Болеслав Прус - Проклятое счастье Страница 3

После изъявлений благодарности и взаимных уверений в дружбе предмет разговора переменился.

- Послушай, Владислав, а как там с нашими планами насчет общества и фабрики? - со смехом спросил Гродский.

- Дозревают в письменном столе! - ответил Владислав в том же тоне.

- Знаете ли вы, - сказал инженер, обращаясь к Эленке, - что ваш муж ежедневно создавал какой-нибудь новый проект, и непременно филантропического свойства, хотя и вполне разумный. Среди прочих был один, которым он нас прельщал еще в училище, а именно: чтобы мы, вернувшись на родину с кой-какими деньгами, основали фабрику полотна.

- Для которой у вас есть сейчас тысяча рублей, а у Владислава - жена, перебила его Эленка.

- Что ж, и это капитал, - согласился Гродский. - Так вот, должен вам сказать, что мы твердо решили при помощи нашей фабрики вытеснить заграничные полотна и решительно преобразовать все отечественные предприятия подобного рода. У Владислава была запроектирована новая вентиляционная система, далее - участие рабочих в прибылях, пенсии. Затем - читальня для взрослых, какая-то необыкновенная школа для детей и что-то вроде курсов для практикантов.

- Мечты! - с грустью заметил Владислав.

- Позволь тебе сказать, - возразил Гродский, - что эти наши юношеские мечты мне куда милее пьянства и разнузданности немецких буршей. Скажу тебе больше - эти твои фантазии учили нас думать на чужбине о родном крае и его нуждах, и именно этими фантазиями ты завоевал наши сердца. Не опускай же рук. Не осилим фабрику, так построим показательную кузницу; не осилим училища, так попробуем открыть образцовую мастерскую. Я и не думаю сдаваться. Я теперь на верном пути к состоянию и даю слово, что, как только оно перевалит за десять тысяч, я тебе еще напомню о твоих планах.

У разговорившегося инженера глаза так и сверкали. Лицо его выражало энергию, воодушевление и, главное, такую веру в свои силы, какой, увы, уже недоставало пришибленному жизнью Владиславу.

- Сколько же это денег надо на фабрику! - отозвалась Эленка, качая головой.

- Конечно, много! И все же, умей ваш муж ковать железо, пока горячо, давно бы уже он мог основать свою фабрику.

- Я? Каким же образом? - с удивлением спросил Владислав.

- Ха-ха! Не помнишь, душа моя! - воскликнул Гродский. - Надо было думать о фабрике полгода тому назад, когда в тебя была влюблена пани Вельт...

- В меня?.. Пани Вельт?.. - повторил совсем уже растерявшийся Владислав.

- О, простачок! О, невинный ягненок! - выкрикивал Гродский. - Все на свете знали, что эта милейшая дама без памяти от него, а он не знает об этом и поныне! Ха-ха-ха!

Прислушиваясь к разговору, Эленка позабыла о самоваре, и горячая струя перелилась через край стакана. Благодаря этому мелкому происшествию беседа приняла иное направление, и Владиславу удалось скрыть свое смущение, такое же сильное, как и неожиданное.

Около одиннадцати Гродский, который завтра утром должен был уехать, распрощался с друзьями, напоследок сказав им:

- Пани Элена! Я вас возненавижу, если в трудную минуту вы не обратитесь ко мне. Я человек прямой, церемоний между своими не признаю, и кого люблю, так уж всем сердцем.

Растроганная Эленка сердечно пожала ему руку.

- Ну, а ты, Владислав, - продолжал инженер, - берись за дело, хватай его за горло и выжимай деньги! Честное слово, ты единственный человек, бездельник ты этакий, в чьих руках я с радостью видел бы миллионы, - знаю, ты тут же бы их и спустил, но с пользой для себя, для общества и для близких!

Когда Гродский ушел, Эленка занялась уборкой, а Владислав в раздумье зашагал по комнате. Две мысли боролись в его душе: одна - о заказанных Юзефом моделях, вторая... Вторую Владислав изо всех сил старался выбросить из головы.

"Котлы надо будет заказать у медника", - думал он.

"Пани Вельт любила тебя", - шептал какой-то голос.

"Интересно, во что они мне обойдутся", - говорил себе Владислав.

"Она тебя любила, слышишь?" - повторил тот же голос.

Владислав ушел к себе и стал просматривать инструкцию, оставленную Гродским. Вдруг он повернул голову: ему казалось, что кто-то стоит за его стулом и неустанно шепчет:

"Она тебя любила..."

Владислав нервно бросился на шезлонг и, подложив под затылок руку, вперил взор в потолок. Темные силы овладели им, и вот что ему привиделось.

