Дмитрий Притула - Теплый сентябрь Страница 3

А между уроками труда он сгонял в столовую, и уже не было малолеток — они умотали домой — тут уж давились парни постарше, но и здесь Леша чувствовал если не силу, то право проламливаться и сквозь их плотную ругающуюся стену.

Рыбный суп, котлета с гречкой, компот. Ел неторопливо, нажимая на хлеб, он не был голоден и насыщал себя впрок. В три часа кросс, нужны силы — все понятно.

Даже и надежда шевельнулась, может, сегодня мама придет, и хотя обожгло понимание, что этого он хочет всего больше на свете и любит мать безоглядно, но надежду эту погасил.

И правильно, что погасил надежду, — дома никого не было. И когда перед ним замаячила глухая проблема ужина, он начал громко ругаться. Девки-заразы, разбежались, а денежек нет. И он, Леша, не волшебник, чтоб простые бумажки превращались в дензнаки, и к тому же нет у него станка для печатанья дензнаков. Ну, не заразы ли? Рубль ведь остался, но это на самый пожарный случай.

До кросса оставалось полчаса, и Леша начал собираться. Достал старый хабэшный костюм — он был мят и грязен, но главное — мал. Да, но страдал Леша не из-за костюма и даже не от боязни провала на кроссе, страдал он от ненависти к своему телу. Ну, вот какой он тощий и хилый. Руки еще ничего, утренние накачки дают плоды — сносные бицы, но какие тощие и кривые ноги, и какая цыплячья грудь с вдавлинкой посередке. И узкие покатые плечи. В школьной куртке это еще не так заметно, а в хабэшке — ну, стыдуха.

Да, тело свое он ненавидел. Главное — предательское оно, это тело. Духа, или желания, или воли — все равно как сказать — у Леши хватит не только чтоб быть первым, но и чтоб побить все рекорды, а тело непременно предаст — сорвется дыхание, не выдержит сердце, заплетутся ноги. Ну, не подлое ли тело? И за что его любить? Нет, только ненавидеть. И, конечно же, стыдиться его.

И разве он сам виноват? Ведь и зарядку делает, и днем иной раз отжимается, а оно все не наливается силой. Дайте ему жратвы хорошей, вот что ему дайте! Овощей и фруктов, а также мяса, сметаны и творогу от пуза, и оно не подведет, оно наберется силы.

Страдая и боясь позора, Леша вышел на улицу.

На проспекте его догнал Слава Кайдалов, самый сильный парень класса. На нем был спортивный костюм с непонятной надписью на груди, и молнии на кофте, и лампасы на штанах, и Слава был в настоящих — красное с синим — кроссовках. Слава был крепок, широкоплеч и на голову выше Леши, и Леша в своей хабэшке рядом со Славой казался цыпленком за рубль-пять, ощипанным и синеватым.

Да, крепкий и умный парень. Отец его геолог, с весны до осени в экспедициях, мать — детский врач. Силен в математике, что-то в прошлом году прихватил на городской олимпиаде. Много читает по астрономии и научной фантастике. Выписывает журнал по астрономии, у него несколько толстых тетрадей, и они забиты какими-то расчетами.

Да, друзья. Причем не Леша прибился к Славе (на это бы он не осмелился), а этой весной Слава взял Лешу под свое покровительство. Даже и не понять, что он нашел в Леше, а только иногда заходит за ним, и тогда они гуляют по городу.

— Сдохнем, а? — спросил Слава.

— Ой, сдохнем.

— Сильно не рвем. Первую половину раскачиваемся, а как увидим, что силы есть, тогда и прибавим.

Леша понимал, что это Слава дает ему совет, как бежать. Уж он-то будет первым. У него вон в детстве был второй разряд по фигурному катанию. И плавает хорошо — каждое лето ездит с матерью на Черное море. И на велике с весны до осени гоняет. Причем велик настоящий, спортивный.

— Хотел не пойти, — признался Леша, — да Макарыч грозил бабан влепить.

— Ничего, пробежим. Ты слышал, как Наташка отпрашивалась у Бориса?

— Нет.

— Я, говорит, не могу бежать, меня Андрон ударил чертежной доской по заднему месту. Борис говорит, тебе же надо бежать, а не сидеть. Но отпустил.

У входа в парк росли рябины, свесив спелые гроздья, солнце висело над старыми дубами и отражалось в пруду, видны были бегущие над оврагом фигурки, и от старта доносился возбужденный гвалт.

Толпа проглотила Лешу и Славу.

«А не нанимались!.. Здоровьишко учебой отравлено… Спокойно, сказал Котовский… На фиг пупок надрывать», — слышались голоса.

Макарыч, учитель физкультуры, вновь повторял задание. Над оврагом. Не сачковать и без разгильдяйства. Откуда выбежали, туда и прибежали. А кто сачканет, понимаешь, тот выше тройки в четверти не получит. Парням два километра. Десять минут — пятерка и так далее, понимаешь.

