Ясмина Михайлович - Три стола Страница 3

Через несколько дней, после всевозможных оттяжек, я уселась, чтобы занести рассказ о которском столе в свой компьютерный дневник. Я заполнила несколько экранных страниц, как вдруг, в самом начале истории, мой "Гомер" РС-386 отказал. Курсор исчез с экрана, словно мышь куда-то улетела, клавиатура перестала слушаться, и на экране светилась только картинка части текста, ложная картинка, потому что компьютер в это время был, в сущности, мертвым. До сих пор в моем опыте работы с компьютерной техникой не было ничего подобного чтобы отказало все, включая клавиши. Естественно, текст, написанный до того, не сохранился, и я поняла, что могу спасти только оставшуюся ложную картинку, имитирующую работу компьютера, пока она не канула в небытие за черной рамкой монитора. И я записала на магнитофон обрывки текста, опасаясь доверить его бумаге. Я подумала: лучше звукозапись, чем рукопись.

Тем не менее история о которском столе завершилась двойным эпилогом. В плане материальном и духовном.

***

Эпилог материального свойства относится к нашему многолетнему желанию заполучить сделанные в единственном экземпляре письменные столы архитектора Куцины, находящиеся во владении известного лица - г-на Радина. Мы видели их года три назад лишь однажды, в зале выставочного салона. Этого оказалось достаточно, чтобы в них влюбиться, - ну прямо Гауди с его постмодернизмом, только на балканской почве.

Гарнитур состоял из мужского и дамского письменных столов, причем мужской включал собственно стол и книжный шкаф, а дамский был из единого куска и опирался на ножку-колонку. Мужской вариант, вырезанный из великолепного темного ореха, был очень наряден, но в то же время нарочито грубоват. Ни на столе, ни на дополняющем его шкафу ни разу не повторялась ни одна линия, ни одна форма. Все в этих столах было асимметрично, неожиданно, с сумасшедшинкой, но невероятно функционально. Дамский вариант - единое целое из белого ясеня, светлое, огромное и в то же время эфемерное, тоже асимметричное, но совсем по-иному. У этого стола был один недостаток - он был хромым. Задуманное вначале как дамский туалетный стол (!) длиной в два метра и такой же высоты в правой части (колонка, в которую врезана столешница), это произведение мебельного искусства с левой стороны не имело ноги. Для равновесия под него была подсунута какая-то доска.

За три прошедших года все наши усилия заполучить столы (дело не только в их красоте, а прежде всего в том, что у нас в доме не было ни одного письменного стола) остались тщетными. Возникали разные препятствия материальные, психологические, общественные, иррациональные, военные, метеорологические, деловые и т. д.

В то же время в силу разных причин не удавалось и купить какие-нибудь другие столы. Время шло, мы обзавелись хозяйством, но у нас не было того, что прежде всего необходимо для нашей работы. Но столы г-на Радина тоже не попали ни в чьи другие руки и стояли на складе недалеко от Савы, запрятанные глубоко, на несколько метров ниже уровня воды в реке.

После истории с которским столом я сказала мужу, что, по-моему, он сам бессознательно препятствует появлению в нашем доме какого-либо письменного стола, потому что попросту не хочет его заводить. Он задумался и признал, что, наверное, так оно и есть.

Но, как я теперь убедилась, мое желание обзавестись столами было сильнее. Как-то раз, уже по возвращении из Котора и после сообщений Ариэля, моему мужу приснилось, что у него стоят или стояли три стола. Один - его собственный, стоявший у него в молодости, а кроме того, которский и тот, что в стиле Гауди.

Неделю спустя все три предмета из коллекции г-на Радина оказались в нашей квартире, на самом почетном месте. Они стоят в лучшей комнате с угловым окном. Эта комната, именуемая хазарской, ранее гостиная, теперь называется кабинетом и наконец-то занята столь желанными столами. Столы к нам попали потому, что за дело взялись супруга г-на Радина и я. Я ей сказала, что столы нам необходимы по множеству причин, и прежде всего по причинам эмоциональным. Вот и все. Она ни о чем не спросила, все поняла, и столы перекочевали к нам. Тем самым которский стол лишился своего магического воздействия. Он просто вернул нас к нашим давно уже выбранным столам. Я пишу это сейчас на моем ясеневом столе, у которого появилась белая мраморная ножка.

