йорк.

- Я думаю, он прав, - грустно сказала мама.

---------

Через три дня мы с мамой, в дорожных пальто, с сумками через плечо, стояли на вокзале.

Дедушка, тетушка, Китти и матрос Бен провожали нас.

- Дорогая Люси, - говорила тетушка, вытирая глаза кончиком носового платка. - Не садитесь к окну: вас непременно продует. Том, застегни воротник. Как жаль, что мы уложили вязаный шарф.

- Мастер Том, - шептала мне Китти, - пирожки в плетеной корзиночке. Длинненькие - с капустой, а другие - с вареньем. Варенье ваше любимое - абрикосовое.

Китти была в праздничной шляпке с анютиными глазками, но шляпка съехала набок, волосы растрепались, Китти все время громко всхлипывала и терла лицо ладонью.

- Ты, старуха, устроила форменный потоп, - шутил Бен. - Мастеру Тому придется вплавь добираться до вагона. Эх, мастер Том, мастер Том, а я-то начал вырезывать вам такой славный фрегат.

- Пришлите мне ваш фрегат в Нью-Йорк, Бен. Я поставлю его на камин, - ответил я Бену.

Дедушка постукивал палкой по краю платформы и молчал.

До отхода поезда оставалось десять минут.

Вдруг чей-то голос крикнул:

- Том Белли! Том Белли, где ты?

- Я тут.

Расталкивая толпу локтями, к нам пробивались Джек Гаррис, Фил Адамс, Перец Виткомб, Лангдон и Марден.

- Мы еле удрали от Мольбери, - сказал Джек.

- Прощайся, Том, - торопил дедушка. - Пора в вагон.

Я пожал мальчикам руки.

Перец Виткомб всхлипнул.

- Пожалуйста, не надо, Перец, милый, - сказал я, - а то я тоже зареву.

Дедушка обнял меня.

- Ну, прощай, Том. Если будет очень трудно за прилавком у дядюшки Сноу, забирай маму и возвращайся ко мне...

- Третий звонок, Даниэль, - сказала тетушка.

Я быстро расцеловался со всеми и вслед за мамой вскочил на площадку вагона.

Поезд тронулся.

Мальчики и Бен пошли рядом с вагоном. Поезд ускорил ход.

Мальчики побежали бегом.

Потом они стали отставать. Дальше всех бежали Перец Виткомб и матрос Бен.

Но их тоже обогнал поезд. Они остановились на самом краю платформы и махали шапками.

Еще долго я видел две черные фигурки, длинную и коротенькую.

27

Много лет спустя я снова попал в Ривермут.

Ривермут стал совсем другой: дома съежились и постарели, улицы стали короче и тише.

"Храм Грамматики" сгорел. Домик Бена закрасили желтой краской, железную трубу опять заменили кирпичной и сняли флаг. Он больше не похож на корабль.

Матрос Бен умер. Китти опять служит у дедушки.

Когда я проходил по Якорной улице, на пороге домика сидел старик в матросской фуфайке и вырезал ножом лодку. Совсем как матрос Бен.

Дом Нёттер затих. Нет тетушки Эбигэйль. Она похоронена на ривермутском кладбище за высокой чугунной оградой, где лежат все Нёттеры.

Дедушка рассказывал мне, что в ее комнате нашли восемьдесят семь флакончиков и коробочек от лекарств.

Сам дедушка большую часть года живет с нами в Нью-Йорке. В Ривермут он приезжает только летом.

Он стал совсем старенький, сгорбился и ходит с тростью даже дома.

Из моих школьных товарищей я нашел в Ривермуте только Переца и Конвея с Роджерсом.

Перец стал переплетчиком, как и его отец. Дома у него по-прежнему пахнет бумагой и клеем.

Мы с Перецем перебрали все школьные воспоминания. Я расспрашивал его о наших общих товарищах. Оказалось, что Фред Лангдон сделался мастером на заводе, Фил Адамс - консул в Шанхае, а Джек Гаррис убит на войне.

Конвей и Роджерс процветают. Они открыли в Ривермуте бакалейную торговлю и обвешивают покупателей направо и налево. Так ловко не умела обвешивать даже старая миссис Конвей.

Остальных товарищей мы потеряли из виду.

- А не знаешь ли ты, - спросил Перец Виткомб, - куда делась твоя лошадь? Помнится, ее звали Джипси.

Джипси стала артисткой. Дедушка продал ее директору странствующего цирка. Я видел ее через два года после моего приезда в Нью-Йорк в маленьком пригородном цирке. В афише она называлась:

Ученый

Арабский пони

ЗЮЛЕЙКА

из конюшни дамасского принца Шах-Гамана

Джипси была в красной бархатной попоне, расшитой блестками. Над челкой у нее качался белый плюмаж, а на шее висела большая бисерная кисть.

Публика аплодировала и кричала:

- Зюлейка, Зюлейка! Бис! Бис!

Джипси не обратила на меня никакого внимания, но я сразу узнал ее по белой лысинке на лбу.

На другой день, закрывшись от дяди Сноу толстой конторской книгой, я написал про Джипси длинное стихотворение.

Бедный дядя Сноу! Он говорил мне:

- Старайтесь, Томас. Я сделаю вас старшим приказчиком. Остерегайтесь только предаваться пагубной страсти к стихотворчеству. Поэты - самые беспутные люди в Америке.

Но я не сделался старшим приказчиком. Я стал одним из беспутных людей Америки.

Бедный дядя Сноу!.. Я обманул его ожидания.