Ален Боске - Русская мать Страница 3

Видно, ты одна и решила судьбу, то есть судьбы - свою, мою и отцову. Отец молчал, сказал, что подумает, и думал, даже ломал голову и по временам, явно взвешивая все "за" и "против", что-то ворчал. Казалось, ему намного трудней, чем тебе, сняться с места в поисках новой родины. Возможно, считал, а был он старше тебя на пять лет, что начинать все заново поздно. Противиться не противился, но хотел, чтобы отъезд сам собой перерос из возможности в необходимость. А ты торопила нас, и кто знает почему. Когда прощальная семейная идиллия на пароходе с красивыми дамами-господами и отважным на нестрашном, правда, а мирном и тихом Дунае капитаном прочно впечаталась в память, я понял, что не знаю - а была ли идиллия вообще? И так и не знал всю жизнь. Отец не тот человек был, чтоб расспрашивать его запросто. А от тебя правды я тем более не добился бы.

Пожалуй, эту пароходную сцену только по лени держал я за лубок супружеской и материнской любви. А как было на самом деле - отправляла ли ты мужа покорять Европу или сама отправлялась погулять с Виктором на две-три недельки на воле? Обеспечивала сыну европейское образование или себе самой, в разлуке с родней, свободу от любопытных глаз, да и от собственной совести и лишних треволнений тоже? В тот день в Лом-Паланке ты же сходила с ума от счастья! Наконец-то сама себе хозяйка, наконец одна с Виктором! А все твои разговоры, об отцовской карьере, о воспитании сына, как ни рассудительны, - всё для отвода глаз. Родная душа - потемки. И что сказать о твоем прошлом? Пришлось бы судить тебя, допрашивать с пристрастием, пытать, пока не признаешься. А за неимением неопровержимых доказательств всякая быль - сказка. Так что, дав на миг слабину, я опомнился, устыдился, беру свои слова обратно и повторяю, с чего начал: конечно же, в 1924 году ты была верной женой и любящей матерью.

Брюссель, 1933

- Ты должен быть первым в классе, ты же самый умный.

- Я буду, мама, буду. Но друзья...

- Твои дружки тебе в подметки не годятся.

- Они хорошие ребята, мама.

- Да ну, остолопы!

- У меня прекрасные товарищи.

- Товарищи не товарищи, главное - отметки. Я горжусь тобой, и папа тоже, хотя он-то помалкивает.

- Одно только плохо: в математике я так себе, а в химии - полный тупица... Все надо зубрить. Если на экзамене хоть немного изменят вопрос, я пропал.

- Хочешь, наймем учителя?

- Не хочу. Почему ты вечно ругаешь школу?

- Потому что в жизни важна только семья. Нам троим надо держаться вместе и бороться.

Защищаться от чужаков, разлучников наших.

- Но нельзя же защищаться от мира и от времени.

- Господи, что за фантазеры тебя окружают!

- Но надо же учиться жить среди людей.

- Живи среди нас с папой. Мы что, тебя не кормим, не поим?

- Но не век же мне с вами вековать!

- А чем мы для тебя плохи? Кто тебе что в уши надул?

- Просто мне хочется, чтобы ты иногда приглашала к нам пару моих приятелей. Я хочу не бороться, а дружить с ними.

- И думать не смей! Звать иностранцев! Скажут еще, что мы нищие, что у меня смешной акцент.

- Но ведь они мои друзья...

- Сегодня одни друзья, завтра другие. Пойдешь на будущий год в четвертый класс, посмотрим...

- Разреши хоть в кино с ними сходить.

- Еще чего! Эти походы до добра не доведут. Сначала кино, потом папиросы, потом барышни.

- Вот я и говорю - позови друзей к нам на чай.

- Хочешь сказать, что тебе нас с папой мало?

- Но мальчики в моем возрасте...

- В твоем возрасте мальчики должны слушаться взрослых.

- Тогда я попрошу папу.

- Папу оставь в покое. Папа работает, у него и без тебя забот полон рот.

- Зануды вы.

- Что за выраженья! Скажи еще, что изверги! Тебе что, плохо живется? Ты же знаешь, что ты для нас - все, ты нам свет в окошке!

- Но позвать моих приятелей все же не мешает.

- Я подумаю.

- Что тут думать, дураку ясно!

- Что ж, я дура, по-твоему? Ах, я дура? Ну, знаешь, это уж слишком.

- Леклерк славный малый, вот увидишь, и Лифшиц тоже, он читает Спинозу, Бергсона.

И Кьеркегора читает.

- Ах, читает!

- А что же еще должен делать отличник?

- Читать, но не такое! Это не по программе.

- А надо непременно по программе?

- У тебя на все есть ответ! Ну тебя совсем. Дай поцелую.

- Сперва скажи, когда позовешь Леклерка и Лифшица.

- Через месяц.

- Нет, через три дня, в субботу.

- В субботу у нас госпожа Мельц.

- Фу, от нее воняет.

- Она же хромая, бедняжка.

- А если хромая, значит, надо мыться раз в год? Или даже раз в четыре?

