Джон Карр - Все приключения Шерлока Холмса Страница 26

Время приближалось к часу ночи, промозглой и темной, дул резкий ветер, дождь лил как из ведра. Несмотря на отвратительную погоду, очутившись в доме, я испытал радостный подъем – готов был кричать от ликования. Если кто-то из вас, джентльмены, когда-либо был одержим одной целью, преследовал ее двадцать долгих лет и вдруг оказался в двух шагах от ее осуществления, вы поймете, что со мной происходило. Я закурил сигару, чтобы немного успокоиться, но руки у меня дрожали, и кровь громко пульсировала в висках. Пока я ехал туда, из темноты на меня будто бы смотрели и улыбались старик Джон Феррье и милая моя Люси, я видел их так же ясно, как вижу сейчас вас. Всю дорогу до Брикстон-роуд их дорогие лица оставались со мной – одно справа, другое слева от лошадиной головы.

На улице не было ни души, нигде не слышалось ни звука – только дробь дождевых капель. Заглянув в кабину, я увидел, что Дреббер забылся пьяным сном, уткнувшись головой в колени. Я растолкал его и сказал:

– Приехали, пора выходить.

– Сейчас, парень, – ответил он.

Наверное, Дреббер думал, что я привез его туда, куда он велел, – в гостиницу. Поэтому, не сказав больше ни слова, он вылез и потащился за мной через палисад. Мне пришлось поддерживать его: он все еще качался. Когда мы подошли к двери, я отпер ее и завел Дреббера в переднюю. Вы не поверите, но все это время несчастные отец и дочь шли впереди нас.

– Какая адская темень, – проворчал Дреббер, переступая с ноги на ногу.

– Скоро будет свет. – Я чиркнул спичкой и поднес огонь к фитилю восковой свечи, которую прихватил с собой. – А теперь, Енох Дреббер, посмотри на меня. – Я повернулся к нему и поднес свечку к лицу. – Узнаешь?

С минуту он стоял, уставившись на меня мутным пьяным взглядом, потом в его глазах стал проступать испуг, и жуткая гримаса исказила вмиг посеревшее лицо – Дреббер узнал меня. Зубы у него застучали, на лбу выступила холодная испарина, он попятился. Наслаждаясь его страхом, я прислонился к двери и громко, от души рассмеялся. Я всегда знал: месть – сладостное чувство, но не предполагал, что она доставляет душе такое блаженство.

– Ты, гнусный пес! – воскликнул я. – Я гнался за тобой от Солт-Лейк-Сити до Санкт-Петербурга, и тебе всегда удавалось ускользнуть от меня. Но теперь твоим странствиям пришел конец, потому что один из нас – либо ты, либо я – уже не увидит завтрашнего рассвета.

Пока я говорил, Дреббер продолжал пятиться, и по лицу его было видно, что он принимает меня за сумасшедшего. Впрочем, в тот момент я действительно был не в себе. В голове моей словно ухал кузнечный молот, и меня наверняка хватил бы удар, если бы кровь не хлынула вдруг из носа – это принесло облегчение.

– Ну что, помнишь Люси Феррье? – вскричал я, запирая дверь и размахивая ключом у него перед носом. – Долго же мне пришлось ждать, но час возмездия для тебя настал.

Я наблюдал, как трусливо дрожат у него губы. Дреббер готов был молить о пощаде, но понимал, что это бесполезно.

– Ты убьешь меня? – запинаясь, спросил он.

– Это не убийство, – отвечал я. – Речь не о том, чтобы просто прикончить бешеного пса. Разве ты пожалел мою несчастную девочку, когда оторвал ее от зверски убитого вами отца и заточил в свой позорный гарем?

– Это не я убил ее отца! – испуганно возразил Дреббер.

– Зато ты разбил ее невинное сердце, – выкрикнул я и протянул ему аптечную коробочку. – Да рассудит нас Всевышний. Выбери любую из этих двух пилюль и проглоти. В одной из них – жизнь, в другой – смерть. Я приму оставшуюся, и посмотрим, есть ли на земле справедливость или все зависит от случая.

Забившись в угол, он стал дико вопить и молить о пощаде, но я вытащил нож и, приставив его к горлу Дреббера, заставил сделать то, что велел, после чего сам проглотил другую пилюлю. С минуту мы стояли, молча уставившись друг на друга, и ждали: кто из нас умрет, а кто останется жить. Никогда не забуду выражения его лица, когда он почувствовал первые приступы боли и понял, что принял яд. Я наблюдал за ним, злорадно хохоча и держа у него перед глазами обручальное кольцо Люси. Но все это длилось очень недолго: алкалоид действует мгновенно. Гримаса боли исказила черты Дреббера, он выкинул вперед руки, шатаясь, сделал несколько шагов назад и, захрипев, грузно рухнул на пол. Я перевернул его носком ботинка и приложил ладонь к его груди. Сердце не билось. Он был мертв!

