Владислав Вишневский - Кирза и лира Страница 32

О, вернёмся к нашему построению, командир роты из канцелярии вышел…

— …Сми-ир-рна! Р-равнение на-пр-раво. — Старшина печатает шаг в сторону командира роты. — Товарищ старший лейтенант, третья учебная…

Мы, вытянув подбородки, заломив шеи, демонстрируем солдатскую выправку. Командиры уже вдвоем, дружно печатают сапогами к центру строя. Чётко повернувшись к нам, старший лейтенант громко здоровается, это на ночь-то глядя: «Здравствуйте, товарищи!» Мы радостно, от всего сердца, кто в лес, кто по дрова, но громко, рубим что-то бодро-ответное. Старшина морщится, но командир — молодец, мужик! — взглядом успокаивает старшину, ничего, мол, ничего, для начала сойдет. Пройдясь вдоль строя, поздравил с первым нашим учебным днем, оглядел нас, и разрешил проводить проверку — перекличкой это называется. Мы, слыша, как отвечают соседи по казарме, так же громко и коротко гаркаем: «Я! Я! Я!..» Потом нам зачитывают распорядок на завтра с сильным акцентами на занятия. Политзанятия — это очень важно! Уставы — это жизненно необходимо! Строевая — вопросов нет…

— Вопр-росы?

Ага, дураки мы что ли, на ночь глядя вопросы задавать? Нет, конечно. Молчим в тряпочку, ждем команду «отбой». Уже с ног валимся. Скорее, скорее спать…

— Хорошо. — Отмечает старший лейтенант и поворачивается к старшине. — Ваши хозяйственные дела. — Уступает ему своё место.

— Так, — прокашливается в кулак старшина. — Нарядчиков у нас сегодня нет, — чуть усмехнувшись, многозначительно добавляет, — ещё! Но на усиление наряда… — делает многозначительную паузу, — пер-рвая шеренга, на первый — второй, рассчитайсь.

Эту сложную команду, в приемлемом для старшины варианте, мы смогли выполнить где-то с третьего раза. Я четвертый по счету, но во второй шеренге, значит, будь я в первой шеренге, попал бы во вторые номера. Старшина командует:

— Пер-рвые номера, ша-аг вперё-од, марш. — Первые номера делают несмелый, скорее осторожный шаг вперед. — Напр-ра-аво. — Продолжает тренировать свои голосовые связки старшина. — В распоряжение дежурного по роте шаго-ом… марш!

Наши первые номера, с недоуменно-обиженными лицами — за что? — невесело потопали к ожидающему их с театрально распростертыми объятиями дежурному по роте. Во, «повезло» первым номерам!.. Сочувственными взглядами провожаем их, «залетевших»,… Может, конечно, и нужно где-то, что-то прибирать, но не унижая, не через наказание, я думаю… Нечестно это. Подло. Жалко ребят, отмечаем про себя, жалко.

— Вторые номера-а, со-омкни-ись. — Старшина руками показывает, чтобы мы ужались. — Рота, равня-йсь, смир-рна. Одна минута — отбой.

Мы бодро затрусили к своим койкам. Но… Вот, чёрт!..

Мне, например, одной минуты хватило только подойти к кровати, снять гимнастерку, и расстегнуть брюки… Как прогремело:

— Р-рота, подъём. Ста-анови-ись! — Рокочет старшина. Мы, удивляясь старшине, свихнулся что ли, сундук, надеваем всё в обратном порядке.

В узких проходах межкоечного пространства мешаем друг другу, суетимся, толкаемся, безнадежно путаясь кто в портянках, кто в рукавах, кто в штанинах… Кое-как потом выстраиваемся. Конечно, расстроились от всего этого! Даже оскорбились многие… На лицах откровенное удивление, полнейшее непонимание: «Чего это такое старшина себе позволяет? Сам же сказал отбой… Отбой есть отбой! И нечего тут выдрючиваться-выпендрючиваться… Раскомандовался, понимаешь»…

Так мы в этот вечер тренировались где-то…дцать раз… Я и со счёта сбился. Тренировались.

Кое-какого успеха начали достигать уже после четвёртого, или пятого раза. После очередной команды «рота отбой» почти научились резко, с места, как на короткую дистанцию, стартовать к своим койкам. Уже на ходу, как бешенные, срывая с себя всё что можно снять. Со злым рычанием, как стадо львов или бизонов, ломимся, тренируясь, то к койке, то от койки… То — «становись»! То — «отбой»!.. «Становись»!.. «Отб…» Ко-шмар! И главное, что безмерно нас поражало, всё равно не укладываемся в установленное старшиной время. Представляете? Даже в последний раз мы, ещё не веря, минут пятнадцать — в состоянии готовности резкого старта из положения лёжа — ждём от старшины продолжения этого тренинга.

Вздрюченные, лежим… А старшина спокойно обходит наши стартовые площадки. Внимательно изучает, оценивает состояние и готовность отдельных его элементов, и всего комплекса в целом. Задумчиво качает головой — есть над чем работать, есть!

