Лео Перуц - Маркиз де Боливар Страница 31

Перед домом выстроился эскадрон драгун, ожидая приказа вступить в бой против восставших. На моих глазах появились в сопровождении конвоя алькальд и священник, они спустились по лестнице, и я узнал, что им дано поручение уговорить восставших в течение получаса сложить свое оружие и разойтись по домам. А тех, кто после этого срока будет замечен на улице в гражданской одежде и с оружием - любым, - тех драгуны будут пристреливать без пощады...

Оба выглядели подавленно, и вид их не внушал надежды, что они смогут выполнить поручение. За ними вышел злополучный Брокендорф, который был во всем виноват. И когда они втроем прошли мимо, приостановившись перед крыльцом, я услышал перебранку между ними.

- Церковь, - крикнул алькальд, - вся разграблена, все иконы украдены...

- Ложь! Стопудовая ложь! Ложь in folio! - зло защищался Брокендорф. Иконы я велел все перенести в алтарь!

- Лошадей привязали к статуям святых! - жаловался алькальд. - Конский навоз - по колено, сосуды для святой воды превратили в кормушки, из дома Божьего сделали конюшню!

От этого упрека капитан ускользнул самым грубым образом.

- Как только тебя повесят, - злобно сказал он алькальду, - весь мятеж спадет, как пена на взбитых яйцах. Город полон мошенников, а виселица еще пустует!

Алькальд лишь усмехнулся, бросив на него ядовитый взгляд. Я хотел пройти мимо, но Брокендорф задержал меня и указал на испанца жестом, означающим, что ему жаль, но он не допустит, чтобы дело решилось иначе.

- Его надо повесить, - рассудил он. - Жаль его, он - дурак из породы болтливых. Он знает кучу весьма забавных историй, и я сколько раз смеялся до полусмерти над ним. Ну, пока, Йохберг, я сейчас пойду в комнату. Полковник назначил мне арест.

- За что - слава Богу Всевышнему, и Христу, и всем святым! - вздохнул священник от глубины души.

- Да оставьте в покое Христа и святых! - возмутился капитан, услышав, как священник благодарит Бога за наказание ему. - Такие слова только мятежникам и говорить...

Я сурово сказал ему, что ведь именно он и вызвал мятеж. Но Брокендорф представлял себе дело иначе.

- Весь шум поднялся из-за того, - объяснил он, - что испанцы свои дублоны и дукаты прячут под каменным полом в соборе и теперь испугались, что я пойду и заберу их оттуда... Ох, это такие лисицы, эти испанцы!

Наконец он выпустил мою руку. Я поднялся в канцелярию и прежде всего уставился на полковника.

Он опять стоял у постели Гюнтера, и выражение напряженного ожидания не сходило с его лица. Ничего до сих пор не было выболтано. На улицах разрастался мятеж, а полковник упорно стоял здесь, слушал бредовые откровения и хотел прочесть видения путаного больного сна...

Состояние Гюнтера стало, пожалуй, еще тяжелее, и дело могло подойти скоро к концу. Но он все еще бормотал. Непрерывно, короткими, рваными фразами и отдельными словами, то хрипя, то всхлипывая. Лоб и щеки горели, губы совсем пересохли и потрескались. Он то переходил на шепот, то вскрикивал, но все речи его были о прошлом любовном приключении, о котором я не знал.

- Ты свистнешь из окна, придет конюх. А свистнешь два раза - придет прелестная, юная девчонка...

- Что это он говорит? - тихо спросил я Эглофштейна. Вместо ответа он взял меня за руку и увлек подальше от кровати.

- Вас долго не было, - нервно зашептал он. - Теперь делайте, что я вам скажу. Не спрашивайте и слушайтесь! И сказал уже громко и спокойно:

- Лейтенант Йохберг! Я обнаружил среди документов полка приказ начальника штаба дивизии, который относится к выплате солдатского содержания. Переберите корреспонденцию последнего месяца и прочитайте мне письма и рапорты по порядку.

Я ясно понял, зачем ему это нужно. Мне следовало читать громко. Так громко, чтобы полковник не мог внимательно следить за бредом больного. Я взял пакет бумаг, выложенный на стол, и начал читать.

Это была странная ситуация. В том, что я читал, развертывалась передо мной картина всего похода. Усилия, заботы, бои, неудачи, приключения и опасности, и всё - только к тому, чтобы заглушить последние слова умирающего.

"Приказ от 11 сентября.

Господин полковник! Так как по воле Его Величества Императора части на гарнизонном положении должны снабжаться не менее чем в лагерях, то полагается ежедневная выдача на человека 16 унций мяса, 24 унций основного пайка хлеба, 6 унций хлеба к супу..."

- А это дерьмо из гессенского полка! - перебил меня выкрик Гюнтера. Он порывался встать с постели. - Они поладили друг с другом, да не пощадит их дьявол!

- Следующее письмо! - быстро приказал Эглофштейн. - Это здесь ни к чему!

