Адольфо Касарес - План побега Страница 30

Марго родилась через много лет после премьеры фильма и поэтому пропустила намек мимо ушей.

- Значит, поедем поездом? - спросила она. Посмотрим, насколько ты тверда в своем решении меня вознаградить, подумал я.

- На поезде или как хочешь, но каждый добирается по отдельности, последние слова я отчеканил с особенной четкостью. - Ты занимаешь свободный столик в каком-нибудь кафе на Луханской набережной и терпеливо, как умная девочка, ждешь меня. Я появлюсь во время вечернего чая.

Итак, место и время были точно определены; никаких неясностей. Бедная Марго, сказал я про себя пророчески.

Вечером состояние моего горла не располагало к тому, чтобы проветриваться на речном берегу. Доставить радость толстушке или принять душ в клубе? Никаких колебаний! Правда, я поглядел на часы, но с единственной целью: убедиться, что времени позвонить ей у меня нет.

В раздевалке нестройная группа одноклубников развлекалась сомнительного вкуса историями о любовных интригах и вообще о женщинах. Рядом, словно шакал, не осмеливающийся принять участие в трапезе хищников, кружил один из новых членов: один из тех бедняг, которым навсегда остается недоступна подлинная жизнь клуба. Рассказчики сменяли друг друга, он же не переставая копался в своей сумке. Я наблюдал за ним не без жалости: по своим габаритам этот шакал напоминал скорее слона или по меньшей мере гориллу. Я присоединился к группе, не из желания обнаружить свое присутствие - в клубе меня знают все, - а скорее повинуясь стадному инстинкту. Из-за больного горла мне приходилось молчать. Тот, кто молчит, присутствуя при товарищеской беседе, начинает смертельно скучать. В конце концов я решил отправиться в душ.

У выхода тот самый новичок окликнул меня:

- Сеньор, вы на машине?

Люди этой породы никогда не забывают вставить слово "сеньор". Я отрицательно покачал головой.

За его спиной гримасничали несколько насмешников, выражая удивление моей наивностью. Одни делали знаки рукой: "Не иди с ним!", другие с помощью мимики изображали тумаки и пощечины. Как будто из-за одной поездки в чужом автомобиле я должен был отречься от своих убеждений.

В машине новичок спросил меня:

- Что вы можете сказать о тех господах из клуба? Я предпочитаю молчать, чтобы не прибегать к слишком резким выражениям. Несчастные женщины, если послушать, как говорят о них мужчины. Нет, разумеется, я не касаюсь настоящих мужчин, вроде вас, сеньор.

Нужно было наконец показать, что я не глухонемой. Скрывая по мере возможности свой недуг, я заметил:

- Чистейшая правда. Но надо еще послушать, как женщины отзываются о нас.

- Утешительная мысль. Однако все же этим пошлостям нет оправдания. Так говорить о женщинах, которых мы должны окружать почтением и защитой! Я вам тоже расскажу о женщине. Только искренне, без дешевых сарказмов. Там, в клубе, вы были так исполнены достоинства, что я подумал: "Я едва знаю его, тем лучше. Вот беспристрастный судья. Посоветуюсь с ним".

Шлагбаум оказался закрытым; мы поехали через парк. В том месте, где я поцеловал Марго, новичок остановил машину. Мы прошли вдоль длинного ряда освещенных автомобилей. В машинах находились пары.

- Жалкие сопляки.

Я предположил:

- Может быть, остановимся там, где больше света? Он не слушал.

Знаете, это ведь в духе таких вот сопляков, - скверно рассуждать о женщинах. Впрочем, хватит. - И тут внезапно полилось признание: - Вот что меня очень и очень беспокоит: моя жена. Мы обожаем друг друга. Близкие знакомые называют нас ласково "два великана" - конечно же, ласково, по-дружески. С намеком на наши габариты. Моя жена - это само великодушие, сама строгость, сама чистота. Выше любви для нее нет ничего! Говорить с ней о супружеской жизни, основанной на общих интересах или привычке, бесполезно, - она не слушает. Попросту не слушает, как если бы при ней издевались над святыней. К женщинам она питает неподдельное уважение, и ничто не сможет его уменьшить. А теперь перейдем к самому деликатному. Обещайте только, что не поймете меня превратно. Когда я - в воспитательных целях - рассказываю жене истории о знаменитых куртизанках, купавшихся в роскоши, глаза ее блестят. Догадайтесь, почему? Я-то знаю, отчего появляется этот блеск. Она считает, что те женщины - украшение всего женского пола. Не думайте, прошу вас, что у нее появляется хоть малейшее желание им подражать. Моя жена не забывает никогда, что она настоящая сеньора, и ведет себя соответственно, - но, невероятным образом, в то же время дарит себя. Я говорил вам о ее великодушии. Представьте себе, сеньор, что некто совершил героический, хотя бы бескорыстный - в общем, благородный, - поступок. Моя жена спешит вознаградить этого человека. Любой красивый жест совершенно ослепляет ее. Конечно же, все женщины в своем тщеславии тешат себя сладостными мечтами о том, что им суждено вручить мужчине высший дар. Моя жена претворяет мечты в действительность. Вы меня, вероятно, поймете: в случаях никогда не бывает недостатка, и бедняжка отдается столько раз, что это даже вредно для здоровья. Я же оказываюсь в сложном положении. Зная, что я всегда ее пойму, она ищет моего сочувствия. Мне не хочется ее разочаровывать. Pour la noblessexxiii: мои представления о жизни связывают меня по рукам и ногам, и защита чести становится безнадежным делом. Конечно, я каждый раз ищу удовлетворения. Раз в месяц или два жена рассказывает о своих донкихотствах, и если мужчины вели себя не по-рыцарски, я - по порядку наказываю их со всей силой, данной мне Господом. Одному ломаю щиколотку, другому - ключицу, третьему - одно-два ребра.

