Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести) Страница 29

Конечно, уже в первые дни замужества Берта поняла, что любви к мужу у нее нет. Ласки его она воспринимала сначала с некоторым удивлением и разочарованием, потом - равнодушно, и лишь когда она почувствовала себя матерью, у нее явилось желание отвечать на них. К тихому быту маленького городка она быстро привыкла, тем легче что и в Вене жила довольно замкнуто. В семье мужа она чувствовала себя очень хорошо: деверь казался ей любезным и веселым, хотя иногда грубоватым; жена его была женщина добродушная, временами немного грустная. Племянник - красивый и дерзкий мальчик, когда Берта приехала в город, ему было тринадцать лет; племянница - очень тихая девочка девяти лет, с огромными, удивленными глазами, она с первого дня всем сердцем привязалась к Берте. Когда у Берты родился ребенок, дети радовались ему, как долгожданной игрушке, и в последующие два года Берта чувствовала себя совершенно счастливой. Да, иногда ей даже казалось, что судьба ее не могла бы сложиться благоприятней. Большой город с его шумом и сутолокой представлялся ей в воспоминаниях чем-то непривлекательным, даже опасным. А когда однажды она поехала туда с мужем за покупками и день, как на грех, выдался тоскливый, ненастный, она поклялась никогда больше не затевать такой скучной и бесполезной поездки, отнимающей к тому же целых три часа.

Муж ее умер внезапно, весенним утром, спустя три года после свадьбы. Она была глубоко потрясена. У нее и в мыслях не было, что это может случиться. Она снова оказалась в очень стесненных обстоятельствах. Вскоре ее невестка нашла хороший способ помочь вдове, так, чтобы помощь эта не походила на милостыню. Она предложила Берте обучать ее детей игре на рояле и достала ей уроки еще в нескольких домах. По безмолвному уговору, все вели себя так, будто она согласилась давать эти уроки лишь для того, чтобы немного развлечься, и если ей платят за них, то потому, что не хотят даром пользоваться ее временем и трудом. Денег, которые она зарабатывала уроками, вполне хватало, чтобы пополнить ее бюджет и позволить ей вести привычный образ жизни. Когда она преодолела боль утраты и скорбь об умершем, к ней вернулись прежняя жизнерадостность и веселость. Она и раньше не была избалована и потому теперь не чувствовала лишений. Думая о будущем, она сосредоточила все свои заботы на воспитании ребенка, и только изредка приходила ей в голову мысль о возможности нового замужества, мысль всегда мимолетная, ибо она не знала никого, кто мог бы внушить ей подобные надежды. Иногда она просыпалась под утро, и вокруг нее реяли юные грезы, но они понемногу рассеивались в монотонном течении дня. Только с наступлением этой весны почувствовала она, что лишилась былого покоя; она уже не спала так безмятежно, без сновидений, как раньше, по временам испытывала какую-то тоску, которой никогда не знала прежде, а удивительнее всего было то внезапное изнеможение, которое охватывало ее иногда среди бела дня; в такие минуты ей казалось, что она ощущает, как кровь бежит по ее жилам, и это напоминало ей дни ее ранней юности. Сначала это чувство, хотя и знакомое, было все-таки совсем чуждо ей, словно кто-то из подруг поведал ей о нем. Только когда оно стало повторяться все чаще и чаще, она вспомнила, что и сама уже раньше знала его.

Берта вздрогнула, ей почудилось, будто она пробудилась от глубокого сна. Она открыла глаза. Воздух словно дрожал и плыл вокруг нее. Дорога была уже наполовину в тени, кладбищенская стена наверху, на холме, не озарялась солнцем; Берта быстро тряхнула головой, словно для того, чтобы окончательно проснуться. Ей показалось, будто прошел целый день, целая ночь с тех пор, как она села на эту скамью. Как могло случиться, что время пронеслось так быстро? Она осмотрелась кругом. Где ее мальчик? Вот он, позади нее, играет с детьми доктора Фридриха, няня стоит возле них на коленях и помогает им строить замок из песка. На аллее появилось теперь больше народу, чем раньше. Берта знала почти всех, ежедневно встречала она одних и тех же людей. Но с большинством из них разговаривала редко, и потому они мелькали перед нею, как тени. Вот прошел седельный мастер Петер Новак с женой, доктор Реллингер проехал в маленьком экипаже и поклонился ей, вот прошли обе дочери домовладельца Венделейна, а там медленно проехали на велосипеде за город лейтенант Байер с невестой. На время все движение прекратилось, и Берта слышала позади себя только смех детей. Затем она увидела, как кто-то медленно идет из города, и уже издали узнала господина Клингемана, который в последнее время стал часто заговаривать с нею. Двенадцать или пятнадцать лет тому назад он переселился в этот город из Вены; говорили, что раньше он был врачом, но из-за профессиональной ошибки или еще худшего проступка принужден был оставить врачебную практику. Другие утверждали, что он вообще никогда не получал врачебного диплома и, как недоучившийся студент, в конце концов оставил ученье. Сам он выдавал себя за философа, который пресытился жизнью в большом городе и потому переехал в маленький городок, где мог прилично жить на остатки своего состояния. Ему было теперь лет сорок пять, не больше, он был еще в расцвете сил, но часто казался каким-то потрепанным и непривлекательным. Уже издали он заулыбался молодой вдове, но не ускорил шага и, наконец, остановился перед нею с насмешливым поклоном - так он приветствовал всех и каждого.

