Нил Гейман - Сошедшие с небес Страница 3

— Конечно, — сказал я мужчине. — Конечно. Расскажите мне историю.

Он кашлянул, сверкнул белыми зубами — вспышка в темноте — и начал.

— Первое, что я помню, было Слово. И Слово было Бог. Иногда, когда настроение у меня хуже некуда, я вспоминаю звучание Слова, как оно придает мне форму, облик, наделяет меня жизнью.

Слово дало мне тело, дало мне глаза. И я открыл глаза и узрел свет Серебряного Града.

Я стоял посреди комнаты, посреди серебряной комнаты, кроме меня, в ней не было ничего. Передо мной было окно, тянувшееся от пола до потолка, открывавшееся в небо, и в это окно я видел шпили Града, а за ними — Тьму.

Не знаю, сколько я ждал так. Но никакого нетерпения я не испытывал. Это я помню. Я словно бы ждал, когда меня призовут, я знал, что пробьет час, и меня призовут. А если мне придется ждать до конца времени, а меня так и не призовут, что ж, меня и это устраивало. Но я был уверен, меня призовут. И тогда я узнаю мое имя и мое Назначение.

Через окно мне были видны серебряные башни, и в других башнях тоже были окна, а в них я видел таких же, как я. Вот откуда я узнал, как выгляжу.

Глядя на меня сейчас, этого не скажешь, но я был прекрасен. С тех пор я опустился.

А тогда я был выше, и у меня были крылья.

Это были огромные, могучие крылья с перьями цвета перламутра. Они росли у меня прямо между лопаток. Они были прекрасны. Мои чудесные крылья.

Иногда я видел таких же, как я, тех, кто уже покинул свои комнаты, кто уже выполнял свое Назначение. Я смотрел, как они парят по небу от башни к башне, выполняя задания, недоступные моему воображению.

Небо над Градом было чудесным. Оно всегда было светлым, хотя освещало его не солнце, возможно, его освещал сам Град, но краски на нем постоянно менялись. То оно было светло-свинцовым, то вдруг становилось нежно-золотым, или мягко-аметистовым.

Мужчина умолк и посмотрел на меня, склонив голову набок.

Вы знаете, что такое аметист? Такой сине-пурпурный камень.

Я кивнул.

В паху у меня было как-то неуютно.

Мне пришло в голову, что сидящий рядом со мной, возможно, в здравом уме, и это встревожило меня больше, чем вероятное помешательство.

Мужчина снова заговорил.

— Не знаю, сколько я ждал в моей комнате. Но время не имело значения. Тогда еще не имело. У нас было все время на свете.

Следующая перемена произошла со мной, когда ко мне вошел ангел Люцифер. Он был выше меня, его крылья подавляли, его оперение было великолепным. Кожа у него была цвета дымки над морем, а серебристые волосы мягко вились, и эти чудесные серые глаза… Я сказал «у него», но поймите, ни у одного из Нас не было пола. Он указал на свой пах. — Гладко и пусто. Там нет ничего. Ну, сами знаете.

Люцифер сиял. Я не для красного словца говорю — он действительно светился изнутри, все ангелы светятся, сияют льющимся из них светом, и в моей келье ангел Люцифер сверкал, точно молния в бурю.

Он поглядел на меня. И он дал мне имя.

«Ты Рагуэль, — сказал он. — Возмездие Господне».

Я склонил голову, ибо я знал, что это истина. Это было мое имя. Это было мое Назначение.

«Случилось… случилось неверное, — сказал он. — Первое в своем роде. В тебе возникла нужда».

Повернувшись, он оттолкнулся и взмыл в пустоту, и я последовал за ним, полетел над Серебряным Градом к его окраине, где кончается Град и начинается Тьма. Когда мы спустились ниже, я узрел у подножия высоченной серебряной башни нечто невероятное: я увидел мертвого ангела.

На серебряном тротуаре лежало искалеченное, смятое тело. Тело раздавило крылья, и несколько оторвавшихся перьев ветер уже унес в серебряный водосток.

Тело было почти темным. Время от времени в нем вспыхивали огоньки, случайное мерцание холодного огня в груди, в глазах или в бесполом паху — это его навеки покидали последние сполохи света жизни.

Кровь рубиновыми лужицами собиралась у него на груди и алым пачкала белые крылья. Даже в смерти он был прекрасен.

Зрелище разбило бы вам сердце.

Люцифер заговорил со мной:

«Ты должен выяснить, кто за это в ответе, и обрушить Возмездие Имени на голову того, кто это совершил».

Правду сказать, ему не было нужды что-либо говорить. Я сам уже знал. Охота и кара, вот для чего я был сотворен в Начале, вот в чем была моя суть.

«Я должен вернуться к работе», — сказал ангел Люцифер.

Он один раз взмахнул с силой крылами и поднялся ввысь, порыв ветра разметал по улице перья, сорвавшиеся с крыльев мертвого ангела.

