Франк Геллер - Тысяча вторая ночь Страница 3

— Третий из вас, господа? О нем дух говорит: «Он из страны белого сна».

Наступила пауза. Лавертисс, вскинув брови, смотрел на третьего друга, а Грэхэм созерцал его, раздув щеки, как пневматические подушки.

В их довольно поверхностном представлении о Швеции понятие зимнего снега играло господствующую роль. Но то, что в недрах Туниса выдубленный под коричневую кожу марабу с обритой головой и ястребиными глазами имел представление о странах, спящих в снежном пуху, и распознавал их уроженцев, было настолько невероятно, что хотелось ущипнуть себя и убедиться, что не спишь. Но все было наяву.

Кругом, насколько видел глаз, простиралась африканская глушь, и над ней кипятком колебался раскаленный воздух; на земле сидел грязный тряпичный мешок, и перед ним был красно-бело-желтый коврик, а выродок с католическим крестом под рубашкой, красной феской на затылке и розой за ухом готов был переводить дальше откровения тряпичного мешка.

— Что скажете, профессор?

Филипп Коллен погладил усы.

— Это будет почище кайруанского заклинателя змей, — сказал он. — Что Грэхэм англичанин — угадает каждый. Что Лавертисс француз — ясно и слепому. Но как могло ему прийти в голову, что я… Ба, все это чепуха! Он нижет одно к другому звучные слова, а наш приятель, вот этот вероотступник, более или менее точно их переводит. Мы же наделяем эти слова смыслом и разеваем рот до ушей, удивляясь собственным помыслам! Если хорошенько пощупать, слова эти ничего не означают. Если взять его в работу, окажется, что он ничего не сказал. Хозяин, спроси волшебника, что он думал, когда говорил, и думал ли он вообще что-нибудь?

Кофейщик перевел вопросы. Марабу мрачно покачал головой и что-то пробормотал.

— Он говорит, — перевел кофейщик, — что духи пророков подчинены пророкам, но лишь до известной степени. Они не объясняют своих изречений. Так говорит святой человек.

— Ха-ха! Вы слышали, Лавертисс? Похоже на то, что, добившись эффекта тремя ответами, он боится смазать впечатление. Бедный саххар. Правильно с твоей стороны, что ты осторожен. Но ты избрал себе утомительную и, судя по твоему платью, не слишком прибыльную профессию. Дайте ему от каждого из нас по пяти франков, Грэхэм! Он по-своему добросовестно справился с задачей.

Мистер Грэхэм вынул из бумажника три пятифранковые бумажки и швырнул их тряпичному мешку. Он был награжден воистину величаво презрительным взглядом ястребиных глаз. Прорвался поток гремучих слов, в которых гласные были окончательно затерты лавинами взрывчатых «д» и «кх». Звучало так, словно Иона громил Ниневию. Но когда кофейщик приступил к переводу, презренные пятифранковые бумажки поспешно исчезли в складках желто-белого балахона.

— Он говорит, — перевел дрожащий кофейщик, — дух могучего кудесника говорит, что вы действительно прибыли из стран, названных духом, но уже очень давно в них не бывали. «Мало веселого ожидает вас, если вы туда вернетесь», — говорит дух. «Ты, сударь, — говорит он, — вышедший из страны, покрытой пухом белого сна, ты — отец всех глупцов. Всю твою жизнь ты стремился к обладанию чужим добром и достиг того, что растерял все свои крохи. И каков ты — таковы и твои друзья, и как было с тобой, так было и с ними. Ваши страны стосковались по вас, как капкан тоскует по шакалам»;- так говорит дух, чтоб вы убедились в его всеведении. Духи пророков покорны пророкам.

Марабу пронзил насмешников пламенно ненавидящим взглядом. Кожа на его скулах вспыхнула румянцем. Его жилистые пальцы сжимались и разжимались, словно тянулись к каменьям — чтобы камнями побить неверных собак, если они еще раз посмеют рассмеяться. Но нечего было бояться смеха. Когда кофейщик перевел, на целую минуту воцарилось напряженное молчание. Грэхэм нарушил его глухим ударом по коленке:

— Провалиться мне на этом месте!

Лавертисс, чьи брови поднялись до капуля прически, набрал воздуха и сказал:

— Это почище системы Бертильона!

Филипп Коллен молчал и глядел на араба, сидевшего как изваяние. Когда марабу убедился, что над ним перестали глумиться, напряжение пергаментного лица разрешилось и ястребиные глаза покрылись поволокой. Кофейщик глядел на него с суеверным подобострастием. Кругом лежала Африка с тревожными красными пустынями, ни на что не похожими горами, лесами кактусов, похожих на грешников, приросших к земле, и воздухом, насыщенным зноем и предрассудками.