- Добрый вечер, красавица, - сказал он.

Она ответила на его поклон. Как раз сегодня он, видимо, старался выглядеть молодым и элегантным. Темно-серый сюртук плотно облегал его фигуру, голову покрывала коричневая соломенная шляпа с узкими полями и черной лентой; на шее болтался маленький красный, криво повязанный галстук. Он с минуту постоял молча, покрутил белокурые, слегка тронутые се" диной усы, затем спросил:

- Вы были там, наверху, сударыня?

Довольно презрительно, не поворачивая ни головы, ни глаз, он показал через плечо на кладбище. Клинге-ман слыл во всем городе человеком, для которого нет ничего святого, и Берта, пока он стоял перед нею, вспомнила все, что о нем рассказывали. Было известно, что он сожительствует со своей кухаркой - впрочем, он называл ее "экономкой" - и одновременно с хозяйкой табачной лавочки; та обманывала его с капитаном расквартированного здесь полка, о чем он гордо и печально поведал Берте; кроме того, в городе было несколько девиц на выданье, которые до известной степени интересовались им. Когда кто-нибудь намекал на это обстоятельство, он отпускал насмешливые замечания о браке вообще; некоторые ставили ему в упрек подобные взгляды, но в конце концов это даже вызывало уважение к нему.

- Я просто гуляла, - ответила Берта.

- Одна?

- О нет, с сыном.

- Верно, да вот и он! Привет тебе, маленький смертный!

Говоря это, он смотрел поверх малыша.

- Можно мне на минутку подсесть к вам, фрау Берта? - Он насмешливо произнес ее имя и сел, не дожидаясь ответа. - Я слышал сегодня утром, как вы играли

на рояле, - продолжал он. - Знаете, какое у меня впечатление? Музыка, должно быть, заменяет вам все. - Он повторил: "все" и при этом так посмотрел на нее, что она покраснела. Затем продолжал: - Очень жаль, что мне редко удается слышать вас! Если я случайно не прохожу мимо вашего окна, когда вы играете...

Берта заметила, что он все ближе придвигается к ней и рукой касается ее руки. Невольно она отодвинулась. Вдруг она почувствовала, как сзади кто-то обнял ее, откинул ей голову назад и прикрыл рукой глаза. На мгновенье ей почудилось, будто рука Клин-гемана лежит у нее на веках, и она крикнула: "Вы с ума сошли!" Смеющийся мальчишеский голос у нее за спиной ответил:

- Нет, как это смешно, когда ты говоришь мне "вы", тетя Берта!

- Дай мне хоть глаза открыть, Рихард! - сказала Берта, пытаясь отвести его руки от своих глаз, затем повернулась и спросила: - Ты идешь из дому?

- Да, тетя, кстати я принес тебе газету.

Берта взяла у него газету и стала ее просматривать. Клингеман встал и обратился к Рихарду.

- Вы уже сделали все уроки? - спросил он.

- Нам больше не задают никаких уроков, господин Клингеман, в июле мы получаем аттестат зрелости.

- Так вы и в самом деле на будущий год уже станете студентом?

- На будущий год? Осенью! - При этом он щелкнул по газете, которую держала тетка.

- Что тебе нужно, невоспитанный мальчишка?

- Тетя, будешь ты навещать меня в Вене?

- И не подумаю! Буду рада избавиться от тебя.

- Вот едет господин Рупиус, - сказал Рихард.

Берта опустила газету. Она взглянула туда, куда был устремлен взгляд Рихарда. По аллее из города служанка катила кресло на колесах, в котором сидел мужчина с непокрытой головой, мягкая шляпа лежала у него на коленях, плед спускался с колен на ноги. Лоб у него был высокий, волосы гладкие, белокурые, поседевшие на висках, глаза большие, выразительные. Проезжая мимо скамьи, он только слегка склонил голову, но не улыбнулся. Берта знала, что он наверняка велел бы остановиться, если бы она была одна; он посмотрел только на нее, и его приветствие словно бы предназначалось ей одной. Ей показалось, что взгляд его никогда еще не был так серьезен, как сегодня. Это очень опечалило ее, потому что она чувствовала глубокую симпатию к этому разбитому параличом человеку. Когда он проехал, Клингеман сказал: