Джон Чивер - Ангел на мосту (рассказы) (-) Страница 3

- Мсье недоволен завтраком? - спросил официант.

В трубке раздался девичий голосок миссис Флэннаган.

- Так продолжаться не может, - сказала она. - Я все продумала - так нельзя. Не потому что я не хочу, нет, вы мне очень нравитесь как мужчина, но совесть велит мне прекратить наши отношения.

- Я к вам зайду вечерком, и мы все это обсудим, ладно?

- Я, право, не знаю...

- Я к вам заеду прямо со станции.

- Ну хорошо, но за это вам придется сделать мне небольшое одолжение.

- Какое одолжение?

- Когда приедете, тогда и скажу. Только поставьте, пожалуйста, машину позади дома, а сами войдите черным ходом. Я не хочу давать нашим кумушкам пищу для сплетен. Вы забыли, что у меня это первый раз в жизни!

Ну что ж, подумал Чарли, она права. Ведь ей необходимо поддерживать в себе чувство собственного достоинства. В ее самолюбии было столько детского простодушия! Она напоминала ему девочку из фабричного городка, который иной раз проезжаешь на машине: сидит себе такая девочка где-нибудь на окраине возле реки, на сломанной скамейке, облачившись в скатерть вместо мантии, и размахивает жезлом в своем королевстве сорняков, золы и двух-трех куцых цыплят. Как умилительна эта смешная и чистая гордость королевы окраин!

* * *

Она впустила его с черного хода; в гостиной, впрочем, все было по-прежнему. Камин пылал, она налила ему виски с содовой, и, как всегда в ее присутствии, у него было такое ощущение, словно он только что сбросил с плеч тяжелую ношу. Но на этот раз она почему-то жеманилась - то обнимет его, то выскользнет из его объятий, пощекочет его и потом отойдет в сторонку и начинает прихорашиваться у зеркала.

- Сперва просьба, - сказала она.

- Чем могу служить?

- Угадай!

- Денег тебе я дать не могу. Я, как ты знаешь, не богат.

- Я бы и не подумала просить тебя о деньгах, - возмутилась она.

- Так что же тебе нужно?

- Так, пустячок, одна вещичка, которая всегда при тебе.

- Если ты имеешь в виду часы, то ведь они ничего не стоят, а запонки у меня медные.

- И не часы и не запонки!

- Так что же?

- Нет, ты мне сперва дай слово, что подаришь, тогда скажу.

Чарли тихонько высвободился из ее объятий, потому что знал себя, знал свою податливость.

- Я не могу ничего обещать, пока не узнаю, чего ты хочешь.

- Одну маленькую-маленькую вещичку.

- Какую такую вещичку?

- Малюсенькую. Крохотуленькую.

- Говори же, чего ты хочешь?

Он схватил ее в свои объятия - только в такие минуты он и чувствовал себя человеком. Серьезный, мужественный, мудрый, невозмутимый Чарли Пастерн.

- А ты обещай!

- Не могу!

- Тогда уходи, - сказала она. - Уходи и не возвращайся. Слышишь? Никогда-никогда!

Произнесенная ее детским голоском угроза эта не казалась особенно убедительной, но Чарли тем не менее встревожился. Неужели возвращаться домой к миссис Пастерн с ее нескончаемым чувством собственного достоинства?

- Ну, я тебя прошу, скажи!

- А ты обещаешь?

- Ладно, обещаю.

- Я хочу, - сказала она, - иметь ключик от вашего бомбоубежища.

Удар был сокрушительный. Тяжелая тоска охватила его всего. Руки, ноги, грудь - во всем его организме не было точки, которая бы не ощутила невыносимого бремени этой тоски. Взлелеянный мистером Пастерном милый образ девочки из предместья разбился вдребезги, и острые осколки ранили ему душу. Так вот о чем она думала с самого начала, еще в тот первый вечер, когда только затопила камин, потеряла свою чековую книжку и угостила его виски с содовой! На какое-то мгновение вся его страсть к ней угасла, но только на мгновение. В следующую минуту миссис Флэннаган снова очутилась в его объятиях и, легонько поигрывая пальчиками по его груди, приговаривала:

- Ползи-ползи, мышка, к Чарли под мышку!

Острое, нестерпимое желание подкосило его вдруг, словно кто-то ударил его ребром руки под колено, и одновременно где-то в туго вращающихся жерновах его сознания вырабатывалась мысль о нелепости, о постыдной смехотворности этой застарелой привычки его тела. Но как перестроить свой организм? Как привести его в соответствие с новыми условиями бытия? Как внушить жадной, блудливой плоти элементарные понятия о политике, географии, всемирных катастрофах и катаклизмах? Грудь миссис Флэннаган была так кругла, так мягка, так благоуханна! Чарли снял с кольца ключик - кусочек железа в полтора дюйма длиной, согретый теплом его рук, - и опустил ей за ворот этот спасительный талисман. Призванный защитить его в час светопреставления.

Строительство бомбоубежища Пастернов было закончено прошлой весной. Им хотелось бы сохранить свою затею в тайне и осуществить ее как-нибудь бесшумно, под сурдинку, но снующие туда и сюда грузовики и бульдозеры их выдали. Бомбоубежище обошлось в тридцать две тысячи долларов. В нем были две уборные с химической канализацией, запас кислорода и библиотека, составленная профессором Колумбийского университета; книги, которые он подобрал, были призваны внушать бодрость, пробуждать чувство юмора и сеять спокойствие. В бомбоубежище также помещались запасы еды на три месяца и несколько ящиков с крепкими напитками. Миссис Пастерн купила гипсовых уток, бассейн для воробьев и бородатых гномов, чтобы придать бугру, уродующему ее сад, видимость благопристойности, сделать его приемлемым - хотя бы для самой себя. Она чувствовала, что бугор этот, несмотря на свежий дерн, которым он был обложен, торчал среди ее хорошенького - такого уютного, такого домашнего! - сада грозным символом гибели по меньшей мере половины обитателей земного шара и никак не вязался с белыми тучами, плававшими в голубом небе.

В тот день, когда епископ нанес миссис Пас-терн визит и она угощала его ужином, окна, выходящие на сторону, где красовалось бомбоубежище, были, как всегда, тщательно задернуты. Епископ нагрянул неожиданно. Священник сказал миссис Пастерн по телефону, что, оказавшись в этих краях, его преосвященство хотел бы воспользоваться случаем, чтобы посетить ее и изъявить ей от своего лица благодарность за ревностную помощь, какую она оказывает церкви. Угодно ли миссис Пастерн принять его сейчас? Наскоро собрав кое-что к чаю и переодевшись в другое платье, она едва успела спуститься в прихожую.

- Добрый день, ваше преосвященство, - приветствовала она епископа. Пожалуйте сюда, ваше преосвященство! Не хотите ли чаю, ваше преосвященство, или, может быть... чего другого?

- Я бы выпил мартини, - сказал епископ.

Он обладал приятным и зычным голосом, был хорошо сложен, волосы у него были иссиня-черные, словно крашеные, кожа смуглая, тугая, с глубокими складками вокруг большого рта, а глаза - так показалось миссис Пастерн были измученными и блестящими, как у наркомана. Она немного растерялась от того, что епископ предпочел чаю коктейль. Коктейлями у них ведал Чарли. Лед выскользнул у нее из рук и упал на пол буфетной, она бухнула чуть ли не пол-литра джина в миксер, а потом, для того, чтобы смягчить этот, как ей казалось, смертельный напиток, подлила в него еще вермута. Епископ слегка пригубил коктейль и сказал:

- Мистер Ладгейт мне рассказывал о ваших неусыпных заботах по приходу.

- Я стараюсь как могу, - сказала миссис Пас-терн.

- У вас, кажется, двое детей?

- Да, Салли в колледже Смита, а Чарли в Колгейте. Дома без них так пусто! Они прошли конфирмацию еще при вашем предшественнике епископе Томлисоне.

- Вот как, - сказал епископ. - Вот как.

Миссис Пастерн было немного не по себе в обществе епископа. Как бы ей хотелось, чтобы визит его носил непринужденный и дружеский характер и чтобы сама она чувствовала себя реальным действующим лицом в собственной гостиной! Вместо этого она испытывала то же мучительное чувство душевного неустройства, которое охватывало ее во время комитетских заседаний, когда ей начинало казаться, что в этой торжественной атмосфере парламентских дебатов она вся растворяется, разрушается и что она вот-вот соскользнет со своего откидного стула и поползет по полу, собирая осколки своей личности, которые впоследствии попытается склеить с помощью той или иной из своих добродетелей, например: "Я - хорошая мать" или "Я - жена-страдалица".

- Вы с мистером Ладгейтом старые друзья? - спросила она епископа.

- Нет! - воскликнул епископ.

- Его преосвященство здесь проездом, - неуверенно пояснил священник.

- Покажите мне ваш сад, - сказал епископ. И с фужером в руке он вышел вслед за ней через боковую дверь на террасу. Миссис Пастерн была страстной садоводкой, но сейчас ее сад не представлял ничего особенного: период обильного цветения почти кончился, остались одни хризантемы.

- Если бы вы видели мой сад весной, особенно поздней весной! - сказала она. - Первой зацветает магнолия. За ней идет вишня, потом слива. Не успеют они отцвести, как распускается азалия, а за нею лавр и рододендрон.

А там, под глицинией, у меня бронзовые тюльпаны. Это - сирень, белая.