Генри Джеймс - Урок мастера Страница 3

"Очень хороша... очень хороша", - повторял он, глядя на девушку. Его поразило благородство ее лица, ее цветущая юность.

Отец смотрел на нее с восхищением; потом он сказал:

- Очень уж она разгорячилась - это после ходьбы. Но она сейчас остынет. Тогда я позову ее сюда, и вы с ней поговорите.

- Мне не хочется вас так затруднять, может быть, мы бы сами могли подойти, - пробормотал молодой человек.

- Дорогой мой, неужели вы думаете, что я этим себя утруждаю? Я хочу сказать, что делаю это не ради вас, но ради Мэриан, - добавил генерал.

- Утруждать себя ради нее буду _я_ и очень скоро, - пробормотал Оверт, после чего продолжал: - Будьте добры, скажите мне, который из этих господ Генри Сент-Джордж?

- Да тот, что разговаривает с моей дочерью. Боже мой, он не отстает от нее _ни на шаг_, они снова идут гулять.

- Подумать только, неужели это он? - Пол Оверт был поражен, ибо находившийся перед ним человек был разительно не похож на то, каким он его себе представлял. Однако этот прежний созданный им образ оставался смутным лишь до того, как он столкнулся с действительностью. Как только это случилось, он со вздохом подался назад и материализовался - причем в такой степени, что у него уже появились силы выдержать нанесенный ему урон. Оверт, который большую часть своей недолгой жизни провел за границей, приходил сейчас к заключению - впрочем, уже не в первый раз, - что в то время как там в каждой стране он почти всегда мог отличить художника или писателя от остальных людей по его внешнему облику, по типу лица, посадке головы, осанке и даже по тому, как он одевался, в Англии такое отождествление было до чрезвычайности трудно из-за большего внешнего единообразия и привычки скрывать свою профессию, вместо того чтобы о ней возвещать, из-за распространенности типа джентльмена - джентльмена, не связанного ни с каким определенным кругом мыслей. Не раз по возвращении на родину, встречая в каком-нибудь доме различных людей, он говорил себе: "Вот я вижу их всех и даже разговариваю с ними, но для того чтобы выведать, что каждый из них делает, право же, надо быть сыщиком". В отношении же некоторых лиц, чьи творения он никак не мог заставить себя полюбить, он добавлял: "Не удивительно, что они скрывают, кто они писания их до того плохи!" Он заметил, что здесь чаще, чем во Франции и в Германии, тот или иной художник выглядел как джентльмен (иначе говоря, как английский джентльмен), в то время как, за немногими исключениями, джентльмена никогда нельзя было принять за художника. Сент-Джордж не являл собою исключения из этого правила; обстоятельство это явным образом насторожило его, прежде чем знаменитый писатель повернулся к нему спиной, чтобы отправиться гулять с мисс Фэнкорт. Сзади он, разумеется, выглядел лучше любого писателя иностранного и был просто безукоризнен в своей высокой черной шляпе и превосходно сидевшем на нем пиджаке. И, однако, именно эта одежда его (он не обратил бы на нее такого внимания в будний день) почему-то смутила Пола Оверта, который в эту минуту позабыл, что несравненный мастер английского романа одет нисколько не лучше его самого. На какое-то мгновение перед ним мелькнули правильные черты загорелого лица, темно-русые усы и пара глаз, в которых - он был в этом уверен никогда не загоралась безрассудная страсть, и он обещал себе, что воспользуется первым же удобным случаем, чтобы поближе к нему приглядеться. А пока что он пришел к убеждению, что Сент-Джордж похож на удачливого биржевого маклера - на человека, который каждое утро ездит из своего предместья в восточную часть города в великолепной двуколке. Все это как бы завершало то впечатление, которое произвела на него жена писателя. На мгновение Пол Оверт перевел свой взгляд на нее и заметил, что глаза ее устремлены вослед мужу, удалявшемуся вместе с мисс Фэнкорт. Оверт позволил себе ненадолго задуматься над тем, не ревнует ли она, когда мужа ее вот так уводит другая женщина. Но вскоре он заметил, что миссис Сент-Джордж даже и не взглянула в сторону девушки, до которой ей, видимо, не было никакого дела; глаза ее устремлялись только на мужа, и в них было неколебимое спокойствие. Она хотела, чтобы он вел себя именно так, - она любила видеть мужа в этом его принятом в свете обличье. Оверту безудержно захотелось узнать больше о книге, которую она заставила его уничтожить.

2

В то время как все возвращались с завтрака, генерал Фэнкорт схватил Пола Оверта за руку и вскричал:

- Знаете что, я сейчас познакомлю вас с моей дочерью!

Сказано это было так, как будто мысль эта только что пришла ему в голову и он не говорил о ней раньше. Другой рукой он обнял молодую девушку и сказал:

- Ну, ты все о нем знаешь. Я видел, как ты читала его книги. Она у меня читает все, все на свете! - добавил он, обращаясь к молодому человеку. Девушка улыбнулась ему, а потом рассмеялась в ответ на слова отца. Генерал удалился, и тогда дочь его сказала:

- Правда, у меня чудесный папа?

