Сергей Минутин - Странник и Шалопай Страница 3

Поэтому Господь не очень это слово чтит.

Жить безупречно, без упрёка невозможно. Звучит абсурдно «безупречно грешен», как вор, или «безупречно свят», как человек служивый. Оттенки у любого есть явленья. Чем выше столб, тем тень длиннее.

Безупречность не есть предмет стремленья к Абсолюту, так как слишком широко толкуется оно.

В среде чиновников безупречным считается холуй и подхалим.

В среде силовиков — рубаха парень, тот, что готов под пули лезть и водку пить, обычно оба дела совмещая.

Но вот возьмём среду творцов: художников, писателей, поэтов, музыкантов. Кто безупречен среди них? А если безупречен, то перед кем? Перед своей средой таких же как они. Да им плевать на всех, лишь свой талант лелеют. Но всё же кто–то и над ними есть, и это тот, кто вдохновляет. Но, вдумайтесь, вопросов сразу сколько возникает. Тот, кого никто не видел, готов сказать себе: «Я безупречен». Едва ли, он может лишь сказать: «Я очень старался вдохновить как можно лучше, но получилось то, что получилось».

«Забив» на всё, что не имеет смысла, попал наш Странник под раздачу. На выдохе последнем понял он, что человек не должен любоваться собой, им должен любоваться вдохновитель. Тобой любуются пусть те, кто выше.

Вдох Странник сделать не успел, но где–то далеко услышал: «О безупречности перед страшным судом не думай. Нет её, по факту она либо фанатизм, либо лукавство для отвода глаз. Другое дело честь и совесть, но их ты сохранил».

Господь вернул его обратно, и начал он вторую жизнь, добавив к старанию ещё и сосредоточенность. Не знал он раньше, что старание лежит в области сосредоточенности, теперь ему открылась эта грань. Что ж — заслужил. Раз заслужил, то — получи. Старается ведь только тот, кто сосредоточен, а если возможности сосредоточенья нет, то нет и смысла в чём–либо стараться.

И всю вторую жизнь он был сосредоточен, но конец пришёл и ей, скафандр поизносился, а может и поистаскался, я свечки у его постели не держал. А он мужик был хоть куда!

Глава четвёртая

Странник, вторая кончина

В небольшом захолустном и грязном российском городке, в холодной квартире, за колченогим письменным столом, среди разбросанных книг и рукописей сидел седой человек. Он ничего не писал, ни о чём не думал, он забывал. Он забывал свою прожитую жизнь, он стирал свою память, он готовил себя к принятию ещё неведомого ему, но уже прочувствованного. Он всю жизнь искал тайное, он искал человека, который никогда не существовал. Он обнаруживал его следы в книгах и архивных документах, в лицах прохожих и в шуме уличных разговоров. Он, во что бы то ни стало, хотел его найти. Он уже знал, что лицо нереальное, этот человек всё же имел имя. Он даже определил места его пребывания. Во всяком случае, его там видели и даже письменно зафиксировали в книгах факт пребывания.

Что он знал о нём? Имя: «Иностранец», «Заграничный гость», «Неизвестный», «Профессор», «Больной», Воланд, и др. [6]. Ближайшие знакомые с ним, из живших ранее, Гёте, Гоголь, Булгаков, видели его в России, на Украине и в Германии.

Живущие ныне встречали его в Испании на корриде, причём не в облике тореадора, а в обличии огромного красного быка. Но какая разница, в каком обличье, главное, что его узнали. Род деятельности: полиглот, историк, философ и «свой парень».

Человек очень устал, он не знал, где и когда он успел так нагрешить, чтобы так устать в этой своей жизни. Он изучил по чужим книгам и тайным рукописям многое о добре и зле, о свете и тени. Он утратил желания и перестал бояться. Он необъяснимо чувствовал чью–то близость рядом с собой, и он понял чью. На Земле он мог встретить только его. Он готовился и забывал.

Лопнула гитарная струна, на стол прыгнул чёрный кот, под окном завыла собака. Он закрыл уже ничего не видевшие глаза и погрузился во тьму. Куранты на Красной площади пробили ровно двенадцать часов при оглушительно полной Луне.

Глава пятая

«Где–то между Небом и Землёй»

Странник забыл всю свою земную жизнь. Он лежал в гробу, стоявшем посреди божьего храма, и с интересом слушал перешёптывающихся рядом с ним живых людей. Он прожил долгую жизнь. Ровесников уже давно не было рядом с ним, поэтому особо никто не грустил и тоскливую волну не гнал. Странник лежал с лёгким сердцем со свечкой в руках.

Свечку не зажигали по причине возможного возникновения пожара. Попёнок, читающий заупокойную молитву, был не шибко обязательным и ограничился вечно горящей лампадкой, остальные были больше заняты собой, чем покойным.

Рядом с гробом крутились несколько ребятишек лет 5–6, и Странник чувствовал, что именно они ближе всех к нему, а он к ним. Они его совершенно не боялись и постоянно выказывали неудовольствие на его такое долгое и неподвижное лежание. Он им пытался объяснять, что так устроены земные витки, а они в ответ отмахивались, произнося что–то вроде: «Ты нас будешь ещё учить».

Прощающихся было не очень много. В основном шли женщины. Лишь одна смахнула ароматным носовым платочком скупую слезу и прошептала, целуя его в лоб: «Уже не полетаем», и Странника охватила волна её страсти. Свечка упала, но её поставили вновь.

Остальные же дамы и прощаясь предъявляли массу претензий, не скрывая своего неудовольствия от его такого безопасного вида. Гроб тихо поскрипывал, но Странник оставался спокоен. Он очень долго жил, чтобы не знать ещё при жизни, какие и у кого чувства он мог вызывать. Хотя ему было слегка обидно, но души людей с претензиями к нему близко не подлетали, поэтому он только поёживался от лёгкого нагнетаемого ими холодка.

Так бы он и лежал спокойно, перешёптываясь с детьми и строя планы на будущее, но тут к гробу подошёл его последний прижизненный друг. Друг был на много лет моложе Странника. Окружающие удивлялись такой дружбе, так как помнили в своей жизни только школьную дружбу или в лучшем случае студенческую, и не верили ни в какую другую. Но у Странника были друзья в каждом периоде его жизни. В той жизни, которую он вёл, друг просто не мог не прийти. Всегда кто–нибудь был рядом с ним, так же как и он, мечтающий провести пару месяцев в тайге или походить по океанском дну.

Взрослая жизнь Странника и его друзей была очень похожа на детскую. Различие было в мелочах. Если в детстве он мог часами из деревянного бруска выстругивать яхту, то состарившись, он часами мог просиживать за компьютером, складывая слова, или неподвижно лежать с фоторужьём, ожидая появление лося. Это была его одних удивляющая, а многих и раздражающая, свежесть души. Но эта свежесть подкупала. Подкупала и внешность, без признаков старости.

Если детская дружба замешивается на совместных играх и первых совместных «подвигах», например, в чужой сад залезть, то для завязывания взрослой дружбы нужны либо экстремальные условия, либо длительное общежитие. У Странника в основном были друзья по совместным экстремальным ситуациям. Отличие таких друзей от всех остальных состоит в том, что они твёрдо знают, что ходят под Богом.

Последний друг Странника был альпинистом — шалопаем. Он жил в горах, спускаясь с них изредка, если сразу не удавалось забыть какую–нибудь очередную юную альпинистку. Шалопай был приспособлен к любой жизни, и впервые не Странник, а друг–шалопай вытащил его на «оперативные просторы» — в горы. Проще говоря, Шалопай дал дёру от надоевшей и ставшей уже бывшей альпинистки, а Странника внезапно охватило желание к перемене мест.

В горах шалопай всю дорогу пел песню про «остров невезения» из кинофильма «Бриллиантовая рука» и утверждал, что это небесный гимн о Земле. На заоблачной вершине горы Странник почувствовал правоту Шалопая о том, что на Земле «живут несчастные люди дикари…».

После восхождения Странник отрешился от всего и, наконец, умер. Друг подошёл к гробу и мысленно отчитал Странника за проявленную им слабость, примерно в таких выражениях: «Не хрена себе, разлёгся. Ну, попритворяйся, если хочется, а я пока в горы схожу. Там на одном из облаков есть филиал «Небесной канцелярии», так я с ними в давней дружбе состою. Иногда, знаешь ли, так устанешь от жизни, что либо карабин сломается, либо ледоруб из рук выпадет. Летишь себе вниз, а они уже ждут. Поэтому даже не надейся».

Странник слушал с интересом. Он даже хотел ответить, но передумал. Друг тем временем продолжал: «Я там тебе протекцию составлю, а может и сам тебя догоню, а то в твоём захолустном городке такая скалолазка обнаружилась, которая от меня и в горах не отстанет».

Странник начал было что–то вспоминать и осознавать совершённую им глупость, но против выноса тела возражать не стал, дабы не доставлять радости своим кредиторам, которые в основном и грустили о его кончине, считая её слишком ранней.

Глава шестая