Лежим, тяжело, шумно дыша, в любую секунду готовые сорвать с себя одеяло, рвануть с коек в строй. Затаившись, ждём… Сейчас… Сейчас!..

Обойдя все кровати, старшина уходит к дневальному. Тот вытягивается, отдаёт честь. Они о чем-то коротко переговариваются… Старшина развалистой походкой удаляется к гремящим, кто пустыми, кто полными ведрами нарядчикам — нашим товарищам. Неужели можно расслабиться! Ещё не веря, крутим головами: «Всё, что ли? Ушёл или хитрит, гад, притворяется? Кажется, ушёл… бугай… гад, козёл, сундук, надсмотрщик, инквизитор… Наконец-то!..» Медленно, на всякий случай очень осторожно, расслабляемся.

Спа-ать…

Пять-десять минут назад тело такое сильное, такое легкое, послушное, в кровати становится тяжелым, как бы отдельно от сознания существующим, никакими силами уже не подъёмное… В койке уже не солдат, а глыба костей и мышц, расслабленных, приятно стонущих от наступившего отдыха. Ещё минуту солдаты крутятся, вертятся, умащиваясь в своих скрипучих кроватях-колыбелях, принимают привычные, с детства любимые позы для сна. Тело, меж тем, становится всё легче, легче, легче… невесомей. Оно меньше, меньше… оно шар… шарик… зернышко… Его совсем уже нет.

Глаза у мальчишек закрыты, дыхание становится замедленным… уже ровным… А вот уже и… глубоким.

Спят солдаты.

Спят солдаты! Кто вытянувшись во весь рост на спине, разметав во сне руки. Кто свернувшись клубком, кто на животе, кто на боку… Кто — как привык. Сладостно сопят во сне мальчишки. Кое-где, изредка, надрывно, как старики, кашляют курильщики, многие всхрапывают… Лица у всех совсем детские, чистые, совсем ещё наивные, бесхитростные. Без привычных, днём, защитных «пофиговых» масок… Тени снов, наплывая, отражаются на их лицах то в неожиданной улыбке, то в мгновенно нахмурившихся бровях… То вдруг дёрнется рука… То всё тело пробьет тревожная судорога. И опять улыбка… И у того, и и у этого улыбка… И там тоже… И тут… Пока улыбок больше… Это хорошо.

Спят солдаты… Спят.

Но не спит казарма.

14. Да не бойся ты, «чик» только…

Не все там спят в казарме, чтоб вы знали, не все…

Дневальный, погасив в расположении верхний свет слегка присел на тумбочку, дремлет. Да дремлет!.. Да, в нарушение устава, но!.. Уши его — можете не сомневаться — точно не спят. Они чутко ловят посторонние шумы и, главное, шаги командиров. Его задача сейчас одна — делать вид, что он бодро контролирует порядок, тишину и сон своих товарищей. Не спит он — может только дремлет, причём самую малость, как бы на цыпочках так, чуть-чуть… Главное, не падает, и не храпит… А это, если хотите знать, показатель бодрости, бдительности и дисциплины. Армия, армия!..

Командиры, поболтавшись после отбоя по казарме, как обычно закрылись в канцелярии роты, перекидываясь в картишки, сидят там, курят, травят анекдоты и весело смеются. А что ещё им делать — учебная рота отбилась, наряд работает, рабочие документы — сколько больных, сколько здоровых — и планы на завтра готовы. Расходиться ещё рано — рота ещё не спит. Через час обход нужно сделать — роту проверить, дневальных шугануть, глянуть уборку, да мало ли… Еще и вышестоящие отцы-командиры могут нагрянуть в любую минуту со своим полковым обходом. Одно слово — Учебка! Хоть и согласовано всё, но кто их знает, что там начальству может взбрести в голову.

— Днев-ва-альный! — Негромко кричит старший лейтенант через закрытую дверь.

Дневальный, всем телом вздрогнув, мгновенно просыпается, бросается на начальственный голос. Легонько постучав, осторожно приоткрывает дверь канцелярии:

— Товарищ старший лейтенант, днев…

— Спишь, что ли? — Не глядя, грозно обрывает офицер. — Давай не спи там. Сейчас обход будет. Смотри, не прозевай там, у меня, и дежурному передай. Прозеваете — обоим клизму вставлю. Понял? — Теперь только, коротко глянув на солдата, бросает. — Да запр-равься ты, п-понимаешь. Стоишь, бля, как мешок. Иди, давай. — Кивком головы отправляет молодого солдата на пост.

Дневальный испуганно прикрывает дверь, обиженно сопя, подтягивает широкие штаны. Придерживая их руками, семенит по скользкому мыльному полу, осторожно обходя, везде ползающих с мыльными щетками и мокрыми тряпками солдат-нарядчиков. Он движется на шум главной уборки — туда, где сейчас командует работами дежурный по роте — сержант.