Осталась неразгаданной только одна тайна. Был ли стол из Котора связан с какой-то женщиной? Почему я постоянно ощущала присутствие вокруг него какой-то женской ауры?

***

Второй, духовного свойства эпилог дал ответ на этот вопрос. Дело было сразу же после появления новой мебели в нашем доме. У швейцара одного весьма солидного учреждения моему мужу было оставлено написанное от руки письмо. Оно переночевало у нас нераспечатанным, и на другой день мы вскрыли его довольно равнодушно, полагая, что это очередное письмо читателя, мечтающего стать писателем. Писал двадцатилетний студент первого курса математического факультета Миомир Радованович. Все же я стала читать его вслух. От фразы к фразе наше изумление возрастало все больше и больше.

"...Уважаемый господин Павич,

Я уверен, что Вы знаете в деталях и лучше меня историю Севаста, поэтому меня и удивило, что Вы не включили ее в "Хазарский словарь". Напомню ее Вам.

...Спустя более трех веков после того, как Никон Севаст покинул монастырь Николье, в его святых стенах появился молодой священник по имени Доментиан, только что завершивший богословское образование. Поскольку одновременно с теологией он изучал и историю искусства, этот начинающий богослов обрел в монастыре Николье богатую духовную пищу: он мог служить и Богу, и искусству, которые в глубине его сознания были связаны неразрывно.

Время, остававшееся от обязанностей священника, Доментиан проводил, рассматривая щедро расписанные стены церкви в Овчарском ущелье...

...Войдя как-то в церковь, он вдруг заметил при слабом огоньке свечи, трепетавшей в его руке, что одна фреска как бы выдается вперед по сравнению с прочими, что ее края отбрасывают тень, правда еле заметную, но видимую наметанным глазом, словно образ Девы Марии написан поверх чего-то другого. Доментиан смиренно приблизился и стал рассматривать фреску так, будто видел впервые.

И лучезарная бледность Богородицы в сравнении с ее фигурой показалась ему еще более неестественной - будто лик был написан поверх другой фрески новыми красками.

В Доментиане взыграл историк искусства, и он ударил подсвечником по лицу Девы Марии. Поняв, что он натворил, он покаянно опустил глаза и молитвенно сложил руки, но услышал глас Божий, приказывающий ему открыть глаза и снова взглянуть на фреску, что он и сделал.

На том месте, где край тяжелого подсвечника задел лик Богородицы, подобно шраму проступило какое-то чужое лицо, и Доментиан, ободренный, начал сбивать всю фреску, пока со стены не упал последний кусок нанесенной сверху штукатурки. Окаменевший, обессиленный телом и душой, Доментиан не мигая смотрел на то, что проступило на стене.

Очам Доментиана предстал Сатана в расцвете молодости и красоты, и богобоязненному священнику достаточно было трех секунд, чтобы в него влюбиться. Как Вам, господин Павич, хорошо известно, Сатана имел женское обличье и стремился скрыться под одеждами Девы Марии. На этом-то фоне бледный лик Богоматери и выглядел противоестественно. Наверняка это звучит богохульно, но Сатана казался таким божественно естественным и прекрасным, что не вписывался во всю роспись этой скромной церквушки, придавая ей оттенок монументальности, и Доментиан должен был себе признаться, что не видел ничего красивее.

Это и открыло новую страницу в его труде о фресках в Овчарском ущелье и на Кабларе.

Можно ли теперь с уверенностью утверждать, что это - единственный Сатана (исправлено; было "единственная Сатана". - Я. М.), написанный на стенах наших монастырей? Эта мысль настолько нарушила душевное равновесие Доментиана, что он сжег свою с таким тщанием созданную рукопись и ушел из монастыря".

Карты наконец-то раскрылись. Под фреской оказалась антифреска, икона-палимпсест, вроде той, что упоминает Успенский в "Семиотике иконы", описывая, как святой Василий Блаженный камнем разбивает чудотворный лик Богоматери и открывает нарисованного под святым ликом иконы диавола. Но произошло и еще нечто. Описка, lapsus calami неизвестного автора письма переменила пол образа на лжефреске и тем самым придала новое значение всей истории. Мои предположения подтвердились. Которский стол все-таки связан с Женщиной.

Белград, 1995