- Скажи, у тебя желудок как работает?

- Тебе мой желудок важней меня?

- Просто ты от него зависишь. Когда не следишь за ним, становишься злым.

- Да что ты нашла в этой Мельцихе?

- Бедняжка очень страдала. Говорит, выбросилась из окна из-за одного негодяя.

- В таких случаях лучше выслушать обоих. Может, она сама негодяйка.

- Она любит музыку.

- И жила в России, вот вы вместе и льете слезы.

- Ступай-ка займись уроками. Тебе лучше читать, чем глупости говорить.

- Я не глупости говорю, я прошу. Так позовешь в субботу Лифшица с Леклерком или нет?

- Сыночка, ты из меня просто веревки вьешь.

- Тоже мне, веревки!

- Нет, этот твой переходный возраст - сущее наказание! Переходит, переходит, никак не перейдет...

- Ты увидишь, Лифшиц очень умный.

- А вот твоя бабушка говорила: "Умный, да не разумный". А про сердце вам в школе не говорят? Господи, убьют в тебе русскую душу!

- Твоя русская душа - безалаберщина, и больше ничего.

- Ах, сыночка...

- А ты чуть что, сразу в слезы.

- Я никогда не плачу.

- Да неужели?

- Все равно это не повод для насмешек. В каком классе твой Лифшиц?

- В третьем.

- Значит, он старше тебя на год? Скоро начнет тобой помыкать. У старших с младшими всегда так. Что ты с него имеешь?

- Ничего, просто дружбу.

- Ты дружбу, а он службу, чтобы похваляться рабом.

- Он дал мне Тацита и Рейсбрука.

- Поговори о нем с отцом. Посмотрим, что он скажет.

- Ты сама знаешь что: что всякий волен сам выбирать себе друзей. Отец мне ничего не запрещает, говорит, что любой опыт имеет значение, даже заурядный.

- Скажи лучше - отец не интересуется тобой.

- Интересуется, просто не сходит с ума.

- А твой Леклерк. Что еще за клерк-шмерк? Он, наверно, сын конторщика?

- Ученого он сын.

- Тогда другое дело: блат в университете тебе пригодится.

- Значит, мне надо дружить ради блата? Да ни за что на свете!

- Видишь ли, все не так просто. Почему, по-твоему, отец работает день и ночь, а жить нам все трудней и трудней?

- Значит, велишь дружить с Леклерком, кем бы он ни был?

- Ты же все равно якшаешься с ним, пусть уж приходит. Ну а по каким предметам он отличник?

- По латыни и греческому.

- И кому нужна эта мертвечина? Западные дураки, ничему их не научили русские дела!

- Так, значит, в субботу?

- А как же госпожа Мельц?

- Ничего, отменишь. Купи ей одеколон. Авось поймет намек.

- Хочешь навязать мне своих сопливых умников, на которых смотришь разинув рот? Да у них просто есть время на чтенье.

- Ничего подобного. Просто я не хочу дружить на стороне. Хочу вас познакомить. Это и есть любить родителей.

- Сыночка, да ты у меня хитрец! Давай-ка лучше посмеемся, как раньше. Помнишь, как мы с тобой придумывали слова, а отец не понимал и злился?

- Гладивадис и партадез.

- Куступуфум балаколас стравидом.

- Мистим фалатита.

- Стидиримик варакимил.

- Это на старотурецком.

- Нет, на греко-ирландском.

- Нет, на марсианском в сослагательном наклонении.

- Вот видишь, я права: с тобой не поговоришь.

- Конечно, я же веревки из тебя вью.

- Ладно, дурачок, не вьешь. Конечно, мне нужно посмотреть на твоих Леклерка с Лифшицом. И ты молодец, сыночка, что приведешь их...

- Так надо!

- И хорошо, что надо.

- Ладно, сказала "а", говори и "б".

- Что за "б" такое?

- Кино два раза в неделю.

- Хватит и одного.

- А я буду лучше учиться.

- Ты и так учишься прекрасно.

- А могу ужасно.

- Ну что ты за балаболка!

- Кино укрепляет дух. И освежает мозги. Сама на днях говорила.

- Но у папы неважно с деньгами.

- А мы ему не скажем.

- Придется экономить на еде.

- Подумаешь, одной луковкой меньше! Я, кстати, твой лук терпеть не могу. Ты его совсем не умеешь готовить. Его надо ошпаривать кипятком.

- Уговорил, сыночка.

- А нельзя Мельциху пореже звать?

- У тебя совсем нет сердца, сыночка.

- Она оскорбляет мое понятие о красоте.

- Конечно, она не Венера Милосская. Что нет, то нет.

- И на что она тебе сдалась?

- А уж это мое дело, а не твое.

- Вот именно, не мое. Она толстуха и уродина. И еще вонючка.

- А я знаю одну песенку.

- Паратакампум стакатасис валъвирон платап-латакус.

- Мистибальдо.

- Мукмуму.

- Викуч... Будешь хорошим мальчиком?

- Это другой вопрос. Не по хорошу мил.

- Сыночка ты мой!