- Да, разумеется, мисс Фэнкорт.

- Можно ведь подумать, что я читала вас, потому что читаю все на свете.

- Ну нет, не об этом же речь, - сказал Пол Оверт. - Он понравился мне с первой минуты, когда он заговорил со мною. Потом он сразу же обещал оказать мне такую честь - познакомить меня с вами.

- Вовсе это не ради вас, а ради меня. Если вы воображаете, что он думает в жизни еще о чем-нибудь, кроме меня, вы увидите, что жестоко ошибаетесь. Он знакомит меня со всеми. Он считает, что я ненасытна.

- Вы говорите совсем как он, - сказал Пол Оверт, смеясь.

- Иногда мне просто этого хочется, - ответила девушка, краснея. - Не думайте, что я читаю все на свете. Читаю я очень мало. Но вас я действительно читала.

- А что, если нам пойти в галерею? - предложил Пол Оверт. Девушка очень ему понравилась, и тут сыграли роль не столько последние сказанные ею слова (хоть ему было, разумеется, и приятно их услышать), сколько то, что, сидя напротив нее за завтраком, он имел возможность в течение получаса любоваться ее прелестным лицом. К этому присоединилось и нечто третье. Он ощутил в ней душевное благородство; восхищенность ее не была, как у многих других, одной только приятной учтивостью. И ощущение это осталось, несмотря на то, что за столом она снова очутилась в непосредственной близости к Генри Сент-Джорджу. Сидя с нею рядом, тот тоже оказался как раз напротив нашего молодого человека, и он мог убедиться, что, говоря с генералом, жена знаменитого писателя была права, муж ее действительно уделял этой девушке много внимания. Наряду с этим Пол Оверт мог заметить, что поведение знаменитого писателя нимало не волнует его жену; лицо ее было спокойно и, как видно, ничем не омрачено. По одну сторону от нее сидел лорд Мэшем, а по другую - неоценимый мистер Маллинер, издатель новой перворазрядной злободневной вечерней газеты, которая, как ожидалось, должна была заполнить собою пробел, особенно заметный в кругах, начинавших понимать, что консерватизм следует сделать привлекательным, и не соглашавшихся с представителями другого направления в политике, которые утверждали, что он уже достаточно привлекателен и без этого. По истечении часа, проведенного в ее обществе, Пол Оверт нашел, что она еще интереснее, чем показалось ему вначале, и если бы ее невежественные замечания по поводу того, что писал ее муж, не звучали еще у него в ушах, то она, пожалуй, и понравилась бы ему - если только можно употребить это слово в отношении к женщине, с которой он, в сущности, ни о чем еще не говорил, да с которой ему, может быть, и не доведется никогда говорить, коль скоро она того не захочет. Генри Сент-Джорджу хорошенькие женщины, разумеется, были нужны, а в данное время самой нужной была мисс Фэнкорт. Оверт дал себе слово как следует к нему приглядеться, и вот сейчас для этого наступило самое удобное время, и молодой человек почувствовал, что последствия, которые это повлекло за собою, весьма для него значительны. Он внимательно рассмотрел его лицо, и оно понравилось ему больше - уже тем, что за первые три минуты оно ничего не рассказало ему о жизни этого человека. История этой жизни выходила в свет постепенно, маленькими выпусками (Оверту можно было простить, что рождавшиеся в его голове сравнения носили несколько профессиональный характер), написана она была довольно запутанным стилем, и ее нелегко было читать с листа. Приходилось иметь дело с тонкими оттенками смысла и неуловимой исторической перспективой, которая становилась все глубже, по мере того как вы приближались. Пол Оверт обратил особое внимание на два обстоятельства. Первым было то, что лицо знаменитого романиста нравилось ему гораздо больше, когда оно не выражало никаких чувств, чем тогда, когда на нем играла улыбка; улыбка эта была ему неприятна (если только вообще что-то исходившее от этого человека могло быть неприятным), в то время как в спокойном лице его было обаяние, возраставшее по мере того, как успокоение становилось все более полным. Стоило только лицу этому оживиться, как в Оверте поднимался безотчетный протест, все равно как если бы он уединился где-то в сумеречные часы и наслаждался покоем, а ему вдруг принесли бы в комнату лампу. Второе сводилось к тому, что хоть раньше ему всегда бывало неприятно смотреть, как человек уже немолодой увивается вокруг хорошенькой девушки, на этот раз то, что он видел, не являло собою в его глазах никакой несообразности, а это свидетельствовало о том, что либо Сент-Джордж - человек тактичный и деликатный, либо что ему нельзя дать его лет, либо, наконец, что мисс Фэнкорт ведет себя так, как будто _для нее_ эта разница ничего не значит.