К Леше подошел Андрон.

— Тут, Ляпа, такая задача. Если б у тебя был сын, ну, круглый идиот, что бы ты сделал? — задумчиво спросил Андрон.

Леша, понимая, что от него ждут смешного ответа, сказал небрежно:

— Я бы его случайно уронил с балкона своего тридцать восьмого этажа.

— Ты, Ляпа, мужик свирепый. А твой отец — добрый человек, не сбросил тебя и не утопил.

Ну, понятно, взрыв надсадного смеха. Ясно, что Леша — не первая жертва Андрона, но ведь всем положено ржать, надрывая от надсада кишки, и все ржали. Леша, понятно, влился в общий смех и тоже ржал с надсадом и как бы с напряжением кишок.

Андрон бегло взглянул на Славу и вскользь заметил:

— У тебя, Кайдалов, нитка на самом интересном месте.

Слава — единственный в классе, у кого нет прозвища. А вот так просто и скромно — Кайдалов.

Слава глянул туда, где у человека на брюках молния или пуговицы.

— У тебя там самое интересное место? — громко спросил Андрон.

Ну, опять взрыв смеха.

— Бэшки, пошли! — скомандовал Макарыч.

И они, парни седьмого «Б», выстроились у старых дубов, на линии между колышками, запрещающими въезд в парк.

Леша изготовился. Подражая Славе, он в наклоне чуть подался вперед — правая рука сзади, левая впереди.

А все стояли толпой, демонстрируя полное равнодушие к старту. Но по напряжению ли глаз, по излишнему ли равнодушию видно было, что кросса боятся все. Леша вдруг понял, что добежит до конца. Что б ни случилось, а он добежит.

— Вперед! — крикнул Макарыч.

Слава сразу рванул, бежал он легко и красиво, как настоящий спортсмен, выбрасывая бедро вперед, голова его была вскинута, спина пряма.

Все же чуть трусили. «Пацаны, не нанимались!.. Сегодня два, а завтра пять… Им бы только загнать детишек. Давайте кучей», — раздались голоса.

Леша некоторое время колебался — тянуться ли ему за Славой или остаться в толпе, где за себя не отвечаешь и будешь в середке.

Против своей воли он оторвался от лениво трусящей толпы и пошел вперед. Нет, Славу обгонять он не собирался, тот уже нырнул в овраг и бежал по старинному мостику, у водопада.

Это раззадорило толпу. Славе все заранее отдавали первое место, а вот Ляпа — дело новенькое. Да и жалко его, как бы в одиночестве не порвал себе кишочки. Потерпеть лидерство Леши они никак не могли, и толпа стала растягиваться, спайка кончилась, клей не стал держать, и Лешу разом приделали двое — Андрон и Витя Марусин (разумеется же, Маруся).

— Говорили — не рви гармошку! — крикнул Андрон.

Бежать было легко. И Леша понял почему: все, придя домой, налопались и потому шли тяжело, а Леше легко.

Но тут возможен и другой счет, они на первой половине растрясут лишнее и тогда прибавят, ему же растрясывать нечего, и он скиснет.

Нет, не время его интересовало, не оценка, а только место. Надо быть в середке, и тут счет простой. В классе двадцать девять человек — тринадцать девочек, шестнадцать парней, двое больны — четырнадцать. Значит, он может пропустить еще троих, но это все.

На спуске к Нижнему пруду его приделал Кишка (в смысле тощий, так-то он Сережа Климов), и тогда Леша чуть нажал — он считал себя одной силы с Кишкой, и, подражая Славе, Леша поднимал бедро выше, а ногу не втыкал в землю пяткой, но опускал на носок.

Тяжело поднимался в гору, чувствовал, что дыхание сбивается, во рту сухо, и подумал, а на фиг надрываться, почувствовал за спиной тяжелое дыхание, бегло оглянулся — Февраль! — и этот туда же, подумал зло.

Февраль даже вышел вперед, и Леша, возможно, и смирился с таким положением, можно было сбавить скорость, но ноги неслись уже отдельно от сознания, Леша только послушно их переставлял.

Отчаянно хотелось пить и боялся, что ноги не выдержат бега, и он растянется прямо на дорожке, но вдруг стала видна толпа у финиша. Она, чуть качаясь, все приближалась и приближалась, и уже различались отдельные цветные пятна толпы, и слышны стали призывные крики, и даже разобрал громкое «Ляпа!», и он нажал из последних сил, да так, что достал Кишку и победно набежал на финиш.

Сразу остановился и скрючился, уткнувшись локтями в раскоряченные колени, и замер.

— Не стоять, не стоять. Походи! — заставлял Слава.

— Ну, ты, Ляпа, даешь! — это подошли девочки класса.

Среди них была и Наташка, красавица класса, в розовых бананчиках, длинные волосы схвачены в пучок, в ушах красивые висюльки.