У меня из носа все еще шла кровь, но я не обращал на это внимания. Не могу объяснить, как мне пришла в голову мысль сделать надпись кровью на стене. Быть может, захотелось озорства ради – мне было весело и легко на душе – направить полицию по ложному следу. Я вспомнил, что некоторое время назад в Нью-Йорке нашли убитого немца, над головой которого на стене было начертано слово «rache». В газетах тогда писали, что это скорее всего дело рук какого-то тайного общества. Я подумал: если это озадачило ньюйоркцев, озадачит и лондонцев, обмакнул палец в собственную кровь и вывел слово на самом видном месте. Потом пошел к кебу. Вокруг было по-прежнему безлюдно, продолжал хлестать дождь. Отъехав от дома, я сунул руку в карман, где всегда лежало кольцо Люси, и обнаружил, что его там нет. Меня словно молнией ударило, ведь кольцо было единственной памятью о ней. Полагая, что оно выпало, когда я наклонился над телом Дреббера, я повернул назад и, оставив кеб в проулке, решительно двинулся к дому – никакая опасность не страшила меня так, как утрата дорогой реликвии. Однако, подойдя к дому, я лицом к лицу столкнулся с полицейским, который выходил оттуда. Чтобы рассеять его подозрения, пришлось притвориться в стельку пьяным.

Вот так нашел свой конец Дреббер. Теперь оставалось заставить Стэнджерсона уплатить свой долг Джону Феррье. Зная, что он ждет Дреббера в гостинице «Холидей», я весь день прослонялся вокруг, но Стэнджерсон ни разу не вышел. Вероятно, когда его компаньон не вернулся в назначенный срок, он начал о чем-то догадываться. Он был очень хитер, этот Стэнджерсон, никогда не терял бдительности. Но если он полагал, что избежит своей участи, оставаясь в доме, то глубоко заблуждался. Мне не составило труда разведать, где находится окно его спальни, и на следующий день, едва начало светать, я, воспользовавшись лестницей, прислоненной к задней стене гостиницы, забрался к нему в комнату. Разбудив Стэнджерсона, я сказал, что ему пора ответить за жизнь, загубленную много лет назад, сообщил о смерти Дреббера и предложил тот же выбор. Но вместо того, чтобы воспользоваться шансом на жизнь, который я ему предоставил, он соскочил с кровати и вцепился мне в горло. Защищаясь, я вонзил нож ему в сердце. Впрочем, конец его так или иначе был предрешен, ибо провидение никогда не допустило бы, чтобы рука убийцы выбрала безвредную пилюлю.

Это почти все, что я хотел рассказать, и слава Богу, потому что у меня совсем не осталось сил. Так вот, я решил еще день-другой повозить пассажиров, чтобы заработать денег на возвращение в Америку, и стоял в ожидании седока, когда подошел какой-то юный оборванец и спросил, не знаю ли я извозчика по имени Джефферсон Хоуп, – его, мол, требует джентльмен с Бейкер-стрит, 221-б. Не заподозрив ничего дурного, я отправился по адресу, а дальше помню только то, как этот молодой человек защелкнул на моих запястьях наручники, причем так ловко, что я и глазом моргнуть не успел. Вот вам вся моя история, джентльмены. Можете считать меня убийцей, но сам я считаю себя таким же блюстителем справедливости, как и вы.

Повествование этого человека было столь драматичным, а манера изложения столь захватывающей, что все мы слушали его, затаив дыхание и не проронив ни слова. Даже на профессиональных сыщиков, каких только преступлений не навидавшихся на своем веку, история жизни Джефферсона Хоупа, похоже, произвела глубокое впечатление. После того как он закончил, мы еще несколько минут сидели в полной тишине, нарушаемой лишь скрипом карандаша Лестрейда, который завершал свою стенограмму.

– Только один вопрос мне не до конца ясен, – произнес наконец Шерлок Холмс. – Кто ваш сообщник, который приходил за кольцом?

Джефферсон Хоуп игриво подмигнул моему приятелю.

– Я могу выдавать собственные тайны, но не вправе навлекать неприятности на других людей. Прочитав ваше объявление, я подумал, что это, вполне вероятно, ловушка, но с равным успехом кольцо могло оказаться и подлинным. Мой друг вызвался проверить это. Не сомневаюсь, вы оценили то, как ловко он вас провел.

– Безусловно, – искренне признался Холмс.

– Итак, джентльмены, – угрюмо сказал инспектор, – установленный законом порядок должен быть соблюден. В четверг арестованный предстанет перед судом, ваше присутствие на заседании тоже потребуется. А до тех пор он останется под моей ответственностью.

Инспектор позвонил в колокольчик, и два конвоира увели Джефферсона Хоупа. Мы же с моим другом, покинув участок, взяли извозчика и вернулись к себе на Бейкер-стрит.