Ирина Грекова - «Скрипка Ротшильда» Страница 3

— Это тебе мерещится, — сказал он».

Тут вдруг Полина Ивановна заплакала.

— И что это за люди такие? — сквозь слезу бормотала она. — Ребеночек родился, а он и забыл. Это надо же!

— Читать? — строго спросила Рита, замирая от внутреннего торжества.

— Да уж чего там, читайте, одно горе, не два.

...Полина Ивановна комкала в руке мокрый платок и время от времени прерывисто вздыхала, а Рита читала о том, как умерла старуха, как возвращался Яков с кладбища, сам полубольной, и как одолевали его мысли об убытках: и почему это человек не может жить так, чтобы не было этих потерь и убытков? И зачем люди мешают друг другу жить? И как Яков вспоминал о своей жизни с Марфой: «Пятьдесят два года, пока они жили в одной избе, тянулись долго-долго, но как-то так вышло, что за все это время он ни разу не подумал о ней, не обратил внимания, как будто она была кошка или собака...»

Это уподобление, кажется, доконало Полину Ивановну.

— Нет, не могу! — сказала она, рыдая. — Вы из меня все нервы вытянете. Вы лучше мне своими словами расскажите, что там дальше было, чем кончилось?

— Ладно, могу и своими, только учтите, будет хуже. Дальше приходит к нему еврей Ротшильд, с которым он вместе на свадьбах играл. Жалкий такой, тощий, на лице веснушки и жилки, красные и синие, как сеточка. И зовет его играть на свадьбе. А Яков заболевает, практически уже заболел. Ротшильд вдруг ему ужасно противен, Яков бросился на него с кулаками. А тот испугался, побежал... За ним мальчишки... а следом еще погнались собаки, лают, одна его укусила, Ротшильд жалобно так закричал... Так и слышу этот крик, там про него сказано: «болезненный»...

— Про Ротшильда неинтересно, — сказала Полина Ивановна. — С Яковом дальше что?

— Ну, идет он по городу куда глаза глядят и вдруг пришел на реку. Тут опять всякие рассуждения про убытки, я их пропущу. И вот... Постойте, я лучше вам это место по книге прочитаю, тут нельзя своими словами, тут каждое слово — жемчужина...

— Не надо, — взмолилась Полина Ивановна. — Вашими словами я еще могу вынести, а его — нет. Реву, как корова ненормальная.

— Ничего, тут совсем немного: «А вот широкая старая верба с громадным дуплом, а на ней вороньи гнезда... И вдруг в памяти Якова, как живой, вырос младенчик с белокурыми волосами и верба, про которую говорила Марфа... Да, это и есть та самая верба — зеленая, тихая, грустная... Как она постарела, бедная!»

Тут Полина Ивановна и в самом деле заревела — громко, с икотой, с подвывом. Рита даже испугалась:

— Успокойтесь, Полина Ивановна, воды выпейте!

Полина Ивановна не пила, отталкивала стакан, трясла головой и сквозь икоту все повторяла какое-то слово. «Младенчик», — услышала Рита.

— Полина Ивановна, милая, перестаньте, нельзя же так!

— А вы чего хотели? Я же вас предупреждала!

Чуть-чуть успокоившись, она сказала с досадой:

— И слова-то какие подобрал ядовитые: «младенчик» Сказал бы по-простому «ребенок», а то «младенчик». А мне переживать. Нет уж, Рита Петровна, как хотите, а больше я его словами слушать не буду. Вы своими словами, да покороче: чем кончилось?

— Кончилось тем, что Яков Бронза заболел и умер. А свою скрипку завещал Ротшильду.

— Это почему?

— Потому, что зря его обидел. Здесь как про это написано: «Он недоумевал...»

— Хватит, — решительно заявила Полина Ивановна, — больше не позволю. Поиграли на моих нервах. Я от его слов вся слезами изошла. И за что только им, писателям, деньги платят?

И опять заплакала. Рита заодно тоже пролила слезу.

Отплакалась, помолчали.

— Простите, что я вас расстроила. Я не ожидала такой реакции.

— Да уж что там. Только другой раз не надо. Уши закрою и слушать не стану.

— Может, еще кофейку?

— Давайте. Для укрепления нервов.

Налили еще по чашечке.

— А знаете, что я надумала, Рита Петровна? — неожиданно мягко сказала Полина. — Сведу-ка я сегодня своего Николая Иваныча в кино! Тоже жизнь у него не очень веселая. Шугаю я его да шпыняю — только и радости. Пойдем в кино, билет — пятьдесят копеек, на двоих — рубль. Что мне, рубля жалко?

Рита возликовала:

— Как вы хорошо придумали! Именно в кино!

— Свожу, честное слово.

Полина Ивановна допила кофе, вышла в прихожую, повязалась платком, взглянула на себя в зеркало, усмехнулась одним уголком рта, сказала: «Младенчик...» — и ушла.

Оставшись одна, Рита много думала о воспитательном значении великой русской литературы. А некоторые его недооценивают, из года в год сокращают часы! И еще она думала, что на уроках меньше надо говорить «своими словами», а больше «его словами», чтобы слушали и плакали...

Через неделю опять зашла Полина Ивановна, как всегда спокойная, твердая. Мельница не хотела молоть, но Рита стукнула ее кулаком по крышке — замолола. «Технику вообще полезно встряхнуть, — подумала Рита, — что-то там перемещается и вдруг встает на место. Так и человека иногда полезно встряхнуть».

Но Полина Ивановна о своей давешней встряске не вспоминала. Мирно пила кофе.

— Ну, как, свели вы тогда Николая Ивановича в кино? — не удержалась, спросила Рита.

— Нет, — ответила Полина Ивановна. — Не успели мы с ним в кино. Начали про вас разговаривать и считать. Сколько вы получаете и сколько тратите. Сколько на сигареты, сколько на кофе, да на прачечную, да на книжки... На счетах прикидывали... Так до вечера и просчитали.