Томас Гарди - В краю лесов Страница 29

Нарочно медля, доктор подсадил Грейс, рассудив, что, приняв ее недавно с двуколки, - он впредь обеспечил себе право на подобные любезности.

- Вы сейчас чуть не расплакались, отчего? - тихо спросил он.

- Не знаю, - ответила она и сказала правду.

Мелбери уселся с другой стороны, и двуколка тронулась, бесшумно круша колесами нежные узорчатые мхи, гиацинты, баранчики и образки вместе с другими редкими и заурядными растениями, и с треском переламывая сучки, лежавшие поперек дороги. Их путь домой шел вершиной высокого холма; по правую руку от него простиралась обширная долина, обликом и испарениями земли отличавшаяся ото всей хинтокской округи. Это был край сидра, отделенный от лесного края гребнем холма. Воздух в этой яблочной долине синел, как сапфир, - воздуха такой синевы больше не встретишь нигде. Понизу стелились сады, охваченные пламенем неистового цветения, несколько буйно расцветших яблонь взбежали по холму почти до самой дороги. Облокотившись на калитку, за которой спускалась вниз тропа, спиной к дороге стоял человек и так самозабвенно любовался цветущими садами, что не заметил проехавшей мимо двуколки.

- Это был Джайлс, - сказал Мелбери, когда они отъехали от него на порядочное расстояние.

- Неужели! Бедный Джайлс, - сказала Грейс.

- Это цветение означает для него тяжкую работу осенью. Если не нападет какая порча, урожай будет на славу.

Между тем в лесу работники, засидевшись у костра, собрались на вечер глядя по домам, благо условия сдельщины позволяли им самим устанавливать время работы. Складывая свежую кору рядами для просушки, они мало-помалу отдалились от шалаша и с наступлением сумерек отправились восвояси.

Фитцпирсу не хотелось уходить. Он снова раскрыл книгу, хотя не мог уже разобрать в ней ни слова, и так сидел у замирающего костра, вряд ли подозревая, что работники разошлись по домам. Погруженный в мечты и раздумья, он, казалось, объял ими весь край лесов; никакой шорох, никакое движение не нарушало его совершенного слияния с окрестной природой. Он снова подумал, что ради этого покоя стоит пожертвовать честолюбивыми планами. Зачем биться над разработкой новых идей, если можно зажить здесь своим домом в тиши и довольстве на славный старинный лад. Между тем лес кругом темнел, погружаясь в сумерки; уже робкая пташка, осмелев с наступлением вечерней поры, неудержимо разливалась на соседнем кусте.

Глаз различал только светлый на фоне леса полукруг поляны. Дойдя взглядом до ее края, Фитцпирс увидел, что оттуда в его сторону движется человек. Затаившись в тени шалаша, доктор пережидал, пока прохожий его минует. Скоро из темноты проступили очертания женской фигуры; низко наклонив голову, женщина брела по следам двуколки, как будто что-то выискивая на земле. Фитцпирса осенило, что это Грейс; через мгновение его догадка подтвердилась.

Да, она действительно что-то искала, обходя поваленные деревья, белевшие во тьме своей наготой. Вот она подошла к груде золы и, увидев в ней мерцавший уголек-другой, взяла прут и разворошила костер. Ветки ярко запылали, из темноты выступило освещенное лицо Фитцпирса, сидевшего точно на том же месте, где она его оставила несколько часов назад.

Грейс вздрогнула и даже вскрикнула: мысли о докторе не покидали ее, но меньше всего она ожидала снова встретить его в лесу. Фитцпирс подошел к ней.

- Я ужасно вас напугал, - проговорил он. - Мне надо было вас окликнуть, но я никак не думал, что это вы. Я здесь сижу с вашего ухода.

Он поддерживал ее рукой, словно боясь, что она лишится чувств. Поняв, в чем дело, Грейс мягко высвободилась и объяснила, зачем она вернулась. То ли у двуколки, то ли у костра она обронила кошелек.

- Сейчас мы его разыщем, - сказал Фитцпирс.

Он подбросил в костер охапку прошлогодних листьев, отчего пламя взметнулось ввысь, а окрестные тени внезапно сгустились, мгновенно превратив вечер в ночь. При свете костра они долго обшаривали на четвереньках поляну, пока наконец Фитцпирс не поднял голову от земли.

- Мы всегда встречаемся при странных обстоятельствах, - сказал он, опершись на локоть. - Хотел бы я знать, нет ли за этим тайного смысла.

- Разумеется, нет, - поспешно проговорила Грейс, выпрямляясь. - Прошу вас, не надо об этом.

- Надеюсь, в кошельке было не много денег, - сказал Фитцпирс, неохотно вставая и стряхивая с брюк налипшие листья.

- Совсем пустяки. Мне жалко не денег, а кошелька, это подарок. В Хинтоке деньги нужны не больше, чем Робинзону на необитаемом острове; здесь почти не на что их тратить.

Они уже оставили поиски, когда Фитцпирс увидел, что у его ног что-то лежит.