Филипп Коллен пожал плечами:

— Вы правы, Грэхэм, будь я проклят! Он сказал, что я — отец всех глупцов. Это верно, как поэтическое иносказание. Он сказал, что всю мою жизнь я стремился к обладанию чужим богатством и кончил тем, что лишился своего кровного. К сожалению, это прозаически верно. Наконец, он сказал, что, если я вернусь на родину и потревожу ее белую спячку, мне будет весело, как шакалу, заглянувшему в капкан. То же самое относится к вам. Вы правы, Лавертисс: это лучше Бертильона, не говоря уже о том, что проще и дешевле.

Он обратился к кофейщику:

— Послушай, приятель, ты сейчас перевел довольно необычные и бестактные прорицания. Сам-то ты их понял?

— Нет, сударь.

— Это меня радует. Как вижу, ты похож на всех переводчиков. Но скажи мне вот что: кто этот господин с ковриком, в костюме, изъеденном молью времен?

— Я уже сказал тебе, сударь. Он — всесильный саххар, колдун. Я в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь так проклинал, как он, когда я захотел его прогнать.

— Но ты его не знаешь?

— Нет, сударь. Мне кажется, он пришел из пустыни. Но погоди — он опять говорит с тобой!

Марабу дочертил на песке свои фигуры. Пробормотав несколько слов более мягким, чем раньше, тембром голоса, он погрузился в молчание. Кофейщик перевел:

— Святой человек говорит еще: «Скажи им, что их беспредельная глупость в скором времени столкнет их с большой опасностью совсем нового порядка. Наступающий месяц решит, суждено ли им увидеть зарю после долгой ночи или же войти в еще более густую ночь». Так говорит святой человек.

Святой человек выждал конца перевода, стряхнул с коврика песок и свернул коврик. Он посмотрел на трех приятелей с выражением, означавшим: «Консультация дана. Теперь, пожалуйста, гонорар!»

3

Душный полуденный ветерок шелестел персиковыми деревьями перед вокзалом; пилигримы уснули, разметавшись на земле: далеко у туманного края неба смутно виднелись волнообразные холмы: то были горбы пасущихся верблюдов; холмики были смиренно малы, а верблюды принадлежали нищим из нищих — странствующему племени бедуинов.

Мистер Грэхэм поднялся с выражением непреклонной решимости.

— Я хочу посмотреть ковер, — сказал он кофейщику. — Вот деньги за гаданье. Но я хочу посмотреть ковер.

Он протянул для марабу двадцать франков. Марабу изволил их принять с величайшей небрежностью, но, услыхав о желании Грэхэма, отрицательно покачал головой.

— Для чего тебе смотреть коврик, сударь? — спросил кофейщик.

Мистер Грэхэм разъяснил по-английски своим товарищам:

— Он орудует ковриком! Я в этом уверен. Это известный прием африканских магов! Он вычитал все на песке, на коврике. Если мог прочесть он, могут прочесть и другие. Это мне не подходит. Я хочу купить ковер.

Филипп Коллен рассмеялся.

— Вы думаете, что сила ясновидения заключена в коврике? — сказал он.Вы полагаете, что это коврик из «Тысячи и одной ночи» с прикомандированным к нему духом, и собираетесь его купить? Надеюсь, что вы в самом деле заполучите духа: в высшей степени интересно иметь к своим услугам арабского джинна.

Мистер Грэхэм ничего не ответил; он в повелительной форме повторил кофейщику свое желание. Но ответ марабу был не слишком благоприятным.

— Он говорит: «Купишь коврик — сделаешь невыгодное дело».

— Откуда он знает, что я прогадаю на этой покупке, когда ему неизвестно, сколько я заплачу за ковер? Спроси его!

— Он говорит: «Ты сделаешь невыгодное дело, сколько бы ни заплатил за ковер».

— Вот это я называю честностью! Передай ему это!

— Он говорит: «Честность тут ни при чем. Но тебе невыгодно, сударь, покупать ковер, потому что он непокупной».

— Почему непокупной?

— «Потому, — говорит он, — что коврик нельзя купить даже тогда, когда он куплен».

Фаянсово-голубые зрачки мистера Грэхэма омрачились раздумьем.

— Коврик нельзя купить даже тогда, когда он куплен, — повторил он несколько раз. — Не разрешите ли вы этот ребус, Лавертисс! Или вы, профессор? Нельзя купить даже тогда, когда…

Колдун прервал его. Нараспев, тягучим голосом шейха, обучающего детей в мечетях, он прочитал изречение или стих из Корана, где постоянно возвращались три-четыре слова. Одно из них звучало вроде «серка», другое вроде «хиле», третье вроде «кедба».

Кофейщик внимал с суеверным почтением. Выслушав всю литанию, он перевел: