Джеймс Олдридж - Прощай, Анти-Америка ! Страница 3

- Глупый старина Лестер, - произнес он.

Джуди это не понравилось.

- Что-то ты начинаешь относиться к Лестеру слишком уж свысока, сказала она. - Лес - человек принципов, а именно в таких людях нуждается сейчас Америка, и они у нас будут.

Пип ничего не сказал, но я слышал, как он тяжело вздохнул, ибо он так же, как и я, понимал, что наступает пора политической реакции, которая наложит свой отпечаток не только на его отношения с Террадой, но и на политику страны в целом. Эра Маккарти только начиналась, когда я покинул Кембридж и вернулся в родной Лондон. Я радовался, что не буду присутствовать при разгуле инквизиции, когда "мифотворцы с принципами" станут судить мыслящих "еретиков".

Однако прошло какое-то время, прежде чем реакция достигла своего апогея, и мне еще раз удалось повидаться с Пипом, когда он приехал в Лондон с Джуди и трехлетним сыном. Я сразу почувствовал, что в их отношениях не все ладно. У них ни в чем не было согласия, особенно в вопросах воспитания мальчика. Джуди была ярой поклонницей Фрейда и не желала стеснять ребенка никакими ограничениями. Пип же придерживался более разумных взглядов на развитие человеческой личности.

- Характер, - говорил он, - вещь слишком важная, чтобы доверять его формирование самим детям. Они просто погубят или покалечат его.

Джуди не соглашалась, и я понял, что маленький Лестер очень скоро попадет в руки психиатра.

Пипа это приводило в отчаяние. Приводило его в отчаяние и многое другое, что происходило в Америке, но о чем он больше не говорил. Только прощаясь со мной в Лондонском аэропорту, он сказал:

- Возвращаюсь к нашим мужественным и благородным охотникам, Кит...

Я знал, что это за охотники, и потому не очень удивился, когда через несколько месяцев прочел в "Таймс", что Филип Лоуэлл должен предстать перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности и что вызывают его туда для выяснения фактов, сообщенных Комиссии Лестером Террадой, Террада, говорилось в "Таймс", назвал Лоуэлла одним из советников Рузвельта, который ратовал за оказание помощи китайским коммунистам. Появление такого сообщения в печати было уже началом скандала. Террада заявил, что дал показания против Лоуэлла только для того, чтобы защитить своего друга от его же собственного безрассудства, и что он хочет спасти Лоуэлла, пока связь с китайскими коммунистами не погубила его.

- Нет, не может быть! - простонал я, когда прочел об этом.

Не прошло и недели, как мужественная попытка Террады спасти друга от его же собственного безрассудства превратилась в беспощадное обличение, причем Террада припомнил все, что он узнал о Пипе за десять лет их дружбы, не упуская ни малейшей детали, подтверждавшей его отрицательное отношение к американской системе, - например, то, что он восхищался Барром; Террада всякий раз подчеркивал, что Пип всегда выступал против того, что составляет самую основу американского общества, и это шаг за шагом привело его, советника Рузвельта по Китаю, к предательству коренных интересов Соединенных Штатов Америки.

Материал, конечно, был сенсационный, а Террада наконец-то выступил в роли, о которой давно мечтал. Он был великолепен - роскошная шевелюра, могучий торс, необычное имя; когда он употреблял такие высокие, громкие слова, как "республика", "демократия", "государство", "заговор", они звучали как-то по-особому. Надеяться Пипу было не на что. Я думаю, он это прекрасно понимал. Однако он не сложил оружия. Он ни в чем не признался, только говорил, что Америка 1950 года слишком полагается на свою великую, уходящую корнями в историю демократию, которой прикрывают свою продажную сущность люди, стремящиеся втянуть Соединенные Штаты в бессмысленную войну в Юго-Восточной Азии. Однако этот дар Пипа понимать настоящее и предвидеть будущее только глубже затянул его в трясину, которую подготовил для него Террада. Положение Пипа все ухудшалось. И в конце концов слушание дела свелось к смертельному поединку между Пипом и Террадой. И Пип этот поединок проиграл, к тому же судьба, видно, решила его добить, и вскоре стало известно, что Джуди ушла от него и суд лишил Пипа отцовских прав.

- Знаешь, по-моему, она совсем сошла с ума, - сказала мне моя жена Эйлин. Она очень хорошо относилась к Пипу, как почти все женщины. Он внушал им доверие.

Затем последовал еще один удар. Когда Комиссия покончила с Пипом, в газетах появилось объявление, что Джуди вышла замуж за Терраду, и это, несомненно, доконало Пипа. "Патриоты" дважды избили его на улицах Вашингтона, и две больницы отказали ему в первой помощи. Тогда-то он и уехал в Европу, вероятно, через Мексику. Он не был сломлен, но выглядел растерянным, постаревшим, настороженным, хотя у него была все та же открытая улыбка и мягкая учтивость манер.

Первые два года в Париже ему жилось очень тяжко, но он не утратил природной способности анализировать и предвидеть, к тому же он был хорошим репортером, и постепенно американские газеты начали печатать его материалы под вымышленным именем. В конце концов он стал кое-что зарабатывать и уже мог существовать как бедный изгнанник. К счастью, в эти черные дни рядом с ним оказался близкий человек - молодая француженка по имени Моника Дрейфус. Это была умная, волевая девушка, невысокая, стройная, с мягкими кошачьими движениями. Она обладала достаточным умом и физической силой, чтобы защитить Пипа от всех, кто приближался к нему с дурными намерениями, и готова была оказать ему любую поддержку. Именно Моника поддерживала его в те часы, когда ему хотелось смириться со всем и исчезнуть с лица земли. Пип начал пить - то немного, то довольно основательно, и тогда Моника говорила ему, что не собирается терпеть эту нелепую американскую привычку пить от отчаяния.

- Все это мы видим в кино, - говорила она. - Но если ты хочешь, чтобы я была с тобой, пей, только когда ты счастлив, а не когда тебе плохо. В противном случае я запрещаю тебе пить.

Моника была из породы решительных наседок и своим громким голосом и галльской логикой заставляла умолкнуть Пипа. Тем не менее он продолжал пить, и, мне кажется, именно алкоголь спасал его в течение первых двух лет пребывания в Париже, когда он особенно остро ощущал безвыходность своего положения, - алкоголь и Моника, которая заботилась о нем до тех пор, пока он сам не начал заботиться о себе. В последнее время к Пипу стала понемногу возвращаться прежняя вера в Америку (о надеждах я не говорю), которую он так любил. Потому-то мне и хотелось сначала убедиться, что встреча с Террадой на Кап-Ферра не отбросит все назад. Итак, я решил прежде посоветоваться с Моникой, узнать ее мнение на этот счет.

Моника с Пипом только что вернулись, веселые и радостные, из Ниццы, куда они ездили на нашем маленьком "рено". Они купили дешевые бамбуковые палки для удочек, нейлоновые лески с поплавками и уйму морских червей, которые были аккуратно завернуты во влажные газеты. Мы очень весело пообедали, всем было так легко и радостно, что я вновь усомнился, имею ли я право нарушить все это.

- Не говори им ничего, - сказала мне моя рассудительная супруга. - Им так хорошо, не надо портить...

Но я знал, что в мире существует нечто более важное, чем удовольствие от рыбной ловли, и более необходимое этим двум людям. Я отозвал Монику в сторону и рассказал ей о предложении Доры Делорм. Моника сразу сникла, точно ее ударили молотком. В первое мгновение она ничего не сказала, но потом в ярости набросилась на меня:

- Почему вы спрашиваете об этом меня? Почему не обратились к нему?

- Потому что я думал и о вас тоже, - растерялся я.

- Обо мне никто не думает, - с горечью сказала она: Моника редко себя жалела.

Она отдавала Пипу все, что имела, а он ей - лишь половину себя. Они так и не поженились, - не знаю почему, но мне кажется, что у Пипа оставалась какая-то призрачная надежда, будто он не мог до конца поверить, что Джуди оставила его.

- Ну ладно, - мрачно сказала Моника, подумав немного. - Пусть поступает как хочет.

- Значит, вы не будете его отговаривать?

- Конечно нет. Только дайте ему сначала съездить на рыбалку, а потом уж скажете.

По-моему, ей даже хотелось, чтобы Пип, наконец, встретился с Террадой и Джуди - пусть навсегда покончит с ними, тогда и из ее отношений с Пипом исчезнет половинчатость и им легче будет наладить жизнь.

С рыбной ловли они вернулись за полночь, и когда все остальные отправились спать, мы с Пипом уселись в кухне распить бутылку английского сидра, которую он привез с собой из Парижа. Тут я и сказал ему, что Террада и Джуди вместе с его сыном (теперь ему было уже десять лет) специально приехали к Доре Делорм, чтобы повидаться с ним.

У него не перехватило дыхания, и на лице не отразилось никаких признаков волнения. Просто он долго и печально смотрел на пустую бутылку из-под сидра, потом спокойно сказал:

- Я знал, что рано или поздно это случится.

- Совершенно не обязательно, - возразил я. - Ты можешь сказать "нет" и все.