Я склонился над телом, чтобы его осмотреть. К тому времени все сияние иссякло. Осталась лишь темная материя, карикатура на ангела. У нее было совершенное, бесполое лицо, обрамленное серебряными кудрями. Одно веко было поднято, открывая безмятежный серый глаз, другое смежено. На груди не было сосков, и лишь гладкость между ногами.

Я поднял тело.

Спина ангела была смята. Крылья сломаны и вывернуты, затылок размозжен; труп обмяк у меня на руках, и я заключил, что позвоночник также сломан. Спина ангела превратилась в кровавое месиво. Спереди кровь проступила только в области груди. Я на пробу надавил на нее пальцем, и он без труда вошел в тело.

«Он упал, — подумал я. — И умер еще до падения».

Я поднял взгляд на окна, рядами тянувшиеся вдоль улицы. Я смотрел вдаль на Серебряный Град. «Кто бы ты ни был, — думал я, — я тебя найду, кто бы ты ни был. И я обрушу на тебя Возмездие Имени».

Вынув из-за уха бычок, мужчина прикурил от спички. На меня пахнуло запахом пепельницы и стылой сигареты, едким и резким. Потом он докурил до нетронутого табака и выпустил в ночь синий дым.

— Ангела, первым обнаружившего тело, звали Фануэль. Я говорил с ним в Чертоге Бытия. Это была башня, возле которой лежал мертвый ангел. В Чертоге висели… чертежи, быть может, того, что еще только будет… всего этого. — Он обвел рукой с бычком, указывая на ночное небо, припаркованные машины и весь мир вообще. — Сами понимаете. Вселенной. Фануэль был старшим конструктором, под его началом работало множество ангелов, трудившихся над деталями Мироздания. Я наблюдал за ним с пола Чертога. Он парил в воздухе под Планом, и, слетаясь к нему, ангелы учтиво ждали своей очереди задать ему вопрос, что-то уточнить, спросить его мнение о своей работе. Наконец, оставив их, он спустился на пол.

«Ты Рагуэль, — сказал он. Голос у него был высокий и нервический. — Какое у тебя дело ко мне?»

«Ты нашел тело?»

«Несчастного Каразеля? Действительно, я. Я выходил из Чертога, мы как раз творим несколько особо трудных понятий, и мне хотелось над одним поразмыслить. Оно называется Сожаление. Я намеревался отлететь немного от города, я хочу сказать, подняться над ним. Нет, не пускаться во Тьму внешнюю, этого я бы делать не стал, хотя поговаривают, будто среди… Но, да, я хотел подняться и предаться размышлениям. Я покинул Чертог и… — Его голос прервался. Для ангела он был низкорослым. Его свет был приглушен, но глаза — живые и яркие. И очень проницательные — Бедный Каразель. Как он мог сотворить с собой такое? Как?»

«Ты думаешь, он сам уничтожил себя?»

Вид у Фануэля сделался озадаченный: он удивился, что другое объяснение вообще возможно.

«Разумеется. Каразель трудился под моим началом, разрабатывал понятия, которые будут присущи вселенной, когда будет Произнесено ее Имя. Его группа отлично поработала над базовыми концепциями. Над Пространством, например, а еще над Сном. Были и другие. Великолепная работа. Некоторые его предложения по использованию индивидуальных точек зрения для описания Пространства были поистине оригинальны. Как бы то ни было, он приступил к работе над новым проектом. Очень крупным проектом, обычно за такие берусь я сам или, возможно, даже Зефкиэль. — Он указал взглядом наверх. — Но Каразель проделал такую безукоризненную работу. И его последний проект был поистине замечательным. Нечто, на первый взгляд тривиальное, они с Сараквелем сумели поднять до… — Он пожал плечами. — Но это неважно. Ведь это новый проект принудил его уйти в небытие. Никто из нас не мог предвидеть…»

«В чем заключался его нынешний проект?»

Фануэль воззрился на меня.

«Не уверен, что мне следует тебе говорить. Все новые понятия считаются засекреченными до тех пор, пока мы не облечем их в конечную форму, в которой они будут Произнесены».

Я почувствовал, как на меня нисходит Преображение. Не знаю, как вам это объяснить, но внезапно я стал не я, а превратился в нечто большее. Я был преображен: я воплотился в мое Назначение.

Фануэль покорно отвел взгляд.

«Я Рагуэль, Возмездие Господне, — произнес я. — Я служу непосредственно Имени. Моя цель — раскрыть природу этого поступка и обрушить кару Имени на тех, кто за него в ответе. На мои вопросы надлежит отвечать».

Задрожав, маленький ангел протараторил:

«Каразель и его партнер работали над Смертью. Над прекращением жизни. Концом физического, одушевленного существования. Они компилировали уже известное, но Каразель всегда слишком глубоко уходил в свою работу — мы едва могли его переносить, когда он конструировал Смятение. Это было, еще когда он работал над Эмоциями…»