"От 14 декабря.

Передано через лейтенанта Дюретта из штаба дивизии. Маршал Сульт желает, чтобы Вы, господин полковник, составили мемуар о состоянии крепости Ла Бисбаль, поскольку Вы ее занимаете. Сколько орудий потребно для ее полного..."

- Милая! Привет, сердце мое, привет! - вновь громко прорвался Гюнтер, и Эглофштейн зло шепнул:

- Громче! Черт побери!

- "...Полного оснащения? - почти кричал я, а слова на бумаге неистово плясали в моих глазах. - Достаточно ли воды, широких проездов? Имеются ли высокие постройки? Можно ли устроить депо, пекарни, склады..."

- Отчетливей, Йохберг! Я не разбираю слова! - крикнул Эглофштейн,

"...Арсенал для вооружения, - неистово повысил я голос, - лагеря для размещения армейского корпуса? Произведите, господин полковник, изыскания, подходит ли город и его окрестности для этой цели". Там шрифт стерся, господин капитан, следующая строка...

- Оставьте это письмо, давайте следующее! Я развернул бумагу, но она выпала на пол. И пока я ее поднимал, мы слышали голос Гюнтера:

- Я умолял тебя, милая, прийти вовремя! Он не отпускает тебя из дома? Ах, ты следуешь за ним повсюду!

Это было о ней! Это - Франсуаза-Мария! По лицу полковника скользнула дрожь, а Эглофштейн побледнел как воск. Я же начал читать так исступленно, что Донон, вошедший в комнату, остановился с раскрытым ртом, не понимая, что это все может означать...

"...Господин полковник! 25-й драгунский полк, входящий в мою дивизию, имеет в составе кавалерийского депо сто пятьдесят человек без лошадей. Вам нетрудно закупить в вашей местности лошадей по умеренным ценам, чтобы обеспечить моих людей. Позаботьтесь о доставке в полк (который имеет лишь 500 лошадей) как минимум еще ста, чтобы..."

- Да это давно уже сделано! - вмешался Донон. - Я сам...

- Замолчите! - гневно вскричал Эглофштейн. - Йохберг! Следующее!

"От 18 декабря.

Подготовлено лично маршалом Сультом.

Господин полковник! Рапорты, полученные мною из Бискайи, такого рода, что я не имею возможности отозвать оттуда ни одного солдата. А по данным разведки..."

Я невольно перевел дыхание и услышал из уст Гюнтера свое имя:

- Ты! - шипел он злобно. - Это Йохберг научил тебя новым приемам? Этим сладостям? Или Донон? Отвечай!

- "...Разведки, - заорал я, - противник серьезно намеревается осадить город. Известно, что за последние два месяца он создал базы с большими магазинами и непрерывно пополняет их...

Письмо начальника штаба от 22 декабря.

Господин полковник! Я, как и всякий офицер, сознаю, что для славы Франции и интересов императора лучше было бы действовать против армии лорда Веллингтона, нежели бандитских вожаков. И все же я не могу рекомендовать господину маршалу исполнение Вашей просьбы, так как не знаю..."

- Что там пишет полковник Денюэт? - вдруг заинтересовался наш полковник. - Он написал - "не рекомендовать"? Так?

- "...Не могу рекомендовать исполнение Вашей просьбы, - повторил я. Так как я не знаю, чего следует ожидать зимой текущего года в Астурии. И у нас слишком мало хорошей пехоты, чтобы ею разбрасываться, что Вы должны понять, и..."

- Стойте! - гневно буркнул полковник. - Как вы сказали? "Чтобы ею разбрасываться"? Этот Денюэт пишет - "разбрасываться", "рекомендовать"?! Да он в равном со мной звании! Эглофштейн! На это наглое письмо уже ответили?

- Нет еще, господин полковник!

- Возьмите перо! Запишите, что я вам продиктую, и отправьте письмо при первой возможности! Тоже мне, Денюэт!

Он гневно прошелся широкими шагами по комнате и начал диктовать:

"Господин полковник! Прошу ограничиться в будущем тем, чтобы передавать мои предложения господину маршалу без Ваших рекомендаций, и известить меня об этом..." Нет! Это еще недостаточно резко!

Он остановился, беззвучно шевеля губами, и обдумывал вызывающую фразу. Мне пришлось ждать, и я стоял в нерешительности, не зная, что делать, и в этот злополучный миг Гюнтер совсем отчетливо, громко и медленно выговорил:

- Ты! Дай мне поцеловать свою голубую родинку!

Я не вспомню, что в эту минуту делалось со мной. Был ли я оглушен? Или в моем мозгу пронеслись сотни видений ужаса, которые я тут же позабыл? Знаю только, что, придя в сознание, я ощутил бурную дрожь в ногах и руках, а на спине - ледяные струйки... Опомнившись, я сказал себе: ну, пришел час, перед которым мы тряслись целый год, пришел - теперь мужайся! Держись твердо! И я решился взглянуть на полковника.