- Вот он, - сказал Фитцпирс. - Теперь ни вашему отцу, ни матери, ни подруге, ни поклоннику не придется досадовать на вашу рассеянность.

- Знал бы он, где я сейчас...

- Поклонник? - лукаво спросил Фитцпирс.

- Не знаю, можно ли его назвать этим словом, - простодушно ответила Грейс. - Поклонник - это что-то легкомысленное, поверхностное. А этот человек совсем не таков.

- Он обладатель всех основополагающих добродетелей.

- Может быть... Только я не могла бы их перечислить.

- Зато ими обладаете вы, а это гораздо лучше. Шлейермахер учит, что основополагающими добродетелями являются самообладание, настойчивость, мудрость и любовь. Лучшего перечня добродетелей мне не приходилось встречать.

- Боюсь, что у бедного... - Она чуть было не сказала, Уинтерборна, подумав о том, что у подарившего ей кошелек Джайлса было не слишком много настойчивости, хотя вдоволь хватало трех других добродетелей, но вовремя сдержалась и умолкла.

Полупризнание Грейс перевернуло Фитцпирса. Мгновенно утратив чувство превосходства, он взглянул на нее глазами истинно влюбленного.

- Мисс Мелбери, - сказал он внезапно, - признайтесь, я угадал, что тот добродетельный человек, о котором вы упомянули... словом, что вы его отвергли.

Грейс пришлось признать это.

- Это не праздное любопытство. Боже избави, чтобы я посягал на чужую святыню. Но, дорогая мисс Мелбери, теперь, когда его нет, могу я приблизиться к вам?

- Я... я ничего вам не скажу! - воскликнула она. - Сейчас он мне ближе, чем раньше. Когда отвергаешь человека, потом чувствуешь к нему жалость.

Эта новая помеха лишь возвысила Грейс в глазах доктора; любовь его перешла в обожание.

- Скажите хоть слово, прошу вас, - взмолился он, теряя голову.

- Не настаивайте... Уже поздно, мне надо домой.

- Да, конечно, - отозвался Фитцпирс, но не двинулся с места; ей показалось неловко уйти так сразу, и они молча стояли рядом еще некоторое время. Тишину нарушили две птицы, - не то устраиваясь на ночлег, не то свивая гнездо, они вступили в отчаянную распрю, помешавшую им воспользоваться крыльями, и с размаху шлепнулись в горячую золу костра, откуда сразу разлетелись в разные стороны.

- Вот так кончается то, что зовут любовью, - произнес чей-то голос. Это была Марти Саут, она стояла, запрокинув голову, в надежде увидеть упорхнувших птиц. Внезапно обнаружив перед собою Грейс, она невольно воскликнула:

- Ах, мисс Мелбери! Я засмотрелась на голубей и не заметила вас. А вот и мистер Уинтерборн! - робко прибавила она, взглянув на стоявшего в тени Фитцпирса.

- Марти, - прервала ее Грейс, - проводите меня домой, пожалуйста! Пойдемте, прошу вас. - Не мешкая, она схватила Марти за руку и быстро зашагала прочь от шалаша.

Они удалялись от призрачных рук поваленных голых деревьев, от рощи, от надранной коры, от Фитцпирса, ото всего - тропинкой через перелесок, где между стволов проглядывали бледные пучки примулы.

- Я и не знала, что мистер Уинтерборн там, - нарушила молчание Марти уже возле самого дома Мелбери.

- Его там не было, - сказала Грейс.

- Но, мисс Мелбери, я сама его видела.

- Нет, - ответила Грейс. - Это был другой. Джайлс Уинтерборн мне не нужен.

ГЛАВА XX

Воздушный узор ветвей над Хинтоком заслонили тяжелые непроницаемые купы листьев, и лес стал казаться внушительнее и обширнее. Его ветви отбрасывали на дорогу и на лица проходивших по ней деревенских девушек зеленые тени, бахромчатым краем нависали над садом Мелбери и в дождливую погоду роняли в него крупные капли, оставлявшие оспины вдоль всего засеянного участка, пока Мелбери не пришел к выводу, что хорошему огороду на таком месте не бывать. Два дерева, скрипевшие всю зиму, затихли, однако этот зловещий звук достойно сменили жалобы козодоя. Солнце множеством мелких звездочек вспыхивало среди листвы, лишь в полдень открыто показываясь из-за деревьев прямо над головами хинтокских обитателей.

Таким оно предстало и в канун Иванова дня, но пробило девять, и по земле пролегли таинственные тени; местами они сгущались, пугая прохожих неожиданными очертаниями. Среди стволов и ветвей мерещились странные лица и фигуры, созданные игрой угасающего дня; листья ясеня, точно зрачки, мерцали в полутьме, а бледное небо выглядывало из-за стволов то закутанным в белое призраком, то раздвоенным змеиным жалом. Так было до восхода луны. Но едва ночное светило глянуло вниз с небесной выси и всем полным ликом засияло окрестным лужайкам и полянам, как шум голосов нарушил привычный покой позднего часа.