В один прекрасный день молодой человек редкой красоты, наряженный во фрак, как это обычно делают просители, вошел в кабинет банкира Вельта.

Знаменитый финансист сидел за письменным столом, заваленным грудами книг, стопками исписанной бумаги и... читал. Он так поглощен был чтением, что прошло не менее двух минут, пока он соблаговолил заметить юного посетителя, который в простоте душевной заключил, что перед ним, очевидно, великий человек.

Очнувшись наконец от глубоких размышлений, Вельт проговорил, приподнимая шитую шапочку:

- Ах, пан Вильский... Тысяча извинений! Вы мне позволите не снимать шапочки? Мозговые спазмы, знаете ли... При таком умственном напряжении... Чем могу служить?

Вместо ответа Вильский подал ему письмо. Банкир посмотрел на печать и снял шапочку.

- Как же, знаю, это от моего друга, князя... Мы с ним частенько переписываемся. Славный юноша, но невозможно демократичен...

Он разорвал конверт и стал читать письмо, время от времени произнося вслух:

- "Усерднейше рекомендую любезному вниманию..." Так, так... "Самый способный студент механического отделения..." Очень мило! "Большая золотая медаль..." Пан Вольский!

- Моя фамилия Вильский.

- Скажите, пан Вильский, она действительно большая, эта ваша большая золотая медаль?

- Да.

- Так, так!.. Прошу вас, садитесь, у меня без церемоний.

Приглашение оказалось излишним, так как Вильский без всяких церемоний уже уселся.

Дочитав письмо, Вельт снова заговорил:

- С этим письмом двери нашего дома открыты перед вами. Друзья наших друзей - наши друзья. Сделайте одолжение, с нынешнего дня по четвергам - к нам на чай, в половине десятого вечера.

- Но могу ли я рассчитывать... - заикнулся Вильский.

- В салоне моей жены вы, без сомнения, можете рассчитывать на избранное общество.

- Простите, я имел в виду службу...

- Ах, вы имели в виду службу? Мы еще поговорим об этом.

Вильский поклонился и направился к выходу. Банкир крикнул ему вдогонку:

- Минутку, пан Вильский! Когда будете писать князю, передайте, пожалуйста, нижайший поклон от меня.

В тот же вечер за чаем Вильский познакомился с пани Вельт. Это была женщина в расцвете лет, не то чтобы красавица, но величавая и вместе с тем пленительная. Ее смуглое лицо было строгим и нежным, а черные глаза с необъяснимой силой кружили людям головы.

В этот вечер хозяйка дома не раз заводила беседу с Вильским, а он, с головой погруженный в свои проекты, говорил только о них. Жена банкира слушала внимательно и так пристально смотрела на него, что Владислав, вернувшись домой, долго не мог заснуть.

На следующий день Вельт поручил Вильскому выгодную работу и торжественно повторил приглашение бывать как можно чаще.

"Она тебя любила", - назойливо нашептывал все тот же голос, и под его действием многие подробности представлялись сейчас Вильскому в ином свете.

Как-то на очередном из четвергов, когда Вильский с хозяйкой беседовали о его студенческом житье-бытье, к ним присоединился один из салонных сплетников и стал рассказывать о некой даме, убежавшей с любовником.

- Женщины на многое способны ради любви, - насмешливо заключил рассказчик.

Пани Вельт сурово посмотрела на него, а когда он удалился, сказала Владиславу своим спокойным глубоким голосом:

- Да, женщины на многое способны ради любви, но мужчины не умеют это ценить.

Сказав это, она встала и, не глядя на Вильского, перешла к соседней группе гостей.

В другой раз, когда он развивал перед ней планы строительного товарищества, она прервала его неожиданным вопросом:

- Вы всегда разговариваете с женщинами только об инженерных делах?

- Смотря с какими, - возразил Вильский. - С иными приходится и об искусстве, но это очень скучно.

- Ах, вот как, - заметила она. - Ну что ж, говорите хоть что-нибудь.

Запрокинув голову на спинку кресла и полузакрыв глаза с выражением спокойного восхищения на лице, она выслушивала рассуждения о необходимости асфальтировать фундамент, о водопроводных трубах и газификации жилищ и снова и снова о железных перекрытиях.

Вильский оказался в странном положении. У него была невеста, которую он любил, а он поддерживал знакомство с другой женщиной, к которой его влекло каким-то темным инстинктом. При беседах с пани Вельт он ощущал, как его жилы наливаются чем-то вроде расплавленного олова, но ощущение это никогда не овладевало им надолго.

Иногда, ободренный ее взглядами, он пытался пролепетать что-нибудь о любви, но при первых же намеках взгляд его собеседницы холодел, а губы складывались в брезгливую и презрительную гримасу. Он тотчас переводил разговор на посторонние предметы, и снова все было хорошо.