Я обладаю неплохой интуицией и живым воображением, и на этом месте сразу представил себе досадную неожиданность, приготовленную для моего собеседника.

- Мне думается, что со временем, - продолжал тот, - слухи о сделанных мной внушениях воздвигнут вокруг Марго непреодолимый барьер. А какой совет вы дали бы мне?

Вдали показался мигающий огонек, врезавшийся в длинную цепь неподвижных огней. Я понял со страхом: полиция проверяет, чем занимаются парочки в машинах.

- Полиция! - воскликнул я. - Только бы нас не спутали с этими.

- Еще чего не хватало, - с апломбом возразил мой попутчик.

- Все-таки я бы на вашем месте постарался избежать неприятностей.

Он не торопясь завел машину и продолжал выпрашивать совет. Я попросил времени на размышление.

- Где вы живете? Я отвезу вас домой.

- Нет-нет, ни в коем случае.

Я вышел у станции метро "Агуэро". Дома поспешно приготовил чемодан. И вот я провожу ночь в отеле, сообщив главному редактору, что беру отпуск на месяц и что незаменимых людей нет. Завтра я сажусь в поезд и уезжаю. Что ждет меня после возвращения? Не знаю. Пока я полагаюсь на слова предсказателя: "Прожил день - и слава Богу".

Примечания

Баня-Бланка - город-порт на Атлантическом побережье, в провинции Буэнос-Айрес.

Трес-Арройос - город в южной части провинции Буэнос-Айрес.

Пелота - игра в мяч, напоминающая бейсбол.

Цена славы... - "Цена славы" - северо-американский фильм 1926г., посвященный событиям Первой мировой войны (режиссер Рауль Уолш). В фильме снималась популярная во всей Латинской Америке мексиканская актриса Долорес дель Рио.

... ня Луханской набережной - Лухан - река, протекающая севернее аргентинской столицы, по пригороду Тигре.

Перевод с испанского А.Миролюбовой, 2000г.

Примечания В.Андреев, 2000г.

Источник: Адольфо Биой Касарес, "План побега", "Симпозиум", СПб, 2000г.

OCR: Олег Самарин, [email protected], 20 декабря 2001

Адольфо Биой Касарес. Большой серафим

Он шел вдоль скал - хотел найти более-менее удаленный пляж. Поиски не заняли много времени, ибо в этих местах ни за одиночеством, ни за самой удаленностью не надо было далеко ходить. Даже на пляжах, примыкавших к маленькому волнорезу, откуда удили рыбу, на тех самых, которые хозяйка гостиницы окрестила Негреско и Мирамар, народу было немного. Так вот Альфонсо Альварес и обнаружил место, которое самым восхитительным образом соответствовало сокровеннейшим порывам его сердца: романтичную бухточку, дикую, бесприютную, - и сразу счел ее одним из удаленнейших мест на всей земле. Ultima Thule, Приют Последней Надежды, а может, что-то еще более далекое - Альварес теперь облекал свои размышления в восторженный шепот: Беспредельные Волшебные Берега, Фурдурстранди... Море втискивалось между бурых отвесных скал, где открывались пещеры. Скалы оканчивались сверху и по бокам остриями и шпилями, обточенными пеной волн, ветрами и течением лет. Все здесь представало величественным наблюдателю, лежащему на песке: без труда можно было забыть о масштабах пейзажа, на самом деле крохотных. Альварес вышел из глубокой задумчивости, разул свои маленькие бледные ножки, - босые, они под открытым небом казались трогательными; порывшись в полотняной котомке, закурил трубку и приготовил душу свою к долгому смакованию ничем не нарушаемого блаженства. Но с изумлением отметил, что не испытывает счастья. Его переполняло беспокойство, мало-помалу оформившееся в некий смутный страх. Он глянул по сторонам, убедился: тут ничего не произойдет. Отринул абсурдную гипотезу о пиратском набеге, исследовал свою совесть, затем небеса, наконец море, - и не обнаружил ни малейшего повода для тревоги.